Work Text:
Генерал Цзин Юань — первый человек, которого он помнит. Он учил его всему и даже больше, он давал ему столько нежности и ласки, сколько юный воин требовал. Цзин Юань всегда старался не отказывать подопечному и, даже без родительской любви, Яньцин рос счастливым ребенком.
А потом что-то изменилось. Захотелось прижиматься к крепкому телу ближе. Ему захотелось оставаться в теплых объятиях дольше и ощущать как большая рука генерала нежно ласкает его волосы. Захотелось выть и рыдать о непонятных изменениях в собственной личности и желаниях, но непременно только Цзин Юаню. Несомненно, только генерал смог бы его понять. Но, казалось, не понял. Генерал был все так же приветлив, все так же улыбчив и нежен. Яньцин все ещё мог прижаться к широкой груди, когда ему нужна была поддержка, он знал это, но что-то неумолимо менялось.
Что-то менялось прежде всего в нём самом и он знал, что не имел на это права. Яньцин не имел права на желание шипеть и рычать на каждого, кто пытался удержать внимание генерала больше пяти минут. Он не имел права так сильно скучать, он не имел права отвлекаться на мысли об учителе во время выполнения миссий и уж тем более он не имел никакого права желать вонзить зубы и ногти в тело генерала и оставаться так, пока не онемеет лицо и пальцы. Яньцина это пугало и завораживало даже сильнее желания получить новый меч в коллекцию. Он должен был быть благодарен душой и сердцем его наставнику, но все равно это ощущение голодной дыры росло внутри его груди с каждым днём всё больше.
Сегодняшним вечером тоже.
Редко случается так, что после рабочего дня у них есть время заняться чем-то вместе. Обычно генерал просто рассказывает о своей работе, и Яньцин внимательно слушает, поддакивая на каждое слово даже там где это не требуется. Обычно он спрашивает о том как прошел день молодого воина, хвалит его за успехи, иногда обещает провести дополнительную тренировку когда будет время. Сегодня вечером подобные разговоры закончились просмотром весьма занудной военной иммерсии, во время которой Яньцин неминуемо засыпает. Он робко прижимается виском к плечу учителя и сквозь дрёму ощущает как пальцы генерала касаются его хвоста, стягивают ленту, позволяя отдохнуть коже головы. Он проявляет заботу. Было бы хорошо, если бы он проявлял заботу только к нему.
Телефон генерала звонит, разрывая почти размеренную тишину. У Цзин Юаня такой мерзкий рингтон, такой громкий, что и мертвого поднимет с могилы. Цзин Юань, конечно, тратит время на то, чтобы ответить. Чтобы дать запрошенную информацию, чтобы заверить в состоятельности предыдущих планов. Цзин Юань даже не отчитывает звонящего за то, что тот потревожил такой редкий момент отдыха. Лицо юноши искажается непонятной эмоцией, когда он будто бы пытается выдать лицо в напряжённую шею генерала, стоит тому прекратить разговор.
Когда кончик его носа касается места под ухом Цзин Юаня, Яньцин тихо вздыхает, шепчет, рычит про себя; "как же я это ненавижу." Он думает, что это останутся лишь порочные мысли, но генерал только тихо спрашивает:
— Что?
Яньцин замирает и отстраняется от генерала, поднимая взгляд на его лицо. Яньцин сжимает губы, пытается сдержать пагубный ответ, что не должен слететь с этого сонного лица. Но дыра в груди становится все больше и так болезненно пульсирует, когда он смотрит на бесконечно нежное лицо генерала. Яньцин молчит, но кровь вскипает в венах. Кровь бьет ключом в голову, в висках болезненно пульсирует, сердце норовит выскочить из груди и проломить ребра. Какая-то невидимая удавка сжимает его горло так сильно, что сквозь губы прорывается только тихий хрип.
— Яньцин... — Генерал пытается посмотреть юноше в лицо, но Яньцин вздрагивает, отстраняется как шуганный зверь и смотрит такими болезненно-пустыми глазами.
Проходит несколько невыносимо долгих десятков секунд, прежде чем Яньцин срывается.
— Ненавижу! — громко повторяет Яньцин; внутренний предохранитель срывается и снежный ком с его души падает прямиком на генерала.
— Ненавижу всё в вас! — он кричит, совершенно не думая, сжимает руки в кулаки и бьёт обивку дивана. — Ненавижу вашу доброту! Ненавижу вашу ласку! Ненавижу ваши нежные глаза и то как вы гладите меня по волосам! Ненавижу когда вы защищаете меня! Ненавижу когда угощаете чаем и обыгрываете в настольные игры! Ненавижу когда снова представляете мне своё плечо! Ненавижу, когда вы оставляете меня одного. Ненавижу чувство тошноты, которое ощущаю прямо сейчас! Ненавижу что я ощущаю себя постоянно пустым рядом с вам, я ненавижу это чувство голода! Ненавижу что ваши объятия делают мне только тоскливее! Ненавижу! Почему это должно быть таким?! Я ненавижу, что ощущаю себя таким зависимым рядом с вами! Я ненавижу... я ненавижу себя за то что так сильно боюсь остаться без вас... — Последние слова он шепчет одними губами, едва ли генерал смог их услышать. Голос Яньцина хриплый, тяжелый и сорванный. Он часто и шумно дышит, царапает спинку дивана и останавливается, когда ловит абсолютно недоумевающий взгляд генерала на себе.
Генерал не отвечает. Он только моргает, его пальцы сжимаются, но не в кулак, а будто он хочет что-то ухватить.
— Н-нет... Нет... — глаза Яньцина широко распахиваются от осознания тяжести чуши, что он наговорил, но это происходит лишь через несколько секунд, когда бурю в душе юноши замораживает лед. Дурак, дурак, дурак. Яньцин закусывает губу и активно отрицательно мотает головой.
— Нет... Я не хотел... Я... — Он прокусывает губу до крови , когда во рту появляется металлический привкус, он стекает на под как тряпичная кукла. Он опускается на колени перед ногами Цзин Юаня и лбом едва не касается ковра.
— Я не хотел. Я не хотел. Я... Простите. Простите, простите, простите, простите, — его извинения превращаются в невнятную тарабарщину. Он сам не замечает как всхлипывает, как горит лицо, как кожа становится мокрой и солёной от слез.
Какой же он идиот. Лань должен пронзить стрелой этого человека, потому что его грех непоправим.
Как он мог сказать все это Цзин Юаню?
Как он мог сказать, что ненавидит его?
Яньцин сжимает пальцами ворс ковра и делает мелкие вдохи ртом, пока нос отказывается делать его работу. Он может грубить кому угодно, но только не учителю. Не этому человеку. Не этому безупречному человеку.
Мысленно Яньцин уже прощается. Прежде всего, с Цзин Юанем, потому что тот не захочет оставить рядом такого недостойного ученика. Генерал изгонит его из дома, нет, со всего Лофу, и будет абсолютно прав. Яньцин не имел права срываться. Он не имел права говорить этих вещей. Он совершенно неблагодарный помощник и ученик. Он не должен был говорить таких вещей человеку, которого уважает всем сердцем.
Яньцин морщится в предвкушении удара (Генерал никогда не поднимал на него руку но сейчас это будет оправдано и заслужено), но вздрагивает и замирает, когда Цзин Юань опускается на колени на пол и поднимает его голову, пальцами лишь слегка прихватив подбородок. Яньцин боится посмотреть в глаза, но делает это, когда генерал настаивает без слов.
Нет, и все же Цзин Юань ужасный человек.
Вместо злости Яньцин снова видит золотое сияние в глазах генерала. Как он может быть настолько идеальным и всепрощающим? Как он может не злиться? Почему он..
Яньцин хватает ртом воздух когда Цзин Юань давит рукой на его спину и вынуждает прижаться щекой к его груди. Юноша смотрит перед собой не моргая и мир сливается в одну неясную картинку.
— Прости меня, Яньцин, — как сквозь толщу воды слышит он голос генерала. Голова не в состоянии обработать эту информацию, но тело чутко реагирует на нежное поглаживание волос. — Прости. Я не подозревал, что тебе так тяжело, — тихо шепчет Цзин Юань и Яньцин сжимает зубы.
Почему, почему генерал его утешает? Почему он не может быть строгим учителем и наказать за этот проступок? Почему он извиняется? Яньцин считает, что генерал никогда не должен извиняться. Генерал никогда не должен... Яньцин снова всхлипывает и окончательно прячет горячее лицо ближе к шее Цзин Юаня. Яньцин никогда не избавится от этой дыры в груди. Даже если он захочет оставить Цзин Юаня и Альянс, он не сможет. Он навсегда останется в этой паутине. Он будет раз за разом биться о скалы, лишь бы быть по правую руку от генерала, даже если это так... Больно. Яньцин не может понять эту боль, но он уже смирился к ней.
— Мы обязательно со всем справимся, ласточка. Я буду с тобой сейчас, завтра и в далёком будущем. — краем уха слышит успокаивающие слова Яньцин и уголок рта дёргается в усмешке. Далёком будущем, да? Кажется, у Яньцина есть время разобраться во всем. На смену мыслям приходит лишь белый шум. Возможно, Цзин Юань говорит что-то ещё. Только Яньцин бездумно ближе жмется к шее генерала и не может прогнать желание впиться зубами в эту кожу. Он слегка приоткрывает рот, его голос ещё тише.
— Я...