Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Профессор Слагхорн обводит гордым взглядом самых любимых своих студентов. Сегодня третье сентября, и он пригласил Клуб слизней на первый ужин семестра. За длинным столом сидят человек двадцать.

Большинство из них — слизеринцы. Все соседи Тома по комнате оказались здесь с самого начала: чванливые первогодки с богатенькими родителями и громкими фамилиями. Тому своё место пришлось заслужить, пусть это и не заняло много времени.

— Он как будто стоимость своей коллекции оценивает, — шепчет Эйвери. Розье фыркает в ответ.

— Когда у тебя нет денег на что-нибудь действительно ценное, приходится, по-видимому, довольствоваться коллекционированием людей, — Малфой, как всегда, морщит нос, говоря о бедняках. К Тому это, разумеется, не относится.

Но он тоже коллекционирует людей. И они ценнее любой нелепой антикварной вазы или серебряной безделушки, которыми напичкано поместье Малфоев.

Они зовут себя его друзьями или одноклассниками, но для него они — крошечные частички власти, маленькие зарубки на стене его завоеваний. Коллекция. Отправная точка.

Он понимает концепцию дружбы. Понимает, как важно знать, доверять и защищать своё окружение. Даже для известных, зажатых рамками слизеринцев. Они просто дети, по большей части одинокие, выходцы из старинных чистокровных родов, где рождение ребёнка — это не про счастливую семью.

Тому знакомо это чувство: быть нежеланным. Он переступил через него ещё в приюте, когда понял, что ему никто не нужен, что он может делать то, чего не могут другие. Он был богом среди насекомых. Ему не нужен никто, но он нужен всем.

И даже эти дети: одарённые магией наследники могущественных семей, желают причастности. Они алкают признания, внимания, любви. Это облегчает Тому задачу, открывает в каждого из них лазейку, которой он без труда может воспользоваться. Он даёт им желаемое. Доброе слово и похвалу. Улыбку и дружеское участие. Товарищество и чуть-чуть незначительного контекста о себе.

Взамен он получает всё. Том знает, когда вежливо попросить, как тонко намекнуть, где вымолить. В его силах заставить их сделать для него почти всё, что угодно.

Они его обожают.

Это похоже на преклонение. Он вспоминает церковь у приюта, куда сгоняли сирот по воскресеньям, чтобы бить поклоны перед незримым существом и слать ему молитвы, которые останутся без ответа.

Это — его церковь, и он здесь бог. И однажды Том ответит на молитвы своих последователей.

* * *

Вальпургиевы рыцари — неофициальный, эксклюзивный клуб под началом Тома. Своего рода коллекционный каталог верных сторонников. Том позаимствовал у Слагхорна и подход: человек может быть полным дерьмом, но отличным слизеринцем.

Рыцари собираются несколько раз в неделю в старом заброшенном классе возле общежития Слизерина. Когда Том попросил разрешения воспользоваться им, Слагхорн не только с радостью согласился, но снабдил их новой удобной мебелью.

С обычной своей фальшивой улыбочкой Том вольготно сидит в большом, чёрном кресле с ножками-лапами и старается как можно меньше участвовать в разговоре, но в то же время не казаться безразличным. Почти все члены клуба уже вернулись в общежитие, но его соседи по спальне: Эйвери, Розье, Малфой и Лестрейндж — сидят вокруг в похожих креслах и обсуждают какую-то пубертатную чушь.

— Видел сиськи Блэк? Ну и вымахали они! Я её нагну в этом году, даже будь это последнее, что я сделаю, — вздыхает Розье, ощупывая руками несуществующую грудь.

Бессмыслица.

— Это и будет последнее, что ты сделаешь. Её отец тебя закажет, когда узнает, что какое-то ничтожество сорвало цветок невинности его дочурки до свадьбы, — хмыкает Малфой.

— Ничтожество?! Пошёл ты, Абраксас! — Розье с воплем посылает в Малфоя жалящее. Тот вскрикивает, отвечает, и вот среди элегантных кресел и стеклянных журнальных столиков разворачивается безобразная дуэль.

Эйвери и Лестрейндж уходят с линии огня, но Том остаётся в кресле. Он скучающе наблюдает за жалкими магическими потугами и удивляется, как эти двое получили «П» на СОВах по Защите. У Хогвартса убогие стандарты. Будь Том учителем, всё было бы по-другому. Будь он главным, всё стало бы куда лучше.

Когда над головой пролетает отталкивающий сглаз, Том щиплет переносицу. Заклинание грёбанных первокурсников! И это — его внутренний круг, возможные лидеры светлого будущего, которое Том непременно построит. Ему придётся ставить на верхнюю ступеньку иерархии самых преданных последователей.

— Закончил? — ровно спрашивает Том, глядя на бездарность, чей арсенал, похоже, ограничивается заклинаниями первачков и кривобокими уклонениями.

Стоит ему открыть рот — и всё останавливается. Розье буквально сглатывает последний слог проклятия и опускает палочку. Малфой следует его примеру и, оправив мантию, садится как можно элегантнее.

— Прости, Том, — у Малфоя уверенный голос, но в глазах — тень смущения. Том переводит пристальный взгляд на его оппонента, и Розье споро бормочет извинения, отводя глаза.

Том упивается пьянящим чувством уважения своих последователей и своим авторитетом в действии. В стенах этой комнаты его слово — закон.

* * *

— Мы будем проводить тренировочные дуэли по четвергам, — несколько дней спустя объявляет Том на завтраке за столом Слизерина, намазывая тост маслом.

— Но по четвергам встречаются Рыцари, — отвечает Розье с полным ртом колбасы.

— Я в курсе. Мы станем заниматься в старом учебном зале во время этих встреч.

Сонные слизеринцы не в восторге от идеи, но держат рты закрытыми. С начала семестра прошла неделя, а они уже на последнем издыхании от и без того не перегруженных заданиями занятий.

Они не умеют расставлять приоритеты и тратят время на сплетни, игры и бестолковую возню с девушками. Они словно пещерные люди: у всех за этим столом есть невесты, но они, чуть что, волокутся за очередной юбкой.

Их амбиции погребены за детскими потребностями. Они не лишены способностей, у них есть политический вес, но всякая чепуха мешает им развернуться в полной мере. Том покажет им путь к величию.

Большинство слизеринцев знакомы с тёмными искусствами: неотъемлемой частью чистокровных традиций. Это древняя, могущественная магия, некогда бывшая лишь одной из ветвей. Они знают заклинания, знают цену, потому и боятся использовать её. Боятся последствий. Боятся, что их нарекут злом.

Но Том не верит, что магия делится на хорошую или плохую. Есть только сила, и те, кто слишком слаб, чтобы искать её.

Он покажет им как. И, быть может, в укромном уголке тренировочного зала Том вылепит из них генералов, достойных его армии.

* * *

Спустя две недели первого семестра Том просыпается от кошмара. Кошмара о будущем. Кошмара, в котором у него нет лица.

Это ужасно. То был лишь сон, но он кажется настоящим, почти пророческим, и он преследует Тома весь день. В каждом его действии появляется неуверенность. Неслыханно. Том Риддл уверен всегда.

Но не сейчас. У него великие планы. Неужели всё закончится так? Безликий, бездушный, пустышка, а не человек. Том собирался стать богом.

Он мало что помнит о сне. Помнит слабость существа, заключённого в хрупком змеином теле. Помнит туманящую рассудок болезненную одержимость. Помнит пустой, полый разлом на месте, где полагалось находиться его душе.

Том однажды уже расколол свою душу, но по ощущениям в нём не изменилось ничего. Он смотрит на родовое кольцо на пальце. Он хотел сделать это ещё раз, но теперь сомневается. Том боится смерти больше всего на свете, но что, если цена бессмертия — уничтожение всего, что делает его великим?

На Зельеварении он роняет бутыль с кровью саламандры и заливает себе штаны. Первое испорченное зелье в его анамнезе.

Во время ужина из него прорывается говорок кокниОдин из самых известных типов лондонского просторечия, назван по пренебрежительно-насмешливому прозвищу уроженцев Лондона из средних и низших слоёв населения., который Том умело скрывал годами, и Малфой окидывает его недоумевающим взглядом.

Он называет своих соседей по фамилиям, но только про себя: вслух их нужно звать по именам. Так поступают друзья.

Тщательно выстроенный идеальный образ рушится, потому что Том не может сосредоточиться.

Он просит Розье раздобыть ему несколько флаконов Зелья сна без сновидений и принимает его каждую ночь перед сном.

* * *

Тома вызывают в кабинет директора. Он, конечно, знает пароль и без проблем минует горгулью на входе.

Перед директорским столом сидит черноволосый паренёк. Диппет сердечно приветствует Тома и указывает на пустующий стул рядом с незнакомцем.

Диппет представляет мальчика, который выглядит ровесником Тома или чуточку моложе:

— Это Гарри. Его только что распределили на Слизерин.

Мальчик — Гарри — поворачивается к Тому, но старательно отводит взгляд. Он кивает с безучастным выражением на лице. Похоже, такое у него приветствие. Как по-плебейски.

Раз уж Том, в отличие от этого тощего молчуна, обучен манерам, он протягивает руку.

— Здравствуй, Гарри, меня зовут Том Риддл. Я староста Слизерина, — он расплывается в идеальной улыбке, которая пропадает всуе.

Гарри секунду мнётся, а затем пожимает Тому руку — самое быстрое рукопожатие на его памяти.

Диппет говорит, что мальчик будет учиться вместе с Томом, тот тут же предлагает любое содействие со своей стороны. Больше никаких объяснений. Переводные ученики — редкость, но не неслыханная. Том полагает, новенький из другой школы.

Он выводит Гарри из кабинета директора и ведёт к подземельям. Тот тих, сдержан и словно готов на всех парах мчаться к общежитию. Кажется, он знает, куда они идут.

Быть может, к его переводу привели какие-то трагичные обстоятельства. Тому плевать.

* * *

Чемодан Гарри уже в спальне у шестой кровати, вдруг появившейся в глубине комнаты. Он подходит к своему месту, оборачивается и почти смотрит на Тома.

— Можешь идти.

Он отпускает Тома, как грёбаного слугу.

— Это и моя спальня, — ему непросто сохранить вежливую улыбку.

— Уверен, у тебя есть дела поважнее.

Том проверяет время темпусом. Его вызвали с урока чар, который закончится через полчаса. Пожалуй, возвращаться бессмысленно, да и сомнительно, что он узнает что-нибудь новое.

— Я староста. Сейчас моё важное дело — убедиться, что у тебя есть всё необходимое, — Том раздражён, и голос его становится издевательски обворожительным.

Роящийся в чемодане Гарри врезается головой в столбик кровати и краснеет.

— Что? — бормочет он.

О.

И так Том случайно обнаруживает самую тривиальную брешь в натуре человеческой. У него красивое личико и язык, которым он умеет проделывать всякое. Этот краснеющий мальчишка будет его к концу недели. О, с каким удовольствием Том покажет, кто здесь слуга!

Это будет просто.

Chapter Text

Остаток утра Том проводит в спальне. Он лежит на кровати с книгой и молча наблюдает за заметно подавленным новичком. Гарри наматывает круги у кровати, изображая бурную деятельность, чтобы, по непонятной Тому причине, лишний раз даже не смотреть на него. Неразобранный чемодан так и валяется на полу. Том предлагал с ним помочь, но Гарри наотрез отказался, упорно отводя глаза.

Том переворачивает страницу. Он не знает, что за книга у него в руках. Мысли где-то далеко.

— Ты так и не назвал свою фамилию.

Гарри садится на кровать. Спиной к Тому.

— А тебе какое дело? — огрызается он, как напуганное, загнанное в угол животное. Том находит его внезапную неприязнь любопытной. Впрочем, не такая уж она внезапная: Гарри с самого начала не отличался дружелюбием.

— Хочешь, чтобы к тебе обращались по имени? — Тому даже не приходится имитировать улыбку. — Не знал, что мы настолько сблизились, Гарри, — ему не обязательно видеть лицо новичка, чтобы понять, что тот снова покраснел. Добиваться таких реакций парой коротких фраз… очаровательно.

— Я Поттер, понял? Зови меня Поттером, — выпаливает Гарри.

Тому смутно знаком этот род: старинная, но не влиятельная чистокровная семья. Он почти уверен, что у них нет наследника его возраста. Уж не скрывается ли за переводом в другую школу грандиозный скандал?

— Вы с Флимонтом Поттером родственники? — задаёт Том другой вопрос.

— Нет.

Том мычит. Может, Гарри лжёт. А может, он лишь полукровка, никак не связанный со старинной волшебной семьёй. Это было бы немудрено с таким простецким маггловским именем. С другой стороны, он — слизеринец, так что едва ли окажется грязнокровкой. Что, если Гарри такой же, каким был когда-то Том, и сам не знает своих корней?

Том думает о собственном имени с раздражением, но тут же отметает эти мысли.

Гарри удивительно трудно прочесть. Он прячется за стенами, агрессивно остерегая всё, хоть сколько-нибудь личное. Всякий раз, открывая рот, он берёт секундную паузу, словно фильтрует то, что собирается сказать. Это знакомо Тому, даже естественно для него.

Том — легилимент. Пока не идеальный — этот навык не даётся просто даже ему — но секреты подростков всегда плавают на поверхности, и их легко прочесть. В том случае, если они упорно не отводят глаз. У Гарри взгляд мечется так, словно он крадётся по логову василиска и боится повстречать смертельный взгляд за каждым углом.

Это интересный вызов. И знай Том, что такое любовь, он бы сказал, что любит хорошие вызовы.

* * *

Гарри и в его мыслях остаётся «Гарри». Это странно. Том не видит смысла в именах. Фамилии просты и обеспечивают комфортную долю обезличивания. Но так ему представили новичка: просто Гарри. Быть может, его слишком практичный мозг решил не усложнять?

В глубине души Том хочет называть новенького по имени и вслух, но это будет грубо, а значит — недопустимо. Поэтому он не называет. Пока что.

Когда Том подходит к слизеринскому столу вместе с мнущимся Гарри, обед как раз подали: он предложил проводить новенького до Большого зала, прекрасно зная, что тот не сможет отказаться. В широких коридорах огромного замка — особенно в тёмных подземельях — легко было заблудиться, и Гарри наверняка был голоден.

— Это Гарри Поттер. Наш новый сосед, — представляет его Том.

Гарри заметно не по себе, но он здоровается со слизеринцами ёмким «привет» и садится. Остальные — как и ожидал Том — оживляются, их глаза блестят, словно они получили новенькие мётлы с автографами любимых квиддичных игроков.

Гарри — новая, блестящая игрушка, и Том понимает, что это первая игрушка, которой он делится добровольно. На секунду он почти жалеет об этом.

Эйвери так и сыплет вопросами. Гарри, естественно, большую часть игнорирует, а на оставшиеся отвечает расплывчато. Когда они узнают, что он не потомок чистокровной семьи, Малфой тут же теряет интерес.

— Так ты грязнокровка? — с отвращением спрашивает он и морщит нос, словно учуял что-то дурно пахнущее.

Гарри стискивает зубы.

— Нет, — у него сильный, опасный голос, а на Малфоя он смотрит с обжигающим вызовом.

В нём нет и тени былого страха. Быть может, у этого тихони всё же есть яйца. Обвинение Малфоя словно стало тем спусковым крючком для проявления настоящих чувств. Гарри, должно быть, страстно ненавидит грязнокровок.

Том впервые видит, как много сдерживаемой ярости в зелёных глазах. Малфой каким-то образом перетянул на себя всё внимание Гарри. Том не готов в этом признаться, но это раздражает.

Ему следует погасить назревающий конфликт, но делать этого совсем не хочется.

Удивительное дело, но Малфой не нагнетает. Он отводит взгляд и, что-то невразумительно буркнув, возвращается к еде. Его как будто испугал безвестный мальчишка, ничего толком не сделавший. Тома берёт лёгкая зависть: ему через столько дерьма пришлось пройти, чтобы заслужить их уважение.

С другой стороны, Малфой никогда не отличался ни храбростью, ни силой воли. С самого детства он знал два способа решения проблем: деньги и влияние отца. А Гарри — явно не тот вызов, который можно замять стопкой галеонов или послав сову папе.

Внимание Гарри тоже возвращается к еде. Он наполняет тарелку так скучающе, словно проделывал это тысячи раз. Он знает, что вон под той большой крышкой, и в каком хрустальном кувшине тыквенный сок.

Это интересно. И подозрительно.

Том строит план. Сперва он хотел завербовать Гарри просто потому, что они стали соседями по спальне. Он их всех предпочитал держать поближе, чтобы избежать недоразумений, которые могут привести к печальным последствиям. Даже Том мог оступиться, особенно если дело касается места, где он спит и наиболее уязвим.

Но, похоже, у Гарри есть то, чего лишены большинство слизеринцев: намёк на отвагу, силу, быть может, даже безрассудство — и всё это скрыто за стенами, которые Том непременно сотрёт в порошок.

Он знает, как это сделать. У него был опыт с некоторыми девушками и даже слизеринцами постарше. Том знает свои сильные стороны. Любовь — нелепая концепция, но её так просто симулировать.

* * *

После обеда у них ещё занятия, а потом ничем не примечательный ужин. Гарри следует за ними, но держится на расстоянии. Он вроде рядом, но даёт понять, что общение ему не интересно. Том продолжает расточать самые сердечные улыбки, пытается помогать и вести себя дружелюбно. Но не чрезмерно, чтобы не вызвать подозрений.

Он даже капельку флиртует, но либо Гарри непрошибаемый тугодум в деле тонких намёков, либо намеренно игнорирует его двусмысленности.

Они возвращаются в общежитие, чтобы насладиться свободными перед отбоем часами. Гарри одиноко сидит в кресле у окна, вглядываясь в тёмные, мутные воды Большого озера. Он выглядит и физически, и морально вымотанным.

Розье куда-то испарился, вероятно, пытается залезть в трусики Вальбурги Блэк. Остальные участники его клуба либо заняты домашним заданием, либо списывают идеальные эссе Тома, халтурно переделывая формулировки, чтобы не попасться. Домашние задания — та простая штука, которой он готов делиться в сделке под названием «дружба».

Том как раз заканчивает эссе по трансфигурации и бросает его в стопку свитков на столе. Лестрейндж с отчаянным воплем рвёт плоды собственных трудов и подтягивает к себе идеальное творение Тома, начиная переписывать его на чистый лист пергамента.

Гарри вдруг встаёт и поднимает свою сумку. Том провожает его спину взглядом до самой спальни. Это шанс.

Он выжидает несколько минут и идёт следом. Том открывает дверь спальни почти украдкой, чтобы ни звука, и пробирается внутрь. Гарри лежит животом на кровати, накрыв голову руками.

— У тебя всё хорошо? — тревога в голосе Тома отмерена филигранно. Он отточил этот навык до совершенства много лет назад, потому что печальные, уставшие люди — самые уязвимые.

Гарри вздрагивает, но не встаёт, даже головы не поднимает. Приободрённый этим, Том в несколько шагов оказывается у чужой кровати.

— Тебе что-нибудь нужно? — Том старается изобразить подходящий градус сочувствия, старается вызвать реакцию, которая поможет ему определиться с линией поведения.

Гарри не реагирует.

Том умеет вести себя соответственно случаю и умеет делать это естественно, но ему нужна обратная связь: язык тела, выражение лица, тон голоса — хоть что-то, чтобы выбрать шаблон.

Гарри не даёт ему ничего, и Том вынужден рискнуть. Он садится на край чужой кровати, уверенно кладёт ладонь на плечо Гарри… и наконец получает обратную связь.

Совсем не ту, которую ожидал. И тем более не ту, на которую рассчитывал.

Если честно, Том настраивался на слёзы. Люди чаще всего плачут, когда у них кончаются силы, когда они готовы вот-вот сломаться под грузом тайн. Такие люди всегда ищут плечо, на котором можно выплакаться, а потом бесконечно благодарны хозяину этого самого плеча. Сам Том не плакал уже очень давно. Слёзы непросто имитировать.

Он не мог понять сути этой человеческой потребности.

Впрочем, сегодня ему это не понадобится: вероятность осадков на горизонте была нулевая. Но вот пожаров…

Гарри вскакивает так быстро, словно ладонь Тома — раскалённое железо, готовое его заклеймить. Он оборачивается и, не отводя, наконец, взгляда, кричит:

— Не смей, блядь, меня трогать!

Столько ярости, и по какой-то непостижимой причине вся она оказывается обращена на Тома. Он не видит ни слабости, ни печали — ничего, чем можно было бы воспользоваться — а одну только ненависть, которую сдерживали, как могли, но вот она прорвала плотину. Её сила была бы обворожительно красива, не стой перед ней сам Том.

Но он стоит. И вообще не понимает, как тут оказался.

И, разумеется, Гарри, который впивается в его глаза, словно от этого зависит его жизнь, внезапно оказывается первым юным окклюментом на его пути.

Том впервые за много лет чувствует бессилие.

Тома Риддла не ненавидят. Том Риддл — идеальный парень с плаката: высокий, красивый молодой человек с превосходными оценками, манерами и жизнью. Он обходителен с незнакомцами и щедр с друзьями. Да, ему немного завидуют, но не ненавидят.

Кроме профессора Дамблдора.

И, судя по всему, Гарри Поттера.

Том знает, почему его ненавидит Дамблдор: он видит сквозь фальшивую личину Тома. Они встретились в приюте, и он испортил первое впечатление о себе. Эта ошибка в облике дурно одетого старика будет преследовать его вечно. Но тут причина ясна, и Том с ней справится.

Гарри он поводов не давал и всё сделал правильно. У Тома был план, и он блестяще его исполнил. Но результат — катастрофа. А ведь Том подготовился. У него были запасные планы на случай, если с Гарри окажется сложнее, чем он предполагал.

Но кое-чего Том не учёл. Тома Риддла не ненавидят. Это факт, костяк его стратегий.

Том паникует.

Может, ему придётся убить Гарри. Это кажется логичным решением проблемы. И тем единственным, что зависит от его действий. Рядом с ним не могут находиться люди, которых Том не контролирует. Это разрушит всё, все его планы, саму так тщательно выстраиваемую им годами жизнь.

Но они в общежитии, здесь повсюду люди. Спрятать тело почти невозможно. Да, они слизеринцы, но едва ли станут смотреть, как он тащит через гостиную труп. Спрятать его под кроватью и перенести ночью?

Гарри маленький и вполне поместится в чемодане. Если перед этим стратегически кое-что отсечь.

Том переводит взгляд на окно. Можно ли как-то телепортировать труп на ту сторону, чтобы он ушёл на дно озера?

Том не может мыслить здраво. Он теряет контроль, и это примерзкое чувство.

Том поднимает палочку, тело движется само по себе.

Chapter Text

Том быстр. Он лучший дуэлянт школы не потому, что дышит магией, а потому, что мастерски сочетает силу, рефлексы и точный расчёт. Его ум живее, чем у большинства, поэтому он всегда на шаг впереди. Ловкость ему не нужна: Том предугадывает действия соперника и успевает среагировать.

Полное безразличие к участи противника тоже помогает.

Конечно, на занятиях приходится сдерживаться: перед учителем можно использовать лишь малую часть арсенала. Да и перед сверстниками, которые считают его талантливым учеником с блестящим, скучным будущим в пыльном кабинете министерства.

Но сейчас причин сдерживаться нет. Том бросает взгляд на дверь, убеждаясь, что она заперта, и бросает проклятие в Гарри, который приходит в движение, едва завидев палочку. Красный луч оставляет чёрную подпалину на каменной стене, в том самом месте, где только что была голова Гарри. Том снова открывает огонь. У Гарри с самого начала есть палочка, но он не пускает её в ход, а просто уворачивается от всего, что в него прилетает.

Гарри тоже быстр, но по-иному. Кажется, ловкость — единственный его талант. Жалкое зрелище: так по-маггловски компенсировать нехватку мозгов и магической мощи.

Да, всё происходит очень быстро, но до Гарри, похоже, только теперь доходит.

— Какого ХЕРА! — вопит он, изумлённый вполне понятной реакцией Тома.

Том, должно быть, не в форме. Возможно, ещё не оправился от мимолётного потрясения — он отказывается называть это истерикой — потому что все его проклятия летят мимо. Гарри, танцуя, уходит от каждого.

Когда он решает наконец дать отпор, то использует разоружающее. Смех, да и только. Ну конечно, нет ничего лучше, чем разоружить того, кто упорно пытается тебя, блядь, убить. Но за этим заклинанием хотя бы ощущается сила. Гарри умеет питать свою магию чувствами, а у него много ярости.

И вся она расходуется впустую: бессмысленно усиливать заклинания, если не собираешься нападать. Настоящие дуэли не выигрываются глупыми обезоруживающими. Том легко его парирует.

— Просто сдайся, Гарри, я на две головы выше тебя в дуэлинге, — он на мгновение останавливается, окидывая Гарри хищным взглядом.

Тот просел под градом проклятий и теперь стоит на коленях.

Том в экстазе, словно забрал нечто, что Гарри у него украл. Это такое всепоглощающее чувство: погоня, беззащитный противник, ползающий перед ним на коленях. Том больше не беспомощен. Он на коне, как и должно быть. И он доведёт дело до конца, но сперва развлечётся со своей добычей.

— Поклонись мне, — мягко продолжает Том.

И это неправильные — или, напротив, правильные — слова, потому что они открывают в Гарри второе дыхание. По коже Тома бегут будоражащие токи. Теперь он ещё больше хочет увидеть этот поклон. Он заставит Гарри поклониться.

Похоже, Гарри знает не одно разоружающее. Он накрывает себя большим, светящимся щитом. Это сильное заклинание… но Том сильнее. Щит рассыпается миллионами осколков от тёмного оглушающего. Вслед летит режущее, и на этот раз Гарри слишком медлителен. Заклинание вспарывает бицепс правой руки, и Гарри заходится восхитительным криком.

— Какого хрена ты вытворяешь?! — рявкает он, пережимая другой рукой длинный кровавый порез.

Ладно, смирением здесь и не пахнет. И, может, кое-что он всё-таки может, раз ещё жив. Так даже лучше. Тому редко выпадает шанс продлить хорошую игру.

— Ты мне мешаешь, и это недопустимо, — просто отвечает Том. — Прости, — за это бессмысленное извинение отвечает, скорее, мышечная память рта, чем разум. Он выпускает простое взрывающее, и оно разбивается об очередной щит, который Гарри едва успевает поднять.

— Ты в самом деле Волдеморт, — тихо, но зло, словно самому себе, говорит он и бросает очередное обезоруживающее. Нестабильное из-за израненной руки.

И оно всё равно попадает прямо в застывшего Тома.

Волдеморт. Никто не знает этого имени. Оно существует только у него в голове. Это — название цели в жизни. Это имя всемогущего Тёмного Лорда, которым он однажды станет. Том никому об этом не говорил, даже в дневник не записывал. Это просто концепт, сон наяву.

Но Гарри произносит имя так, словно знает Волдеморта лично, словно тот — реальная сущность. Отдельная часть его. В голове всплывает образ безликого змееподобного существа.

Пока палочка Тома летит в чужую руку, его жизнь рушится. Опять.

Он за день наделал ошибок больше, чем за всю жизнь.

Гарри, похоже, не совсем понимает, что делать с его палочкой. Или с ситуацией в целом. Он по-прежнему стоит коленями на холодном полу и сжимает кровящую руку. Дыхание у него сбилось от беготни и боли, но он удивительно сосредоточен, как будто борьба за жизнь была частью его учебной программы, и на сегодня выпадает время практики.

Они молча смотрят друг на друга.

Том опустошён. Он открылся перед Гарри, как ни перед кем. Теперь есть человек, который знает его настоящего, знает, на что он способен. Насколько он инаков. И это даже хуже, чем с Дамблдором: тот просто догадывается. У Гарри есть доказательства.

И Том здесь бессилен. У него даже палочки нет.

Унижение хуже любых возможных последствий. Он проиграл тупому сопляку, который даже не напал ни разу. Он проиграл разоружающему. Проиграл, потому что отвлёкся, как любитель.

Это уж слишком.

— Я верну палочку за Непреложный обет, — наконец говорит Гарри между надсадными вдохами. Выглядит он как на распутье. — Ты поклянёшься не причинять мне вреда.

Том застывает в своём падении.

Он не понимает. Допустим, у Гарри кишка тонка избавиться от него самому, но можно ведь броситься к директору, размахивая воспоминаниями. У него так болит рука, что он не может оглушить безоружного противника? Вроде, выглядит всё не так страшно. Том всегда был человеком с ответами, но теперь у него только вопросы. Как утомительно.

— Для Непреложного обета нужен третий человек, — говорит Том.

— Тогда пусть будет клятва! Поклянись магией, что не причинишь мне вреда.

Гарри даёт ему шанс без причины, но это не значит, что Том не готов торговаться.

— Не могу. Я потеряю магию, если, нарезая ингредиенты на зельеварении, случайно проткну тебя ножом, — вежливо возражает Том. Он говорит медленно, хотя мозг лихорадочно подкидывает оправдания. Быть может, Том даже неправ. Он мало знает о магических клятвах.

— Нельзя кого-то СЛУЧАЙНО ЗАРЕЗАТЬ! — взрывается Гарри, почти теряя рассудок. Том его не винит. Вся ситуация абсурдна. И так неправильна.

— А что насчёт порезов бумагой? Что, если я собью тебя с ног, и у тебя пойдёт кровь носом?

Гарри задумывается. Глядя на выражение его лица, Том уже считает себя победителем, пока тот не выдаёт очередную глупость.

— Ты обещаешь не причинять мне вреда намеренно, — говорит он и тут же добавляет: — И остальным!

Этого никогда не будет. Может, на первую часть Том бы и согласился, но не на вторую. Для начала: ему нужен ещё один хоркрукс. Задним числом он понимает, что для этого можно было использовать Гарри. Чёртово убивающее в самом начале, и они бы здесь не стояли. Шанс стоил того, даже если Том не был уверен, как на это отреагируют чары вокруг Хогвартса.

Это бесит, но нужно взять себя в руки.

Раз Гарри готов к переговорам, значит, у него на то свои причины. Какой-то скрытый мотив. Том решает надавить.

— Ты требуешь невозможного, может, мне попытаться снова тебя убить? Я, знаешь ли, умею колдовать и без палочки, — это блеф, но он подкрепляет свои слова, выпуская искры из ладони… вот, по сути, и вся магия, которую Том умеет творить без палочки. — Ну так что? Отобьешься от меня в своём-то состоянии?

Том знает, что не победит и что не рискнёт попусту накалять обстановку, но он не желает отпускать Гарри из комнаты с секретами Тома за пазухой, если дело можно замять. Да, быть может, теперь Гарри знает его истинное я лучше прочих, но не знает всего. Он считает Тома импульсивным чудовищем и не видит всей картины.

— Не калечить людей — не невозможная задача! — жалобно возмущается Гарри, и Том прав: Гарри его не знает. — Ладно, клянись не причинять намеренного вреда мне. Только мне.

— А что, если я раню твои чувства? Предлагаешь мне лишиться магии, если ты вдруг плохо воспримешь преднамеренную критику с моей стороны?

Гарри, кажется, вот-вот потеряет сознание. От боли ли, усталости или злости — Том не уверен. Он смотрит на рану. А не потянуть ли время и дождаться, когда Гарри свалится без сил? Том пытается вспомнить, сколько крови должен потерять человек, прежде чем его вырубит. Он определённо где-то об этом читал.

Но Гарри не собирается ждать.

— ЛАДНО! Я понял! Завались уже нахер. Пообещай не убивать меня. Доволен? — кричит он. — Давай!

Том не доволен, но готов с этим жить. Пока. Он найдёт способ, чтобы его освободили от клятвы, вот и всё. А потом выбьет из Гарри все секреты, раскроит ему череп и скормит останки гигантскому кальмару, чтобы забыть всё это как страшный сон и вернуться к привычной жизни.

— Я согласен. Но ты тоже дашь клятву. Пообещаешь хранить мои секреты.

— А что, если я случайно проговорюсь?!

— Клятва тебе не позволит, — успокаивает его Том, по-прежнему не зная, как это работает на самом деле.

Гарри неохотно соглашается. У него и выбора особо нет, раз к директору он бежать не собирается. Гарри клянётся хранить тайны Тома, добавляя незапланированное: «самые важные».

Том спускает ему это и взамен обещает не убивать его, а потом подходит, вырывает палочку и покидает спальню, оставляя истекающего кровью Гарри на полу.

Если повезёт, он прямо там и умрёт, одним махом решив проблемы Тома. Он пытается прикинуть, в какой из сундуков лучше всего влезет хладный труп.

Ему нужно на воздух.

* * *

Том гуляет вокруг озера. Оно тёмное и тихое: идеальное место для размышлений. Том пытается понять, с какого момента всё пошло не туда.

Он зол и устал сдерживаться. Он зол на Гарри, на себя, на магию и с рёвом посылает невербальное взрывное в ближайшее дерево. То с громким треском валится на землю.

Том не понимает, откуда Гарри всё известно, откуда он знаком с тем именем. И сколько ещё секретов скрыто за бесяще крепкими стенами окклюменции? Незнание убивает Тома. Ему нужно знать, неопределённость душит.

Но он должен отпустить эту ситуацию. Пока. Том вернул палочку. Он снова всё контролирует. Гарри больше не угроза: он принёс клятву, не особо задумываясь. Всё могло сложиться куда хуже.

Том закрывает глаза и размеренно дышит.

Потом простирает ладонь, и окрестности освещают всполохи искр от единственного пока трюка, на который он способен без палочки. Теперь овладеть беспалочковой магией особенно важно, и это определённо стоит усилий, несмотря на сложность задачи. Кроме того, это немного его отвлечёт.

Том возвращается в общежитие поздно ночью, собранный и уверенный в собственных силах. Гарри либо прячется, либо спит за задёрнутым — и, вероятнее всего, зачарованным — балдахином. Остальные возбуждённо сбились вокруг кровати Эйвери и о чём-то сплетничают. От них Том узнаёт, что пытавшегося залатать руку Гарри нашли в луже крови.

— У нас возникли разногласия, — вот и всё, что говорит Том.

Они не осмеливаются выспрашивать подробности.

* * *

Тома редко подводит память, но не сегодня: он забывает выпить Зелье сна без сновидений.

Через несколько часов беспокойного сна Том, весь взмокший и дёрганый, просыпается от кошмара и слушает бешеный стук сердца в висках.

На изнанке век отпечатался безликий человек-змея на тёмном кладбище в окружении тридцати человек в масках. Волдеморт.

Это похоже на культ.

Это неприглядная картина. Том хочет совсем не такого. Он не собирается превращаться в бездушную и, похоже, не очень сообразительную тварь с горсткой придурковатых последователей, которые лобызают подол его мантии, проводят кровавые ритуалы ночами и собираются на маггловских кладбищах, как какие-то психи. Это мерзко. Это недостойно.

Это не сила, а безумие.

Это имя больше не подходит Тому.

* * *

Ярость Гарри утихает за пару недель. По чуть-чуть. Её средоточие — по-прежнему Том. Это и неудивительно, учитывая покушение на убийство. Поначалу Гарри полностью его избегает, даже пропускает обеды, чтобы не оказаться за одним столом, но через несколько дней его запал иссякает.

Теперь Гарри пытается сосуществовать мирно, но на расстоянии. Тома это не устраивает.

Раз Гарри уже видел его настоящего — перед ним необязательно строить из себя кого-то другого. Это удивительно приятно: быть самим собой наедине с другим человеком. И ново. И порой сложно, потому что Том привык действовать по определённым шаблонам, когда на него смотрят, говорят с ним, касаются. Он приучил своё тело реагировать инстинктивно.

Иногда это весело: под пристальным взглядом Гарри он, бывает, стирает с губ заученную улыбку, расслабляет лицо и смотрит в ответ с холодным расчётом. Порой чуть преувеличенным, если ему совсем скучно. Гарри это, похоже, впечатляет, быть может, даже капельку пугает, но ему не остаётся ничего другого, кроме как беспомощно испепелять Тома взглядом. Это — крохотная демонстрация контроля, исток принадлежности, от которых быстрее бьётся сердце.

Том мог бы попробовать всё переиграть, но сомневается, что Гарри купится на очередное проявление личины «хорошего парня»… не после произошедшего в спальне. Так что Том позволил себе немного развлечься.

Но пора строить новый план.

И сейчас у него лишь одна отправная точка: Гарри явно по мужчинам. По крайней мере, в какой-то степени. А такие люди всегда находили Тома привлекательным. Едва ли у него получится обратить ненависть Гарри в любовь, но, быть может, чтобы привязать его к себе и перетянуть на свою сторону, хватит и секса. Опять же, секс — отличная возможность пройти сквозь стены окклюменции.

Но Том почти уверен, что Гарри не из тех, кто с разбегу прыгает в постель к кому попало. И, судя по тому, как он реагирует на лёгкий флирт, Гарри ещё и девственник. А это новый уровень сложности. Развести на секс того, кто краснеет от одного только слова — непросто.

Если ему это нужно — Том великолепен в постели. Секс прост, если суметь прочесть партнёра, выяснить его желания и найти нужные рычаги. У молодых мужчин рычагов не то чтобы много.

Под ним любой зажатый девственник потечёт. Нужно только найти способ под себя его положить.

* * *

Сегодня четверг, и Рыцари как раз идут в тренировочный зал. Том отстаёт и подходит к Гарри, который борется с эссе за круглым столом. Том замирает прямо за его спиной и, наклонившись, почти прижимается губами к уху.

— Присоединишься к нам? — тихо спрашивает Том и улыбается, когда вздрогнувший Гарри опрокидывает чернильницу, заливая и стол, и своё многострадальное эссе.

— Блядь! — Гарри с воплем пытается промокнуть чернила рукавом. Так по-маггловски.

— Ты много сквернословишь, — спокойно замечает Том и достаёт палочку, чтобы очистить стол. — Так как, присоединишься к нам?

Эссе бесповоротно испорчено: если убрать с пергамента чернила, пропадёт и текст.

— А кто, блядь, в этом виноват? — Гарри швыряет в него лист и роняет голову между рук. — И нет, спасибо. Я лучше проведу вечерок с Филчем, чем добровольно прогуляюсь с тобой и твоими ебанутыми друзьями в ваши пыточные казематы.

Том не знает, кто такой Филч, да ему и плевать. Куда больше его интересует другое: с чего Гарри взял, что три раза в неделю они уходят кого-то пытать? И что он имеет против других своих соседей по спальне? Они ведь были с ним предельно вежливы… кроме Малфоя, но этот безобидный сноб определённо не потянет роль пыточных дел мастера.

Гарри ни разу не спросил, куда они ходят по вечерам, и между тем сделал собственные, неверные выводы.

Том всматривается в лист пергамента. Судя по каракулям, которые ему удаётся разобрать, это для зельеварения. И Гарри зря драматизирует: текст и до пролитых чернил был нечитаем. 

— Это нелепо. Если ты придёшь — я напишу за тебя эссе, — предлагает Том и заговорщически понижает голос: — Мы не кусаемся.

Гарри щурится на него недоверчиво, но, похоже, решает, что возиться с домашним заданием хуже, чем немного помучиться в компании слизеринцев. Так что он выхватывает у Тома пергамент, бросает его в мусор и вздыхает.

— Отлично.

Том ведёт Гарри в тренировочный зал, и, когда открывает дверь, тот заметно удивляется. Будто в самом деле ждал жуткую камеру пыток с освежёванными трупами. Том не понимает, что творится у него в голове, и ещё острее желает низвести в скулящую плоть, чтобы открыть проход к его мыслям.

Но действовать нужно осторожно, исподтишка. Неторопливо. Гарри слишком непостоянен, непредсказуем и, мало того — уже настроен против Тома.

Они ступают внутрь. Некоторые уже практикуются, некоторые — включая их соседей по спальне — собрались в зоне отдыха и со смехом переговариваются. Большинство, заметив Гарри, смолкают.

Том ничего не говорит. Он не представляет Гарри: все его уже знают. Переведённый студент проучился с ними несколько недель, и раз его привёл Том, значит, теперь он часть клуба. Их кружок собрал Том, и он может делать с ним, что пожелает.

Том подходит к книжной полке на другой стороне комнаты и берёт книгу, а потом оборачивается к замершему залу со вздёрнутой бровью.

— Что ж, сегодня у нас четверг, за работу, — его тон добр, но твёрд. Голос истинного лидера.

Только что беседовавшие участники клуба встают, со скрежетом оттаскивают кресла, и вот, по залу уже летают заклинания. Том возвращается к Гарри, который так и стоит у двери с упрямо скрещенными на груди руками.

— Дуэль? — Том знает ответ, но не может не спросить.

— Нет, Риддл, я не хочу сражаться. Особенно с тобой. Зачем ты позвал меня? — Гарри смотрит на него в той же насторожённой позе.

— Тебе есть чему учиться. Я могу помочь, — предлагает Том и протягивает ему книгу. — «Проклятия и контрпроклятия». Здесь в основном безобидные, но действенные проклятия. Может, чуть темноватые, но ничего запредельного.

Гарри расцепляет руки, но книгу не берёт.

— Зачем? Ты хотел меня уб… — Гарри резко замолкает, то ли сам вспомнив о клятве, то ли потому, что она не даёт ему говорить. Том бы спросил, но не может, не выдав собственного вранья.

— Я через это переступил. И принёс клятву. Давай, выбери проклятие, — Том отмахивается от вопроса и заманчиво поводит книгой. — Разрешаю испытать его на мне.

И вот это Гарри заинтересовывает. Он выхватывает книгу и начинает перелистывать страницы. Через минуту Гарри замирает и переводит взгляд на Тома. На его волосы.

— Отлично, я нашёл, — Гарри отходит на несколько шагов, задавая дистанцию, и вскидывает палочку. — Calvorio!

Проклятие выпадения волос. Тому нравятся его волосы, без них он растеряет половину обаяния. В мыслях мелькает образ Волдеморта, и желание парировать проклятие становится еще сильнее. Том накрывает себя неоправданно крепким щитом.

— Ты сказал, что разрешишь его испытать!

— Верно, но я не говорил, что позволю ему попасть.

В глазах Гарри вспыхивает злость, и следующая попытка выходит мощнее. Но Тому ничего не стоит отбиться и в этот раз. Спустя десять попыток Гарри сдаётся и опускает палочку. Он раздражён, но решителен. Уловка удалась: Гарри увлёкся и хочет большего. Он хочет учиться. И готовый помочь Том тут как тут.

— Как я пойму, что делаю всё правильно, если каждое проклятие разбивается о чёртов щит?! У него нет волос!

— Щит ломается, поглощая заклинание. Любое заклинание, главное, чтобы за ним стояла сила. Это основы, Гарри, — с ухмылкой поучает Том, не заметив, как случайно называет его по имени.

Том намного сильнее, так что едва ли заклинание Гарри — даже самое мощное — пробьёт его щит. Но и рисковать облысением Том не желает, поэтому идёт к нему и хватает за запястье. Зелёные глаза вспыхивают паникой. Гарри пытается выдернуть руку, но Том держит крепко.

— Я ничего тебе не сделаю с таким количеством свидетелей. Смотри.

Он встаёт рядом с Гарри и показывает правильное движение палочкой, направляя его руку и украдкой поглаживая кожу на запястье большим пальцем. Это такое клише, но рабочее.

Ещё один маленький шаг, и Том оказывается чуть за спиной у Гарри. Подавшись вперёд, он прижимается грудью к окаменевшему плечу и подталкивает чужую руку, чтобы прицелиться в практикующегося рядом Малфоя. Том шепчет, зная, что его тёплое дыхание щекочет Гарри ухо:

— А теперь попробуй ещё раз.

Тот прочищает горло и звучно сглатывает.

— Calvorio!

Вскрик, и платиновые волосы осыпаются на пол. Том улыбается, на этот раз по-настоящему.

* * *

Следующим утром Том, уже полностью одетый и готовый к новому дню, валяется на кровати с книгой. Гарри — совсем не жаворонок: он, кряхтя, распахивает балдахин и являет миру растрёпанную шевелюру и перекошенные очки на носу.

Он как раз идёт в ванную, но вдруг замирает у кровати Тома.

— Ты не владеешь беспалочковой магией, — категорично постановляет Гарри, прочтя название книги.

Том поднимает взгляд от первого тома «Руководства по беспалочковой магии». На Гарри майка без рукавов, и на руке виднеется длинный шрам. Тому нравится на него смотреть. Он ухмыляется.

— Нет, но недавно я понял, что она мне пригодится.

Гарри стонет и, вцепившись руками в волосы, с топотом уносится прочь.

Chapter Text

Гарри — существо социальное. Он алчет человеческого общества, но отчего-то отказывает себе в нём. Он хочет присоединиться к беседам о квиддиче, хочет поделиться своим мнением, но не открывает рта. Гарри ужасно одинок… и лекарство прямо у него перед носом, но он упрямо не желает его принимать.

Возможно, именно поэтому Гарри выглядит таким несчастным.

И в этом везение Тома. Пусть Гарри страстно ненавидит его, но ему так нужна связь хоть с кем-то, что временами он спускает всё на тормоза, ведь единственный, кто подходит к нему, завязывает разговор, искушает общением — это Том. Остальные Гарри игнорируют, возможно, из осторожности после стычки в спальне.

Тому просто нужна подходящая наживка, как в тот раз на тренировке Рыцарей. Гарри любопытен, предприимчив и легко ведётся на провокации.

И теперь он под контролем. Теперь его не обязательно заманивать на сторону Тома, ведь Гарри по глупости поклялся не выдавать его секретов. Гарри больше не угроза его репутации и не устроит проблем для жизни Тома.

Но всё же Гарри — неформатный кусочек, который никак не хочет вписаться в идеальный паззл. У него слишком много — возможно, опасных — тайн, и Том думает о них не переставая.

А ещё об этом нервирующем вызове в зелёных глазах, и о том, что Гарри фактически победил тогда в спальне — это уже преступление, заслуживающее наказания. Том скрипит зубами от одного воспоминания.

Сегодня суббота, и со случая с облысением прошло уже два дня, а Малфой всё дуется. Том, конечно, исправил всё в тот же день, но Малфой — настоящая королева драмы. Том борется с искушением снова лишить его шевелюры или — это будет ещё забавнее — подбить на это Гарри.

После идеально исполненного проклятия облысения Том научил его ещё одному заклинанию. Гарри любит магию, об этом говорит восторг в его глазах. Магия для него — не рутина, как для большинства слизеринцев. Те принимают магию как должное, для Гарри она — невероятный, не перестающий удивлять дар. Как и для Тома.

Гарри растворялся в магии настолько, что почти расслаблялся рядом с Томом, пытаясь отработать движение палочкой до совершенства. И почти улыбался, когда преуспевал в этом.

Но теперь это в прошлом. Очарование моментом быстро прошло, и Гарри снова сделался злым и угрюмым.

За завтраком Том замечает на себе взгляд Гарри и смотрит в ответ, а потом, не отводя глаз, с ухмылкой призывает в ладонь вилку свежеосвоенной беспалочковой магией.

Судя по реакции Гарри на его успехи, учиться на своих ошибках теперь — тяжкий грех. Но разве это не естественно: найдя в себе недочёт, попытаться его исправить? Здесь как будто и опций иных нет.

Гарри отводит взгляд и с такой силой вгоняет нож в сосиску, что та брызгает на него горячим жиром.

* * *

Гарри строит башню из Взрывающихся карт, и Том бросает перед ним на стол свиток. Тот катится к башне, но останавливается в дюйме, не сбивая. Это то самое эссе, которое обещал ему Том.

— Тебе придётся его переписать. Даже я не смогу подделать твои каракули, — Том опирается на стол. Одна из карт вдруг взрывается, и башня рушится.

— Ничего себе, неспособный на что-то Том Риддл, — ехидно тянет Гарри, собирая рассыпавшиеся карточки.

— В самом деле: бедный я, неспособный на несовершенство. Столь роковой недостаток, но я научусь с ним жить, — Том театрально вздыхает, и губы его растягивает невольная улыбка.

— Я почти уверен, что у тебя есть недостатки и похуже!

— О? А поподробнее? Я не вполне понимаю, о чём ты.

Гарри щурится и поджимает губы. Они в гостиной, так что клятва не позволяет ему озвучить так называемые «недостатки». Секунду погодя Гарри забирает свиток и едва слышно благодарит.

Том разглядывает колоду карт, думая предложить партию, чтобы немного задержаться, хотя играть не хочет. Карточные игры — пустая трата времени, но ему нужен повод. Гарри бывает забавным, по крайней мере, иногда. Когда он говорит о секретах Тома этим своим изобличающим голосом, с горящим праведным гневом взглядом, у Тома теплеет в груди. Это не неприятное чувство.

Он давно не встречал никого такого: человека, который не уважает его ни на гран. Это раздражает, это неправильно, а ещё — волнующе. В отличие от других, Гарри не сдерживается и говорит всё, что вздумается. Ему плевать на манеры. Он вдыхает новую, яркую жизнь в предсказуемый, несколько скучный мир Тома.

Том предлагает партию в шахматы в обмен на очередное эссе. Если Гарри победит. Само собой, он не побеждает.

* * *

Гарри заводит друга.

Уже в третий раз Том видит его рядом с Вальбургой Блэк. И Гарри говорит с ней как самый обычный подросток: не кричит, не отмалчивается и не кидается рубленными фразами на вопросы, как обычно с Томом. Они сидят в гостиной у того самого окна, где Гарри в одиночестве коротал вечера… только сейчас возле его кресла появилось ещё одно.

Том мало знает о Блэк. Он ничего не имеет против женщин, просто редко находит их полезными. Чистокровные дамы чаще заканчивают домохозяйками, не отягощёнными особыми навыками, а их связи ограничиваются такими же бесполезными домохозяйками. Чистокровные семьи обычно плодят детей, пока у них не родится мальчик — наследник рода, девочки же становятся разменной монетой для союзных договорённостей.

Настоящий примитивизм. Даже Том считает это несколько… ублюдочным.

Но семья Блэк в этом вопросе не отбивается от остальных. Младшему брату Вальбурги, Альфарду, всего двенадцать, но он куда влиятельнее своей сестрёнки. Именно поэтому Том — как и прочие Блэки — не видит в ней смысла. Она тоже пятикурсница, но Том едва ли замечал её все эти годы.

До сегодняшнего дня.

Том впервые слышит смех Гарри. А смеётся он так — заливисто, запрокинув голову — словно Вальбурга-хренова-Блэк самая заводная девушка на свете.

У Тома закипает кровь.

Он не позволит Гарри заводить друзей. Друзей, которые могут на него повлиять… которые могут его поддержать. Гарри должен говорить только с ним. Его единственным вариантом для всего должен быть Том.

Гарри выглядит довольным, почти счастливым. Его обычная рядом с Томом сдержанность испарилась, а ярость в глазах сменилась игривым блеском.

Том хочет такого Гарри. Он сам не знает почему, но это и неважно. Тем более, это не выбивается из плана. Том хочет его.

Блэк заправляет волосы за ухо и, хихикая, накручивает прядь на палец. Она небрежно расстёгивает верхнюю пуговицу блузки, слегка сжимая груди предплечьями.

Она касается Гарри: кладёт ладонь поверх его руки. И он позволяет.

Том задыхается.

Он встаёт и уходит. Забытое домашнее задание остаётся на столе, а книга, которую Том читал — в руке. Он заходит в спальню, окидывает взглядом пустую комнату и швыряет книгу в стену.

Том не знает, отчего так зол, но это почти больно.

* * *

Том находит Розье в библиотеке, корпеющим над школьным проектом, и это маленькое чудо. Он садится рядом и бросает сумку на стол.

— Нужна помощь? — Том берёт книгу из стопки Розье. Она о восстаниях гоблинов: пожалуй, скучнейшая тема в истории, но он всё равно её открывает.

У Розье загораются глаза, он кивает и засыпает Тома вопросами. Тот рассказывает всё, что помнит о гоблинских войнах, и кое-что придумывает: у него нет времени проверять факты. Он отсчитывает минуты, и когда проходит достаточно времени, спрашивает, словно невзначай:

— Ну, как у тебя дела с Вальбургой?

— Она холодная стерва, — угрюмо стонет Розье и швыряет перо на стол. — Я как только не пытался, а она меня будто не замечает, понимаешь?

Том не понимает. Его не замечают, если он сам того хочет. Интересно, задайся он целью, через сколько Блэк спустила бы перед ним трусы в грязной кладовке? Пожалуй, хватило бы пары дней.

Хотя с определением «стерва» Том согласен.

Но он всё равно кивает с напускным сочувствием и прощупывает почву:

— Может, она уже с кем-то встречается?

— Говорят, она трахается с каким-то старшекурсником из Равенкло, но я думал, что это уже в прошлом, — горько отвечает Розье. — У Блэков вроде как запрещён секс вне семьи, и теперь она боится, что отец всё узнает. Вальбурга после выпуска должна будет выйти за своего кузена.

— Вот как? А что за равенкловец? — Том старается не показывать градус своей заинтересованности.

— Не уверен, но, скорее всего, Пруэтт. Я видел их вместе.

Том равнодушно хмыкает, берёт очередную книгу и возвращается к разговору о гоблинских восстаниях. Он узнал, что хотел, но уходить так сразу слишком подозрительно. Том листает книгу, потом встаёт с наигранным зевком и желает Розье удачи.

* * *

Том пишет Поллуксу Блэку длинное, тошнотворное письмо. Он просит руки его дочери, рассказывает о том, как долго они встречаются, и убеждает в том, что влюблённые должны быть вместе.

Том подписывается Игнатиусом Пруэттом.

Он магией подчищает все возможные следы, которые связывают его с письмом — на всякий случай — потом очаровывает улыбкой какую-то третьекурсницу с Хаффлпаффа и просит отправить для него письмо. Подождав под стенами совятни и убедившись, что дело сделано, он спутывает девушке память.

Том просто защищает Гарри. Семейка Блэков опасна: мало ли что выкинет Поллукс Блэк, если узнает, что его помолвленная дочь занимается какими-то непотребствами с сомнительным безвестным мальчишкой. Этот человек такой же поехавший, как и все Блэки, и такой же болезненно гордый.

Что ж, возможно, Тому скоро выпадет шанс посмотреть, что Блэк мог сделать Гарри, на примере отпрыска чистокровной уважаемой семьи Пруэтт.

Тихий голос в голове спрашивает, в своём ли Том уме. Но он сознательно игнорирует и его, и тот факт, что позволить кому-то другому убить Гарри — замечательное решение проблемы.

Гарри — его. Чтобы взять и чтобы убить.

Неделю спустя Вальбургу забирают из Хогвартса. До Тома доходят слухи, что через несколько недель она выйдет замуж за Ориона в возрасте шестнадцати лет. С особого разрешения Визенгамота. Учитывая, что её и без того силком выдают замуж за кузена, вопросы возраста — сущая ерунда.

Том немного рад её заслуженному несчастью.

Пруэтта тоже не видно несколько дней, но он — неизбежный сопутствующий ущерб. Тома больше волнует, что тот староста Равенкло, и его обязанности могут лечь в том числе и на его плечи. А у Тома есть дела поважнее.

* * *

Гарри несчастнее обычного. Том находит его, угрюмого, в пустой спальне на кровати с поникшей головой, и запирает дверь, проваливаясь к столбику кровати на безопасном расстоянии. Ситуация повторялась, и прошлая закончилась нехорошо.

— Жаль, что так вышло с твоим другом, — Том уверен, это самое подходящее начало для разговора.

Гарри поднимает голову. Лицо его ничего не выражает, но это добрый знак: по крайней мере, он не сорвался на крик, по крайней мере, пока. Голос у него тихий, уставший.

— Ни хера тебе не жаль. Прекращай притворяться.

— Ладно. Она — никчёмный отброс, забудь о ней. Что ты вообще в ней нашёл?

— Она мне нравилась! Она была милой.

— Я тоже милый, — тут же замечает Том, и Гарри неверяще фыркает, но он всё равно продолжает: — За что ты вообще так меня ненавидишь?

— Ты убийца! — вопит Гарри, разводя руки и оглядываясь, словно ищет свидетелей своей правоты и того, что он никакой не псих.

— Я тебя не убил, вот ты, сидишь прямо передо мной. Переступи уже через это, — вздыхает Том, ему надоело каждый раз обсуждать одно и то же. Гарри смотрит на него знающими глазами, словно ему известно о Томе куда больше. — И ты ненавидел меня ещё до этого, — добавляет Том, многозначительно вскинув бровь.

На это Гарри нечего ответить. Он скрещивает руки на груди и смотрит в сторону.

— Чего ты хотел? — Гарри меняет тему топорно, но Том ему позволяет.

— Я просто пытаюсь поговорить с тобой, — спокойно отвечает он и садится на край противоположной кровати. — Тебе нужен новый друг, а я — гораздо лучше этой распутной девицы. Разве есть у неё что-то, чего нет у меня?

Том в самом деле не понимает. Если только вагины? Да и без доступа к ней — он в этом абсолютно уверен — Гарри прекрасно проживёт. Ему явно больше по вкусу маскулинность. А в этом Том даст Блэк фору и всё равно победит.

Гарри выглядит растерянным, словно предложение это столь нелепо, что он не верит ушам.

— Даже не знаю, как насчёт совести? — наконец выплёвывает Гарри.

— Если хочешь, я могу её имитировать, — предлагает Том.

Если судить по убийственному взгляду — не хочет. Впрочем, Том всё равно решает кончать с этим никуда не ведущим разговором.

— Хватит тут киснуть. Пойдём, я открою тебе секрет.

Гарри расправляет плечи, и его зрачки расширяются. Он делает вид, будто ему неинтересно, но совсем не умеет притворяться. Это почти мило. Гарри очень хочет согласиться, но не двигается с места.

— Вставай уже, Гарри, ты ведь знаешь, мои секреты самые лучшие.

Короткая пауза, и он подчиняется.

* * *

Том приводит Гарри на седьмой этаж и останавливается у гобелена Барнабаса Сумасброда. Здесь, на противоположной стене, есть скрытая дверь, и Том вышагивает туда-сюда, пока она не появляется. Он открывает дверь в большую, заваленную всякой всячиной комнату и увлекает Гарри за собой.

Тот не выглядит ни впечатлённым, ни даже удивлённым. Он выжидающе смотрит на Тома, будто в самой комнате нет ничего особенного для секрета. Как раздражающе. Том рассчитывал хоть капельку подраскрыть глухой панцирь враждебности, но с Гарри, конечно же, не бывает просто.

Том решает углубиться в комнату. Вдруг они наткнутся на что-нибудь, соответствующее высоким стандартам Гарри относительно секретов. Тот идёт следом, вертя головой, словно ищет что-то.

— Как ты её нашёл? — спрашивает Гарри чуть погодя.

— Искал место для хранения кое-чего, — просто отвечает Том, и это правда: он обнаружил комнату, ища, куда бы спрятать несколько сомнительных книг. У него их тут целая полка за большим холстом возле входа.

Вот теперь Гарри заинтересован, хотя по-прежнему пытается неуклюже это скрыть. Его взгляд опускается — почему-то — на старинное родовое кольцо Тома.

— Вот как? И чего же? — продолжает он расспросы.

Том останавливается и улыбается ему.

— Это не по правилам. Твоя очередь что-нибудь мне дать.

Гарри смотрит на него и раздражённо вздыхает.

— Что, например?

— Ответ, — Том разворачивается к нему. — Откуда ты узнал о Волдеморте?

Гарри судорожно выдыхает, тело его напрягается, а глаза округляются. Том ждёт, но тот так и стоит в неподвижном молчании.

— Ты ведь тоже не такой уж и безобидный, да? — с лёгкой угрозой спрашивает Том. — Ты использовал на мне легилименцию?

Гарри сглатывает и кивает.

Это ложь. Он не смог бы пройти сквозь стены окклюменции Тома, как не может Том пройти через его. Нет, его секрет куда хуже чтения мыслей ни о чём не подозревающих детей, что большинство людей считают крайне неэтичным, а в некоторых случаях даже незаконным. И Гарри наверняка пугает возможное разоблачение.

Том так сильно хочет узнать правду, что у него начинает ломить в висках.

Он по наитию хватает Гарри за плечи и толкает к книжному шкафу за спиной. Под его удивлённый вскрик с высоты с грохотом слетает на пол большая ваза.

— Лжец, — напористо шепчет Том и так сильно сжимает худые плечи, что у него белеют костяшки пальцев. Гарри отводит глаза под его пристальным взглядом.

— Я не лгу! — паника Гарри нарастает, и ему трудно дышать.

Том замечает, как он пытается нащупать палочку в кармане, и действует на опережение: хватает Гарри за запястье, выкручивает, вырывая короткий стон, и прижимает к книжной полке.

Гарри в ужасе: он заперт в комнате с тайным ходом, о котором никто больше может не знать. Том ощущает чужое сердцебиение сквозь прижатую к нему грудь, как оно всё ускоряется и ускоряется. Это так волнующе… и по венам разливается возбуждение.

Гарри пытается замахнуться свободной рукой, но Том перехватывает и её, вжимая в полку над головой.

— Не дерись, — тихо велит он, пристально глядя в зелёные глаза и почти притираясь нос к носу. — Просто скажи мне правду.

Том замирает в ожидании отклика и, не получая его, вжимается в Гарри всем телом, пока не ощущает, как что-то упирается в пах.

Гарри закрывает глаза.

— Пусти, — тихо просит он сквозь сбившееся дыхание и с порозовевшими скулами.

— Но ты ведь этого не хочешь, — шепчет Том прямо в разгорячённое, заливающееся краской лицо. — Всё в порядке, это будет наш маленький секрет.

Том разжимает хватку и, медленно скользя пальцами по руке Гарри, оглаживает кожу. Тот не двигается, и даже когда его частично отпускают, так и стоит с прижатой к полке рукой.

Том хватается за слизеринский галстук и ослабляет узел, пальцы пробираются к горлу и медленно обводят кадык. Он чувствует, как Гарри сглатывает, и нестерпимо хочет схватить его за горло, сжать… но вместо этого поднимается к щеке.

Он находит местечко под ухом, от которого Гарри начинает мелко дрожать. Его глаза зажмурены, а у приоткрытого рта подрагивают губы. Он больше не выглядит расстроенным.

— Продолжим наш разговор, или теперь ты хочешь чего-то ещё? — спрашивает Том, лаская линию челюсти.

Отчаянный кивок заставляет его улыбнуться.

— Хм, что-то я не совсем понял.

Гарри упрямый: он так и стоит, отказываясь озвучивать свои желания. Том так и поглаживает его по лицу, но на этом всё. Он собирается выиграть эту молчаливую войну.

Время словно останавливается.

Невероятное упрямство Гарри начинает действовать на нервы, и Том сдаётся. Капельку. Он поворачивает голову, ведя носом по горячей щеке, и почти целует Гарри, но замирает у самых губ.

— Немного инициативы с твоей стороны, и остальное я сделаю сам, — тихо выдыхает Том в приоткрытые губы.

Гарри скулит и подаётся навстречу.

Это похоже на победу, но за ней кроется нечто большее. Нечто особенное. Нечто, распаляющее в груди Тома огонь. Это нечто ему незнакомо, но оно похоже на новый вид прежде недоступного ему удовольствия.

Том отстраняется всего на секунду, чтобы сорвать с Гарри очки и швырнуть их куда-то на пол. Он снова целует Гарри почти насильственно: хватает за волосы на затылке и притягивает ближе, буквально трахая его в рот. Другой рукой он по-прежнему прижимает запястье Гарри к полке и хочет, чтобы так оно и оставалось, поэтому намекающе усиливает хватку.

Поцелуи Гарри опьяняют, а сам он немедленно подчиняется и, вероятно, позволит сделать с собой всё, чего Том захочет. Он скулит этими мягкими податливыми губами, когда Том отстраняется.

Но Том не собирается отходить. Он грубо дёргает Гарри за волосы, заставляя наклонить голову, и впивается в шею, скользя языком вверх по челюсти к тому самому местечку, которое обнаружил под ухом. Том целует там и легонько царапает зубами, ближе притираясь к Гарри телом.

Он наконец отпускает запястье, но оно, как и другое, остаётся на месте, словно пришпиленное к полке незримой силой. Гарри так и стоит, не двигаясь, и с задушенными всхлипами принимает всё, что делает Том. Это идеально. Именно так, как любит Том, именно так, как этого хочет.

Именно так, как Том хочет его.

Освободившейся рукой он расстёгивает брюки Гарри и запускает ладонь в повлажневшие трусы, уверенно сжимая твёрдый член. Он ласкает его, меняя скорость и силу, пока не находит темп, от которого Гарри не может сдержать стоны.

Когда он уже на грани, Том вскидывает голову, касаясь носом носа, и смотрит в закрытые глаза.

— Открой глаза, Гарри, — мягко приказывает он, но тот не слышит. Быть, может, просто не способен слышать. Том хватает его за горло и чуть сжимает. — Открой. Глаза.

И Гарри подчиняется. Медленно поднимая веки, он смотрит на Тома мутными зелёными глазами. Тот с ликованием встречает его взгляд, ныряет в самые потаённые мысли, и… это не срабатывает. Стены целехоньки, ни единой лазейки.

Том уверен, что Гарри сейчас и имени своего не помнит, но при этом умудряется держать непрошибаемые щиты.

В тот же миг Гарри, стеная и рыдая от перевозбуждения, кончает. Через несколько секунд возвращающийся ко входу Том слышит, как он шумно оседает на пол.

Chapter Text

Том выходит из Выручай-комнаты и быстро шагает к библиотеке, прямиком в Запретную секцию. У него постоянный пропуск от профессора Слагхорна, и Том пользуется им так часто, что библиотекарь уже не обращает на него внимания.

Он находит отсек о магии разума, призывает все книги со словом «окклюменция» на обложке и громко сваливает их на маленький столик. Том наколдовывает стул — у него нет времени перемещаться в зал для чтения — садится и открывает первую книгу из стопки.

Он проводит так, не поднимая глаз, три часа и всё равно не находит ответа. Всё, что здесь написано, ему уже известно, и никак не касается случая Гарри, словно тому нет дела до каких-то там магических законов.

В конце концов у Тома мозг пухнет от новых вопросов.

Он откидывается на спинку стула, закрывает лицо ладонями… и вдруг вспоминает, что бросил Гарри в потайной комнате, перемазанного в сперме и буквально рыдающего от оргазма.

Это — плохой пример сексуального этикета. Гарри закатит ему истерику.

Но он так неопытен, что, быть может, у него и ожиданий никаких нет. Может, Тому удастся снизить урон и убедить Гарри, что такова нормальная практика? Дрочка заняла секунды три, едва ли после неё нужны какие-то дополнительные пляски.

И вообще, это Гарри должен перед ним извиниться. Том отлично постарался, и всё впустую.

Он прячет одну из книг в сумку, левитирует остальные по местам, встаёт и развоплощает стул.

Студентам запрещено выносить книги из Запретной секции, но Том проделывал это тысячи раз.

* * *

Неделя выдалась скучная: Гарри не разговаривал с ним, не смотрел на него и даже старался не оставаться с ним в одном помещении. Он делал вид, будто никакого Тома не существует.

Не замечать Тома Риддла — страшное преступление.

Они нарезают нежные крокодильи сердца на зельеварении. Том сидит с Эйвери. Он не совсем безнадёжен в зельях, так что, пожалуй, лучший выбор из имеющегося. Кроме того, почти всю работу он доверяет Тому, и того это полностью устраивает: он не любит доверять другим даже мало-мальски важные дела.

Гарри в паре с каким-то гриффиндорцем. Он всегда предпочитает одиночек других факультетов собственным сокурсникам.

Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто не смотрит, Том посылает незаметное режущее в крокодилье сердце Гарри. Оно взрывается.

Громко чертыхнувшись, Гарри встаёт и идёт к кладовой за новым. Чуть погодя, Том говорит Эйвери, что ему нужно кое-что взять, и идёт следом. Закрывая за собой дверь, он быстро ставит заглушку.

Гарри вздрагивает, оборачивается — в руках у него большая банка — и стискивает зубы.

— Нет, — говорит он удивительно властно.

Том преграждает ему путь, упираясь рукой в полку.

— Прости, — он почти уверен, что именно это хочет услышать Гарри.

— Ты даже не знаешь значения этого слова! — шипит тот, швыряя в него банку с глазами угря. Том уворачивается, и банка разбивается о полку, унося с собой еще пару. Повсюду осколки, маленькие скользкие глаза и кровь: похоже, очень дорогая, фестралья.

На счастье, заглушающие чары идеальны.

— Даже ты должен понимать разницу между крокодильим сердцем и глазами угря. И, конечно, я знаю значение. Мне жаль, если ты считаешь, будто я сделал что-то не так, — спокойно отвечает Том, снимая прилипший к ботинку глаз. Он давит его между пальцев и убирает остатки взмахом руки.

А ещё ему немного жаль, что с Гарри так трудно. Это усложняет жизнь.

— Ты воспользовался мной! Манипуляцией заст…

— Не драматизируй, — раздражённо перебивает Том. Всё происходило по обоюдному согласию: Гарри сам его поцеловал, и почему теперь Том должен иметь дело с перепадами его настроения?

— Я человек! И у меня есть чувства! — кричит Гарри, краснея щеками. Он выглядит смущённым и отчего-то крайне виноватым.

Не может перестать думать о Томе, оказавшись с ним так близко в тёмной кладовой за закрытыми дверями и под заглушающими чарами?..

— И я прощаю тебе это, — Том улыбается Гарри, упорно сверлящему взглядом стену. — Может, секс поднимет тебе настроение? Тебе ведь понравились мои руки, а мне как раз надо проверить одну теорию. В этот раз обещаю остаться с тобой после.

Гарри не говорит ни слова. Он шагает к Тому и… со всей дури бьёт его по лицу, как грёбанный маггл. Том пошатывается, теряя равновесие, а Гарри с ругательствами протискивается мимо и выбегает из кладовки.

У Тома из носа хлещет кровь. Больно.

Через несколько секунд оглушительно хлопает дверь класса зельеварения.

Том со вздохом закрывает глаза и осторожно ощупывает нос. Похоже, перелом, и он не рискнет срастить его самостоятельно. Но кривая горбинка не добавит ему обаяния, кроме того, ему нравятся собственные аристократические черты в зеркале, так что придётся это исправить…

Том гонит из воспоминания образ безносого Волдеморта и возвращается в класс.

— Простите, профессор, у нас в кладовой произошёл несчастный случай, и Гарри пришлось поспешить в больничное крыло. Я могу тоже туда сходить? — спрашивает он, зажимая кровящий нос.

Слагхорн смотрит на Тома и заглядывает в кладовку. Он кажется расстроенным. Правда, непонятно из-за чего: пропавших ингредиентов или поранившихся студентов.

— Конечно, мой мальчик, конечно! Иди, я тут сам приберусь.

Том благодарит его, хватает сумку и выходит, пока Слагхорн распределяет обязанности уборщиков между гриффиндорцами.

* * *

Том трёт недавно подправленную переносицу и не может сосредоточиться. Голова полна всё тех же мыслей, которые вытесняют остальные. У него даже появляются проблемы с занятиями, а это и вовсе недопустимо.

Том думает о Волдеморте. Том думает о Гарри: о всех его тайнах, внезапном переводе, подозрительном поведении. Иногда он хочет его поцеловать. Подмять эти мягкие, жадные губы. Покорные, восхитительные, с привкусом жжёного сахара…

— Мистер Риддл?

Том сосредотачивает взгляд на женщине перед собой.

— Простите, профессор Меррисот, какой был вопрос?

— Занятие закончилось, мистер Риддл, можете идти.

— Да, конечно, я просто заканчивал с заметками. Спасибо за замечательный урок, — излишне вежливо распинается он, бросая книги в сумку.

Том быстро проходит мимо Меррисот, и она одаривает его лёгкой, понимающей улыбкой.

Это унизительно. И совершенно неприемлемо.

Какого хрена он вытворяет?

Может, пора перепихнуться? Он всё-таки подросток, и как бы далеко ни ушёл от сверстников, тело требовало своё. Обжимание с Гарри не удовлетворило его ни физически, ни морально… да вообще никак, а только сделало хуже.

Том наносит визит шестикурснице Розе Лестрейндж, единственной девушке слизеринской команды по квиддичу. Она амбициозна и не дурна собой. Том уже спал с ней однажды: перед летними каникулами, когда ему понадобился компромат на одного из игроков.

Соблазнить её снова ничего не стоит. Он подходит к Лестрейндж после тренировки и просит задержаться в раздевалке, пока вся команда не вернётся в замок. Том трахает её у стойки для мётел, одной рукой держа за горло, другой — зажимая рот.

Он ничего не чувствует: ни трепета, ни удовольствия (даже физического). Это рутина.

Том старается побыстрее кончить и не особо заботится о желаниях Лестрейндж: это их последний раз, так что можно не напрягаться. Он целует её на прощание и едва отворачивается, как напускная улыбка сходит с губ.

На чарах Том замечает на себе вожделеющий взгляд какого-то подтянутого парня из Равенкло. Он ловит его взгляд и с ухмылкой прикусывает нижнюю губу. После занятий Том просовывает в его карман записку. Они встречаются в тёмном углу под лестницей в Астрономической башне, Том разводит его на минет под лунным светом…

И по-прежнему ничего не чувствует.

Равенкловец совершенно самостоятельно спускает себе в штаны, и это хорошо: у Тома нет никакого желания притворяться, будто ему не всё равно.

Секс не может заглушить это бесконечное желание чего-то, и он не понимает, как быть. Оно туманит рассудок, влияет на суждения. Оно порождает в нём беспечность, а беспечность опасна.

Это желание не погасила ни девушка, ни парень, что же ещё ему остаётся?.. На самом деле, есть ещё один вариант, и он — самый рискованный.

* * *

Том уже много лет ищет Тайную комнату и знает, что близок к этому как никогда. Как раз перед тем, как в его жизнь разоряющим тайфуном ворвался Гарри, он получил из семейной библиотеки Малфоя старинную, малоизвестную книгу. Там была небольшая заметка о Корвинусе Гонте, предположившем, что Тайная комната связана с трубами. Том уже обошёл все уборные в подземельях, но пока ничего не нашёл.

Он решает расширить поиски. Возможно, обустраивать вход в подземельях было бы слишком очевидным решением. Во время ночных обходов Том начинает обыскивать другие уборные, ища подсказок. На входе непременно будет какой-то знак, понятный лишь потомку Салазара Слизерина.

Том осматривает женский туалет на втором этаже на предмет затаившихся студентов, когда замечает отлитый в форме змеиной головы кран. Остальные краны — самые обычные.

Том касается его, проводит пальцем, но ничего не происходит. Он крутит, постукивает по нему палочкой — всё впустую. Тогда Том пытается поговорить с ним на парселтанге:

— Привет… Двигайся… Откройся…

Третья попытка оказывается успешной. Вся раковина неторопливо отъезжает, открывая широкую, ведущую в темноту трубу. Том торжествующе улыбается.

Он шагает в пустоту, магией контролируя скорость падения, и слышит, как вход над головой закрывается.

До дна оказывается далеко, и неторопливое парение занимает несколько минут, прежде чем ноги касаются пола. Под ботинками что-то хрустит. Том зажигает кончик палочки и видит широкий коридор, усыпанный сотнями маленьких костей. С потолка капает вода, и он понимает, что оказался где-то под озером.

Том осторожно ступает по коридору, стараясь не наступать на слишком уж большие позвонки и черепа. Атмосфера жутковатая, и он определённо ожидал немного иного.

Том подходит к огромным резным дверям и смотрит на стерегущую их внушительных размеров змеиную голову из камня. Вот только это не просто змея, а василиск. Теперь Тому хочется войти ещё сильнее, и он легонько толкает двери, но они оказываются удивительно тяжёлыми, и приходится навалиться на них всем телом. Внутри тут же вспыхивают десятки висящих на стенах факелов и освещают мерцающими огнями огромный зал.

Его куполообразный потолок опирается на змееподобные каменные колонны, а в дальнем конце стоит статуя Салазара Слизерина. Выглядит всё это очень внушительно и довольно помпезно, но Том надеялся на большее.

Он замечает вдоль стены у входа, за небольшой зоной с парой пыльных кресел и сломанным диваном, ряд высоких книжных полок. Они почти пусты, но кое-где валяются несколько старых книг. Том подбирает одну и открывает, но язык столь архаичен, что через него трудно продираться. Посмотрев мельком пару страниц и не обнаружив ничего интересного, он возвращает книгу на полку.

Том листает ещё несколько книг, но все они одинаково скучны. Похоже, самое интересное уже изъяли и, судя по тому, что Том знает о своих предках — для продажи.

Он переходит от полок к статуе и вглядывается в каменное лицо. Василиска по-прежнему нигде не видать.

— Явись перед своим хозяином, — шипит Том как можно громче. Парселтанг всегда напоминает зловещий шёпот, им невозможно кричать.

Секунду царит тишина, но потом статуя начинает скрежетать, неторопливо разевая каменный рот, оказавшийся широким туннелем. Том замечает движение внутри и тут же закрывает глаза.

По залу эхом разносится голос:

— Хосссссяин…

— Закрой глаза и не открывай, пока я не прикажу, — шипит в ответ Том.

— Хорошшшо, хосссяин…

Том открывает собственные глаза и смотрит, как великолепное создание медленно спускается из своего логова. Василиск скользит к нему по запаху, пряча глаза за мутными полупрозрачными чешуйками. Зелёная шкура блестит в свете факелов. Она прекрасна.

И она принадлежит Тому.

Он ведёт ладонью по гладкому телу и неторопливо поглаживает её по голове.

— Пойдём, красавица, — мягко приказывает Том.

Он возвращается по заваленному костьми коридору и поднимает себя вверх. Василиск следует за ним собственным путём через трубы.

Том уже готов открыть проход, как василиск вдруг ведёт головой, словно что-то учуяв.

— Что ты чувствуешь? — тихо спрашивает он.

— Грязная кровь… еда…

Том прижимается ухом к стене и слышит снаружи какую-то возню. В туалете кто-то рыдает. Сейчас середина ночи, поэтому ему даже в голову не пришло запереть дверь.

Он собирался просто выпустить василиска, но это — шанс. Сердце начинает биться быстрее, и Том открывает проход, ступая в туалет. Василиск следует за ним.

— К-кто здесь? — спрашивает из дальней кабинки перепуганный девчачий голос.

Том подходит к двери и пинком открывает её.

— Убей её, — отрывисто шипит он. Мутная чешуя на глазах василиска становится прозрачной, обнажая огромные жёлтые глаза. Они обращены на девушку в кабинке, и Том тихо наблюдает, как жизнь уходит уже из её глаз. Это завораживающее, быть может, самое завораживающее зрелище в его жизни. Так чисто, так просто, так смертоносно.

— Хорошая девочка, — тихо выдыхает он, — но она моя. Иди, найди себе пропитание.

— Хорошшшо, хосссяин, — и василиск снова скрывается в трубах.

Том запирает дверь туалета, разбивает ближайшее зеркало на стене и осторожно подбирает большой, острый осколок.

Он вспарывает им запястье девушки, создаёт кубок и наполняет его тёплой кровью прямо из вены, а потом подносит его к губам и пьёт. Это — первый этап ритуала для следующего его хоркрукса.

Том так возбуждён, что даже немного задыхается.

Он усаживает труп в угол кабинки, вынужденный проделывать всё это без магии, чтобы не оставить на теле магической подписи. Волшебники — невежды в умении трактовать улики маггловскими способами, но он всё равно прикасается к девушке лишь через рукава рубашки, чтобы не оставить отпечатков. Просто на всякий случай.

Том роется в её сумке и находит дневник. Быстро пролистав его, он заливается смехом от своей удачи. Судя по мрачным стишатам и плаксивым жалобам на обидчиков, девчонка уже была на грани самоубийства, так что ему даже мотив придумывать не придётся. Том пишет предсмертную записку и бросает её на пол рядом с телом.

Быть может, никакого расследования и вовсе не будет. Но даже если они обнаружат истинную причину смерти, связать её с Томом невозможно.

Он любуется делом рук своих и преисполняется удовлетворением: всё идеально. Том чувствует себя живым, по венам его бежит чистая сила. Он чувствует себя богом, решающим, кому жить, а кому умереть.

Это почти тот самый трепет, которого Том алкал. Почти.

Он возвращается в спальню на восходе солнца, меняет окровавленную рубашку, сжигает её (никаких доказательств для домовиков) и, прихватив школьную сумку, уходит прежде, чем остальные начинают просыпаться.

Том находит заброшенную кладовку и завершает ритуал. Это мучительно больно, но и боль по-своему успокаивает.

Когда всё кончено, он лежит на полу в углу тёмной, пыльной комнаты и поглаживает свой дневник дрожащей рукой. Его второй хоркрукс.

* * *

Впервые за всё время Гарри подходит к Тому сам.

После случая в кладовой они не разговаривают уже две недели, впрочем, подобных «случаев» после было так много, что всех их и не счесть. Но сейчас Том большую часть времени пропадает в Тайной комнате, а Гарри — зависает с гриффиндорцами. Заводит себе новых друзей. Том старается об этом не думать.

Может, отправить василиска в гриффиндорскую башню?

Гарри находит его в библиотеке и, оглядываясь, садится рядом. Он плохо выглядит, будто не спал все эти ночи, будто ждёт, что вот-вот произойдёт непоправимое.

— Остановись, — тихо молит Гарри. — Я знаю, чем ты занимаешься, и ты должен остановиться. Обещаю кое-что тебе рассказать, если ты её закроешь. Я отвечу на один вопрос.

Том застывает. Гарри знает о Комнате, как и, похоже, о многом другом. Что ж, ему не стоило так удивляться.

Прошло два дня с тех пор, как Том убил ту девушку в туалете. Смерть Миртл Уоррен объявили самоубийством: они даже не искали другой причины, и Тому всё сошло с рук. Вот так просто. От одной мысли об этом он весь покрывается приятными мурашками. И хочет повторить.

Но ещё Том хочет ответов. А василиск — необязательное условие для убийств.

— Три вопроса, — невозмутимо возражает он.

Гарри качает головой, поджимая губы.

— Можем поторговаться после того, как я убью ещё троих, — шепчет Том, подаваясь к Гарри. Их взгляды скрещиваются, и он не в силах сдержать зловещую улыбку.

— Хорошо! Три вопроса.

— Тогда идём, — Том счастлив. Он захлопывает книгу и встаёт.

Гарри следует за ним на второй этаж, и, похоже, он снова знает, куда его ведут. Том пытается не думать об этом, иначе ему начинает казаться, что кто-то постоянно крадёт у него бесценные достижения, а это не очень приятное чувство.

Они входят в женский туалет. Здесь уже нет крови, а зеркало починили: первозданная чистота словно пытается намекнуть, что ничего особенного тут не произошло.

Том шагает к кабинкам и взмахом палочки распахивает все до единой двери. Тут никого нет, и это неудивительно: все знают, где нашли Уоррен. Он останавливается перед раковиной с краном в виде змеиной головы и поворачивается к Гарри.

Ему следует получше обдумать вопросы и выбрать самые важные, самые полезные. Но Том слишком нетерпелив и до сих пор перевозбуждён недавним убийством.

Так что задаёт самый свежий из появившихся у него вопросов:

— Как ты узнал, что я освободил василиска? — Том горд этим открытием и очень хочет с кем-нибудь его обсудить.

— Я слышу, как она говорит за стенами, — неохотно отвечает Гарри.

Похоже на правду. Гарри — ужасный лжец, так что Том заметил бы это.

— Ты — змееуст, — постановляет он. Гарри молчит, но он знает, что это правда. Иначе Гарри не услышал бы её шипения.

Он — потомок Слизерина, прямо как Том. Что, если они родственники? Быть может, поэтому Гарри не рассказывает о семье. Том досконально изучил род Гонтов, но их семейные архивы ненадёжны, особенно самые свежие.

Но знает ли тогда Гарри об убийстве? Если ему стало известно про Комнату из-за кровожадных бредней василиска, едва ли он как-то связал это с Уоррен.

— Почему ты так ненавидел меня, даже до того, как узнал? — задаёт Том второй вопрос. Он глупый, но Том постоянно им задаётся. Его никогда никто не ненавидел, по крайней мере, после поступления в Хогвартс. И именно ненависть Гарри стала спусковым механизмом для этой бесконечной катастрофы.

Наступает долгое молчание. Гарри словно физически больно от этого вопроса. 

— Потому что ты убил моих родителей и пытался убить меня, — наконец отвечает он, кипя от злости.

Полная бессмыслица. Том складывает кусочки пазла, пытаясь найти объяснение. Он хочет спросить о Волдеморте, или о непробиваемых стенах окклюменции, или о причине, по которой Гарри заставил его поклясться вместо того, чтобы сдать. Но Том не может. У него остался один вопрос, и только что появился один самый важный. Он хочет подтвердить догадку.

— Ты мой брат? — наконец спрашивает Том.

— ЧТО?! НЕТ! — тут же вопит Гарри и издаёт звук, словно его вот-вот стошнит.

Том рад это слышать, но чрезмерная реакция Гарри заставляет его отстаивать очевидность своего предположения.

— Ты — змееуст! Родителей я убивал только собственных! Ты многое обо мне знаешь! Между нами существует какая-то связь! Ты винишь себя за наш секс! — вопит в ответ Том. Он снова, снова теряет контроль над своей жизнью; он устал так часто ошибаться. Том отворачивается и цепляется за раковину, пытаясь отдышаться. — Это единственное логическое объяснение.

— Что ж, ты охренеть как неправ. Заткнись! Не желаю больше это выслушивать!

Мало. Стало хуже прежнего, каждый ответ породил ещё по пятьдесят вопросов. Тому нужно больше.

— Так кто же ты? — раздражённо спрашивает он.

— Мы договорились на три вопроса! Закрывай хренову Комнату!

— Я прикончу сотню грязнокровок, если ты не…

— Катись нахер, Риддл, — обрывает его Гарри и разворачивается к выходу.

Том не может мыслить ясно. Ему нужно выиграть время. Больше всего на свете ему нужны ответы. Ему нужно понять. Ему нужно ещё, и ещё, и ещё.

Он вскидывает палочку и целится в спину, как трус.

— Incarcerous!

Гарри спотыкается и падает на пол, когда соткавшиеся из воздуха толстые верёвки связывают его по рукам и ногам. Быстрое заклятие немоты лишает голоса тут же заоравшего на него Гарри.

Сейчас разгар дня, и сюда могут зайти в любую минуту. Если кто-нибудь это увидит, образ Тома рассыплется прахом. Он должен действовать быстро.

Том шипит на змеиную голову, и раковина открывает проход в Тайную комнату. Он левитирует остервенело барахтающегося в путах Гарри и роняет его в туннель. Там, внизу, есть какие-то амортизирующие чары, так что всё будет нормально.

Том смотрит во тьму и прыгает следом.

Chapter Text

Спустившись на дно, Том находит Гарри лицом в груде костей. Он дышит, значит, чары сработали и смягчили падение. Только сейчас до Тома доходит, как он рисковал: он мог случайно нарушить клятву. Из-за этой нелогичной импульсивности ему и приходится на всё это идти. Том должен прояснить мысли, должен войти в колею.

Он левитирует Гарри по коридору в Тайную комнату, переносит из зоны отдыха старое кресло и роняет в него, поднимая клубы пыли.

Василиск на охоте. Насколько Том знает, она пока никого не убила, но это — вопрос времени. Наверное, стоит посоветовать Гарри закрыть глаза, но он молчит.

— Кто ты и откуда знаешь о Волдеморте? — требовательно спрашивает Том, глядя Гарри в глаза, и отменяет чары немоты.

— Ты не можешь так со мной поступать. Ты поклялся, — голос Гарри подрагивает, но он не выглядит испуганным и так крутится в путах, что вот-вот свалится с кресла. По взмаху палочки Тома верёвки сжимаются туже, и Гарри морщится.

— Клятва не позволит убить тебя, но я пока и не собираюсь этого делать, — Том по-хищнически обходит Гарри кругом. — Просто ответь на вопросы, и мы забудем об этом.

— Не могу!

— Тогда я буду пытать тебя, пока не сможешь, — палочка Тома целится в Гарри.

Но ничего не происходит. Том, сам не зная почему, колеблется, и это ново для него, тем более что каких-то особых причин нет. Он не боится, что его поймают. Теперь он знает, как заметать следы, и знает, что в любом случае уйдёт без труда.

Том опускает палочку, поворачивается к Гарри спиной и делает глубокий вдох.

— Я буду держать тебя здесь и кормить, чтобы ты не умер, но это будет не жизнь, а существование. Ты будешь сидеть вот так целую вечность, пока не свихнёшься, — угрожает он, — или пока тебя не сожрёт василиск. И тогда это будет не моя вина, а печальное стечение обстоятельств.

Том не знает, прав ли. Ему в самом деле пора узнать больше о магических клятвах.

Гарри молчит. Похоже, он готов умереть за свои тайны, и Том не понимает этого. Нужно попробовать что-нибудь ещё. Он снова разворачивается, упирается ладонями в подлокотники кресла и оказывается нос к носу с Гарри.

— Ты встречал Волдеморта, — постановляет Том и пытается прочесть выражение чужого лица. Гарри едва заметно вздрагивает, а в глазах его появляется такая печаль, словно он гонит мучительные воспоминания. Том принимает это за «да».

— Он — реально существующий человек, — продолжает он искать подтверждений. Гарри отводит взгляд и прикусывает губу — это тоже «да».

И вдруг Том вспоминает одну деталь из сна — одну-единственную, но в голове словно соединяются точки, запуская цепную реакцию. В разуме друг за другом мелькают образы с кладбища. Лица.

— Ты был там, на кладбище, — вслух размышляет Том, и Гарри белеет, как полотно. Ещё одно «да». — И я, каким-то образом, тоже.

Сны — никакие не сны. Это воспоминания. Его воспоминания.

— Я схожу с ума? — шепчет самому себе Том, и в голос его прокрадывается тень страха, хотя он пытается её скрыть.

Гарри изумлённо выпучивает глаза и наконец обретает голос.

— Сходишь?! Да ты УЖЕ сумасшедший, ты — грёбаный психопат.

Том будто и не слышит его. Он начинает вышагивать перед Гарри, лихорадочно думая, пытаясь нащупать недостающие кусочки.

— Я — Волдеморт, — еле слышно шепчет Том и хватается ладонью за лоб.

Гарри сидит тихо.

— Но как? Он часть меня? Другая личность? Частичка моей души? — продолжает вслух размышлять Том, переводя взгляд на кольцо. Он снимает его и подносит к самым глазам. — Я до сих пор чувствую внутри свою душу. Может ли хоркрукс ожить сам по себе?

Гарри начинает смеяться. Поначалу тихие смешки перерастают в оглушительный, истерический хохот. Отвлёкшийся от размышлений Том переводит на него раздражённый взгляд. Он не видит здесь ничего смешного и молчит, пока хохот не перерастает в рыдания.

— Мы оба сходим с ума, — опустошённо выдавливает Гарри сквозь всхлипы. — Поверить не могу, что это — моя жизнь.

Том не знает, что на это ответить. Но глазом мастера он видит слабость: Гарри вот-вот сломается. Осталось надавить самую малость.

— На твоём месте я бы закрыл глаза, — говорит Том и выходит из Комнаты.

Он уходит недалеко: вернувшись в устланный костьми коридор, Том расчищает себе немного места, создаёт кресло и садится ждать. Может, Гарри полнее увидит картину, помаявшись немного в одиночестве. Если же нет — остаётся ещё василиск.

* * *

Том проводит так несколько часов, когда слышит движение в трубах. Он встаёт, возвращает на палец кольцо и проверяет время темпусом. Уже отбой, но его соседи по спальне знают, что лучше им молчать о двух пустующих постелях.

— Закрой глаза и ползи за мной, — шипит он и ждёт, когда из тёмной трубы появится василиск.

Том возвращается в Комнату. Гарри всё-таки свалился с кресла, пытаясь вывернуться из верёвок.

— Расскажи мне всё, что знаешь, — требует Том.

Гарри поворачивает голову на голос, видит василиска и тут же закрывает глаза. Кажется, король змей не напугал его и даже не впечатлил. Том капельку оскорблён.

— Нет.

Но Том уже понял, что за свою жизнь Гарри не боится. Нет, тут нужен иной рычаг.

— Ты не оставляешь мне выбора, так что последствия будут на твоей совести, — Том поворачивается к василиску и переходит на парселтанг. — Отправляйся в гриффиндорскую башню и не возвращайся без подарка. Лучше даже трёх подарков.

Гарри распахивает глаза и смотрит прямо на василиска. Он такой безрассудный, всегда действует не раздумывая.

— Не надо! — его крик выходит отчаянным шипением. — Стой!

Сердце Тома пропускает удар. Парселтанг Гарри завораживает, он — как песня, трогающая струны его души. Это самый прекрасный звук на свете… Но сейчас не время предаваться нелепым мечтам.

— Ты мне не хосссяин… — василиск поворачивается к двери.

— Останови её! — Гарри в панике смотрит на Тома. — Я не смогу ничего тебе рассказать, даже если захочу, временная линия защищает себя! Она не позволяет мне говорить о будущем! Я столько раз пытался, но она не позволяет ничего менять!

Это невероятно, но объясняет почти всё. Если Гарри из будущего, тогда понятно, откуда он столько знает. Он знает Волдеморта, потому что так Том назвал себя после выпуска. Он так сильно ненавидит Тома, потому что тот убил его родителей.

— Ты путешественник во времени, — выдыхает Том.

И все кусочки становятся на места. Понятно, откуда у Гарри эти непроницаемые стены в разуме. Это никакая не окклюменция, а загадочная магия, протащившая Гарри сюда и в то же время делающая всё возможное, чтобы он своим присутствием пускал как можно меньше ряби по временной линии.

Гарри заставил его поклясться, потому что просто не мог пойти к директору. Путешествия во времени запрещены всеми магическими законами, а Гарри не хочет привлекать к себе внимание. Не хочет, чтобы его поймали. И раз уж его разум так защищён, едва ли он сумел бы извлечь собственные воспоминания. У него не было никаких доказательств против Тома.

При этом сам Том почему‐то получает к ним доступ во снах. И почему-то видит их как Волдеморт. Они в самом деле связаны.

— Стой, — шипит Том, и василиск оборачивается.

Гарри выдыхает с облегчением, но в то же время выглядит огорчённым.

Теперь Тому гораздо лучше: на повестке дня осталась лишь тревога о будущем. Он — не сумасшедший. Нужно просто понять, какие ошибки совершил его будущий «я», и не повторять их. Стать лучшей версией себя. С помощью Гарри Том не станет ходить по граблям и станет намного — намного — могущественнее, чем был «тот» Волдеморт. Он будет держать при себе Гарри, как полезную зверушку.

— Я найду лазейку, — говорит наконец Том. — Помогу тебе всё рассказать.

— Уж лучше я себя прикончу, чем хоть что-нибудь тебе расскажу! Я не буду помогать тебе поскорее превратиться в него.

— Я и не ХОЧУ превращаться в него! — срывается Том. Его магия прокатывается по залу электрическими разрядами.

Гарри смотрит на него, хлопая глазами.

— …что?

— Не этого я хочу. Я видел его в твоих воспоминаниях. Он — безумец, да к тому же ещё и слабак.

Гарри выглядит таким изумлённым, словно вся его жизнь перевернулась с ног на голову. Он начинает ёрзать на полу, явно пытаясь сесть, и Том великодушно левитирует его обратно в кресло. Кажется, Гарри ему не очень-то благодарен.

— Ты не хочешь становиться всемогущим Тёмным Лордом? — почти членораздельно спрашивает он, будто пытаясь прояснить недоразумение.

— Нет, — лжёт Том. Разумеется, он хочет стать всемогущим Тёмным Лордом. Это цель его жизни. — Я хочу стать могущественным и хочу править, но не хочу спятить в процессе. Я знаю, что смогу всё устроить вполне законно.

Это тоже ложь во ублажение никчёмного чувства справедливости Гарри. Впрочем, всё в самом деле будет совершенно законно, ведь принимать эти законы будет он сам.

Гарри смотрит на него с сомнением.

— Законно, — повторяет он. — И по какому закону ты убил свою семью? По какому закону пытался прикончить меня и устроил свободный выгул ёбаному василиску?

— Первое было семейным делом, и тебя не касается. Второе — ошибкой суждения, и я за неё уже извинился. Что касается последнего — сомневаюсь, что есть закон, запрещающий будить василиска, или мне принести копию «Свода магических законов», чтобы ты показал мне статью? Она голодала, и я обязан был ей помочь. Про это, кстати, в самом деле написано в Своде, — Том говорит всё это предельно уверенно.

Он не знает ни единого закона о защите магических животных, но почти уверен, что Гарри и не подозревал о существовании «Свода магических законов».

Не похоже, чтобы Гарри ему поверил, кажется, у него просто не осталось сил на споры.

— Так скорми ей чёртову крысу и уложи спать, — говорит он.

Том на секунду задумывается. Гарри знает то, чего не знает никто, он — бесценный актив. Но завоевать его доверие непросто, и пора бы уже с чего-то начинать. Тому василиск не так чтобы нужен, так что это приемлемая жертва.

— Возвращайся в логово и спи, пока я снова тебя не призову, — велит он.

— Не могу повиноватьсссся хосссяину… Кладка черессс две луны…

— Да ты, блядь, издеваешься?! — истерично вопит Гарри.

— Она не может залечь в спячку, пока не отложит яйца, — объясняет Том. Абсурд. Как они умудряются вляпываться в подобные ситуации? Впрочем, есть в этом и что-то забавное: мир наконец-то поворачивается задом не к нему, а к Гарри Поттеру.

— Тогда запри её здесь!

— Хорошо, — отвечает Том на парселтанге. — Не покидай стен этой комнаты. Гарри будет приносить еду, пока ты не отложишь яйца.

— Ссслушшшаюсссь, хосссяин…

— Счастлив? — поворачивается Том к Гарри.

— А что, выгляжу счастливым? Развяжи меня!

— Обещаешь хорошо себя вести? — Том прокручивает палочку меж пальцев. — Я бы попросил тебя вести себя по-взрослому, но сомневаюсь, что ты так умеешь.

— Это тебя тут кидает из крайности в крайность, и это ты, чуть что, размахиваешь палочкой вместо того, чтобы швыряться игрушками!

Оскорбления Гарри слишком странные, чтобы сделать неприятно, а Том слишком в себе уверен, чтобы обращать на них внимание, так что он просто стоит и ждёт.

Спустя несколько секунд Гарри цедит сквозь зубы:

— Да.

Том отменяет заклинание, и верёвки растворяются в воздухе. Гарри тут же выскакивает из грязного кресла и с облегчённым вздохом разминает замлевшие конечности, потом скрещивает на груди руки и задумчиво смотрит на Тома.

— Ты в самом деле психопат.

— Как и большинство успешных людей, — отмахивается Том, — а я собираюсь стать самым успешным.

— Нельзя просто убивать, шантажировать или… пытать всякого, кто встаёт у тебя на пути!

— Я и не собираюсь, — уверяет Том.

Очень скоро за него это будут делать другие. В конце концов, Миртл Уоррен он тоже убил не собственноручно, просто вместо василиска его приказы будут выполнять сотни людей-марионеток. Среди Вальпургиевых рыцарей есть весьма многообещающие кандидаты, им просто надо чуть-чуть повзрослеть.

— Ты взял и похитил меня из-за нужной тебе информации! Ты собирался меня здесь бросить! — парирует Гарри, обводя руками зал так, словно места хуже легендарной Тайной комнаты Салазара Слизерина не придумать.

— В моём иррациональном поведении виноват ты! Я ничего такого делать не собирался. Но теперь, когда мне известен твой маленький грязный секрет, я полностью себя контролирую, — оправдывается Том. — И я бы тебя здесь не бросил. Всё это время я сидел за дверью.

Он сам не знает, зачем в этом признаётся, и рад, что Гарри не заостряет на этом внимание.

— Значит, ты не собираешься вербовать поехавших последователей, убивать магглорождённых и калечить себя тёмной магией?

— Нет, я стану политиком, — это ложь, но ведь именно этим политики и занимаются. Так что выходит, это и не совсем ложь.

— Ну да, — растерянно говорит Гарри. — И я должен вот так просто тебе поверить? Тебе?

— Разве у тебя есть другой выбор? Да и зачем мне тебе лгать?

Но правду искажают все. Неужели так трудно поверить, что Том — не чудовище? У него всего лишь есть цель в жизни… и он, ко всему прочему, слизеринец со своими амбициями. И вообще, до сих пор он был довольно честен.

Повисает долгая тишина. Они стоят посреди Комнаты, пристально глядя друг на друга, а кругом скользит принюхивающийся к воздуху василиск и явно ищет, чем занять себя в новой клетке.

— Так… я могу идти?.. — спрашивает Гарри, чуть погодя, и выглядит так, будто не до конца понимает, что произошло. Но он удивительно спокоен, словно его не первый раз похищают и утаскивают в Тайную комнату. Или угрожают василиском.

— Нет, — отвечает Том. — Ты не хочешь, чтобы я становился Волдемортом, и я не хочу им становиться. Помоги мне делать правильные шаги, и мы оба будем счастливы.

— Предлагаешь мне стать совестью по найму?

— Скорее зверушкой с особым чутьём. Вроде василиска. Она очень полезна, но раз ты просишь отказаться от неё — займи её место.

Гарри сравнение не льстит, хотя должно бы. Он-то даже взглядом убить не может, как ни пыжился эти шесть недель.

— Я не смогу помочь, даже если захочу, — с досадой отвечает Гарри. — Я ни слова не могу сказать о будущем. Когда я отвечал на второй твой дебильный вопрос про родителей, у меня чуть сердце не разорвалось. Спасибо, не горю желанием это повторять.

— Я могу найти лазейку, — улыбается Том. — Ты же знаешь, что смогу. Знаешь, как я хорош.

— Да плевать. Делай что хочешь, — Гарри устало растирает лицо. — Так что, ты закончил с похищением? Можем мы наконец отсюда убраться?

Градус недоверия в его голосе заметно упал. Это, пожалуй, самый большой его недостаток: он слишком легко доверяет. Он хочет верить, что добро есть в каждом сердце. Он хочет этого так сильно, что не замечает отсутствие этого самого сердца.

* * *

Этой ночью Том намеренно не принимает Зелье сна без сновидений. Он хочет этих снов, этих воспоминаний о будущем. Ему нужны подсказки.

Том засыпает и видит залитую зелёным светом комнату. Он чувствует, как разбивается вдребезги его душа, а потом — лишь отчаянную пустоту. Он видит огромную змею и чувствует к ней нечто незнакомое.

Он видит мальчика, отважно выступающего против безликого человека. Мальчика, который на тёмном кладбище, в окружении врагов, смело бросает вызов Тёмному Лорду. Мальчик выглядит как Гарри, и к нему он тоже что-то чувствует.

Он видит надгробие с собственным именем на нём и в ужасе просыпается.

* * *

Гарри заметно расслабляется в последующие дни. Он даже потихоньку открывается однокурсникам: приветствует их по утрам и поддерживает лёгкие разговоры за обедом. Тома он по-прежнему избегает, но уже не так демонстративно. Быть может, Гарри поверил его полуправде. Быть может, поверил, что сможет изменить Тома и тем самым спасти будущее.

Том почти счастлив. Теперь у него есть ответы, по крайней мере, большая их часть. Его больше не мучают сны. Мысли прояснились. Он читает книги и запоминает прочитанное.

— Нам… позволено общаться с Поттером? — Эйвери смотрит на Тома с тенью сомнения.

Они сидят в зале для занятий Рыцарей и — раз уж сегодня пятница — скучно обсуждают скучные темы. Детишки, решившие поиграть в политиков, с заделом на будущее.

— А почему нет? — задаёт встречный вопрос Том, переворачивая страницу. Он проходит четвёртый том «Руководства по беспалочковой магии», изучая уже боевые заклинания.

— Потому что у вас с ним вроде… сложные отношения? Он приходил на одну нашу встречу. Мы не уверены, что он на нашей стороне. На твоей стороне, — осторожно отвечает Эйвери, словно боится каким-нибудь случайным словом вывести Тома из себя. Внушать такой страх довольно приятно.

— Я не советовал вам его избегать, если ты об этом. Он — слизеринец, и мы должны держаться вместе, — отвечает Том, недоумевая, откуда у них взялись сомнения… С другой стороны, распоротая рука Гарри и сломанный нос Тома вполне могли навести их на подобные рассуждения.

— Что-то я в этом не уверен, — фыркает Розье. — Не так уж много в нём от слизеринца. Он, своего рода, идиот.

Том вскидывает на него колкий, сощуренный взгляд, и растерянный Розье оборонительно вскидывает ладони.

— Он — змееуст, так что от слизеринца в нём больше, чем в любом из вас, — Том сам не знает, почему отстаивает честь Гарри-слизеринца, которому, вероятно, было бы вообще плевать на подобные обвинения.

Все потрясённо молчат. Больше прочих впечатлён Малфой, считавший Гарри кем-то вроде домовика. До этого мига. Теперь глаза его горят, словно Гарри — трофей, который ему не терпится добавить к домашней семейной коллекции. Тому это не нравится.

— Правда? Так он чистокровный? Вы с ним… родственники? — у Малфоя на лице странное выражение.

— Нет, — тут же отвечает Том, хотя сам в этом не уверен. Парселтанг — наследственный дар, так что пусть и очень отдалённо, но они должны быть связаны.

Пожалуй, стоит это выяснить.

* * *

Возможно, на пути к цели Том забыл о самой цели. Теперь он почти уверен, что хочет не убить Гарри, а подчинить его. Но в их отношениях царит такая неразбериха, что Том не знает, как добиться желаемого.

А ещё ему по какой-то причине хочется секса с Гарри. Такая странность происходит с ним впервые: его никогда не привлекали конкретные люди. Он никогда не выбирал партнёров без скрытых мотивов. Секс — инструмент, а не цель.

Гарри не так уж красив: он тощ и, похоже, не умеет пользоваться расчёской. Хотеть его нелогично. Но Том хочет.

Гарри — единственный в своём роде хранитель знаний о будущем, а знания — сила. Так не в этом ли причина? Том хочет эту силу, хочет сосуд этой силы, а так уж вышло, что сосудом оказался костлявый темноволосый мальчишка.

Вот оно. Он хочет владеть Гарри ради власти. Как домашним питомцем. Это звучит весьма разумно, если не пытаться копать глубже.

Том поднимается в спальню как раз перед отбоем, в то время как остальные Рыцари, как всегда, остались в гостиной сплетней ради. Гарри в одиночестве сидит на кровати, обложенный пергаментами и учебниками. И, если судить по выражению его лица, работает над чем-то непростым.

— Напишу это вместо тебя за минет, — бросает Том, шагая к собственной кровати.

— Сам себе соси, Риддл, — Гарри даже глаз не поднимает. — Ничего не изменилось.

Каждый такой отказ лишь распаляет желание Тома. Ему должно было оскорбиться. Говори с ним в подобном тоне кто угодно другой, и Том бы стёр его в порошок, но это — Гарри, поэтому он просто улыбается.

Может быть, вот она отправная точка, где он начинает сходить с ума и превращается в Волдеморта?

Том бросает сумку на кровать, снимает школьную мантию и, аккуратно её сложив, оставляет на сундуке.

— Всё изменилось, Гарри, — возражает он. — Мы родственники? Я тут подумал, что ты можешь оказаться моим сыном.

— НЕТ! Только не начинай! Мы — не родственники, кончай трепаться на эту тему! Ты вообще нормальный?

— Просто хотел убедиться. Инцест — порицаемая штука, — Том расстёгивает пуговицы на рубашке и ловит взгляд Гарри. — Тогда в чём проблема? Ты ведь хотел этого в Выручай-комнате, и я знаю, что хочешь сейчас.

— Пусть ты и не Волдеморт, но ты — чокнутый. Не интересно, — Гарри отводит взгляд, розовея ушами.

— У тебя встаёт от одного взгляда на меня. Ну же, Гарри, я не кусаюсь, — Том с усмешкой неторопливо стягивает галстук и бросает его на кровать, — если сам не попросишь, — добавляет он, медленно вскидывая брови.

Гарри переводит взгляд на снимающего рубашку Тома и только открывает рот, как, громко хлопнув дверью, в спальню влетает Эйвери с какими-то там жалобами на Розье. Гарри тут же скрещивает ноги и утыкается носом в книгу. Том бросает на ничего не подозревающего Эйвери испепеляющий взгляд и переодевается в пижаму.

— Ты даже не знаешь, над чем я работаю, — тихо говорит Гарри чуть погодя. Быть может, Том не должен был это услышать.

— Думаешь, мне не плевать? Я получу для тебя «П» по любому предмету, — отвечает он уже из кровати. — Интересно?

— Нет, конечно! — выпаливает Гарри и задёргивает полог.

Он по-прежнему не умеет врать.

* * *

Малфой старается подлизнуть Гарри так глубоко, что тот настолько теряется и не замечает, как на Истории магии садится рядом с Томом.

— Мне кажется, или Малфой совсем спятил? — тихо спрашивает он под отдалённый бубнёж Бинса.

— Быть может, это оттого, что я рассказал им о твоём умении говорить со змеями, — честно отвечает Том. Гарри всё равно скоро узнал бы.

Тот выглядит сердитым.

— Зачем?

Том пожимает плечами. Он совершенно точно не собирается сознаваться в своём белорыцарском порыве. О чём он думал? На ум не идёт ни единой приличной отговорки.

— Мы можем общаться на нём. Это будет наш тайный язык, — отвечает Том, как паршивый двенадцатилетка. Быть может, глупость Гарри заразна, а Том в последнее время слишком часто рядом с ним ошивается?

И всё же эта мысль ему нравится, и он даже готов её развить, но Гарри не согласен.

— Люди боятся змееустов, — угрюмо произносит он.

— Разве это плохо? Они должны бояться, — отвечает Том и добавляет с самодовольной улыбкой на парселтанге: — Мы лучше их всех.

— Ну да, конечно, — шипит в ответ Гарри и изумлённо хлопает себя ладонью по губам.

Это звучит всё так же прелестно, а ещё это — демонстрация силы, дара настолько редкого, что во всём мире им, возможно, обладают лишь они двое. Ещё одна черта Гарри, которая Тому нравится. Настолько, что готовый встать член вздрагивает.

Гарри оглядывается. Он в самом деле боится, что остальные узнают о его незаурядном таланте. Позор.

— Ты не забыл покормить василиска? — вдруг спрашивает Том, и не думая переходить на английский.

— Я не собираюсь… — пытается огрызнуться Гарри, но тут же замолкает.

— Её могу покормить и я, но, боюсь, ты осудишь мои методы, — усмехается Том.

Гарри поджимает губы и упрямо смотрит в стену.

— Ты не умеешь контролировать эту способность, верно? — догадывается Том. Когда ему было шесть, у него была такая же проблема: он мог заговорить на парселтанге, лишь увидев или услышав змею, и снова переключиться на английский было непросто. — Я научу тебя.

Гарри качает головой.

— Я не дам тебе покоя, пока ты не согласишься, — шипит Том и начинает делать заметки о Международном съезде магов 1289 года.

Гарри прожигает его взглядом, не осмеливаясь открыть рот.

Chapter Text

— Так ты её покормил? — спрашивает Том следующим утром у полураздетого, едва продравшего глаза Гарри.

Он не позволит заморить голодом тысячелетнего василиска. Лишиться чего-то столь исключительного — настоящая трагедия… а ещё Тому надо собрать у неё яд и продать его на чёрном рынке. Он в галлеонах не купается.

А раз это Гарри виноват, что ей запретили охотиться, пусть сам и разбирается. Том бы с радостью отпустил её бродить по замку.

— Да ты надо мной издеваешься, — бормочет Гарри, потирая лоб.

Вот так изводить Гарри — приятный бонус. У Тома почти встаёт, когда он выходит из себя.

— Ей нужна еда, раз она не спит. Если хочешь, я решу вопрос по-своему. Уверен, она обрадуется возможности поохотиться, — с улыбкой говорит Том и продолжает на парселтанге на случай, если их слышат: — Она говорила, что любит вопящих девчонок. Они, мол, два в одном: азарт охоты и сочное мясо.

Теперь он знает, что лучше всего Гарри мотивируют угрозы в адрес невинных. Том не понимает почему, но главное — это работает.

— Ты омерзителен. Она может убить меня, если я туда спущусь! — отрезает Гарри тоже на парселтанге и тут же начинает оглядываться. — И завязывай с этим!

Он уже второй раз за утро борется с галстуком, но узел снова оказывается слишком низко. Похоже, две попытки — его предел, потому что Гарри пожимает плечами и надевает мантию, словно опрятность — бессмысленная возня.

На это больно смотреть, и Тому нестерпимо хочется перевязать галстук правильно.

— Она не станет, — вместо этого отвечает он.

— Значит, это не очередной дьявольский план? Ты ведь всё ещё хочешь меня убить.

— Не хочу. Я передумал. Пожалуйста, не отставай от хода событий, — отвечает Том, аккуратно собирая сумку. Он в самом деле не хочет убивать Гарри. Он, вроде как, хочет зависать с ним.

— Ну да, — фыркает Гарри и закатывает глаза. Он выгребает из-под кровати нужные учебники со свитками и абы как закидывает их в сумку. Быть может, Розье прав, и в нём не так уж много от слизеринца.

— Полагаю, ты можешь уговорить меня пойти с тобой, — ухмыляется Том. — Если очень хорошенько попросишь.

— Полагаю, я лучше попытаю счастья с василиском.

Это не приглашение, но Том всё равно идёт с ним.

— И чем ты собираешься её угостить? — спрашивает он, когда вместо завтрака они шагают к женской уборной на втором этаже.

Гарри резко останавливается. Его глупость временами невероятна, но Том отчего-то находит это почти умилительным. Быть может, потому что в такие моменты Гарри выглядит слабым и внушаемым. Идеальный образ домашней зверушки, или слуги, или того, во что Том так или иначе его превратит.

— Что она ест? — вздыхает Гарри и добавляет, прежде чем Том успевает ответить: — Помимо людей!

— Налови кроликов. Они не особо придутся ей по вкусу, но голод утолят.

— Охуенно, просто охуенно, — стонет Гарри и садится на корточки прямо посреди коридора, закрывая лицо руками, словно вот-вот взорвётся.

Но, удивительное дело, не взрывается. С глубоким вдохом он поднимает голову и бездумно смотрит в потолок, а привалившийся к стене Том молча смотрит на него. Даже если наблюдать за столь яркими проявлениями чувств интересно, каково же их испытывать?

И где нужно надавить, чтобы рвануло?

— Так, ладно, — продолжает капельку опомнившийся Гарри. — Тогда идём в Запретный лес охотиться на ёбаных кроликов. По фиг и на завтрак, и на урок Чар!

— Я там не узнаю ничего нового, а тебе всё равно не поможет, — искренне отвечает Том.

* * *

В Запретном лесу холодно и сыро от утренней росы. Сквозь густые кроны деревьев солнечные лучи пробиваются едва-едва. Они не заходят далеко, так что в тенях вряд ли прячется что-нибудь опасное, но сама атмосфера жутковатая.

Гарри стоит за кустом и наблюдает за пасущимся на поляне кроликом. Том рядом ждёт.

— Мне ведь не обязательно его убивать, можно просто поймать.

Гарри такой жалостливый. Том хочет понять его ориентиры, узнать, как он решает, что хорошо, а что — плохо. Хочет залезть в его черепушку и выяснить, где хранится это сопереживание.

Том хочет развратить его, запятнать душу. Убийство кролика — ерунда, но это начало.

Как всё было бы просто, походи Гарри больше на Тома. Быть может, они даже могли бы вместе править миром.

— Убей его, Гарри, если не хочешь обречь на страдания. Или ты собираешься бросить его, до смерти напуганного, смертоносному василиску? Хочешь смотреть, как он мчит во весь опор от собирающегося порвать его на куски хищника? — спрашивает Том. Несправедливые обвинения, подкреплённые яркими образами — идеальный способ навязать свои идеи.

— Заткнись! Я могу его оглушить, — решительно говорит Гарри.

— Что за трусость. Ты каждый день ешь мясо, и для этого кто-то забивает животных. Или убийство — это нормально, если оно происходит не на твоих глазах?

Насмешки тоже работают.

Гарри скорбно кривит губы, и Том уверен, что сегодня не увидит на его тарелке колбасы. Столько бестолковой вины. Это — круговорот жизни. Они на вершине пищевой цепи, так что бессмысленно смотреть себе под ноги на всяких жалких тварей вроде кроликов или магглов. Смысл их существования — быть добычей для хищников.

Гарри ничего не говорит. Он смотрит на чёртова кролика, словно тот — венец природы, а не тварь дрожащая.

— Я однажды убил кролика, — решает заполнить тишину Том и приваливается к дереву. — Повесил его. Это быстрый способ, но не самый простой. На самом деле, убивать можно самыми базовыми заклинаниями: перерезать горло банальным режущим или разорвать взрывающим… После, правда, придётся убираться.

Гарри по-прежнему не реагирует, словно ведёт незримую борьбу с собственной совестью. Это тянется так долго, что Том начинает скучать.

— Мне всегда было любопытно, можно ли вырвать сердце из груди обычными манящими чарами. Попробуешь? — предлагает он. — Или давай научу тебя ещё парочке полезных для таких случаев проклятий?

— Ты — больной, — отвечает наконец Гарри. — Я могу это сделать, но не хочу.

— Да, можешь и сделаешь. Очисти разум и не думай об этом. Не чувствуй. Это — мясо для стола. Оно всё равно станет чьей-то пищей, какая разница — твоей или волка?

Гарри делает глубокий вздох, вскидывает палочку, но ничего не произносит. Том шагает к нему.

— Ты ведь убивал пауков просто так? Быть может, он пробегал мимо, а ты задавил его, особо не думая? — вкрадчиво продолжает он. — Это то же самое, но сейчас у тебя есть повод. Просто произнеси заклинание.

Гарри удручённо качает головой.

Том подступает ещё ближе и шепчет в самое ухо:

— Отключи на секунду чувства.

— Я не могу вот так запросто их отключить! — кричит Гарри.

Кролик вскидывает голову, стрижёт ушами, но не убегает.

— Сосредоточься на цели. Ты защищаешь своих бесценных маленьких гриффиндорцев. Цель оправдывает средства и всё такое прочее. Перед тобой лёгкий выбор: мёртвый кролик или мёртвые люди.

Гарри на мгновение жмурится и всё-таки бросает заклинание. Шея кролика ломается с тихим щелчком от меткого костеломного.

— Впечатляет, — Том не сдерживает изумлённой улыбки. Он и не подозревал, что Гарри знает такие проклятия. Том смотрит на него и секунду борется с желанием прижать к дереву и поцеловать.

— Заткнись, — шмыгает носом Гарри. — Оно быстрое и самое безболезненное.

Он смотрит на тушку со скорбью, словно кролик, которого он впервые увидел минут пять назад, по меньшей мере, его домашний питомец.

Том сыт по горло этими драматичными паузами и эмоциональными качелями. Он создаёт небольшой холщовый мешок, левитирует внутрь тушку и уменьшает их, краем глаза замечая, как Гарри разворачивается к замку.

— И куда собрался? Ты василиска видел? Одного кролика ей не хватит.

Гарри застывает, и плечи его поникают. Он медленно разворачивается и смотрит огромными, влажными глазами. От его несчастного вида у Тома что-то ёкает в груди. Ощущение тут же исчезает без следа, но всё же оно возымело какое-то действие, потому что Том слышит собственный голос:

— Ладно, я поохочусь на остальных. Но ты будешь мне должен.

Гарри не выглядит счастливым, но и не возражает.

Пока он ждёт на опушке леса, усевшись на упавшее замшевшее дерево, Том отрабатывает на кроликах новые проклятия, а одного даже достаёт беспалочковым, и весьма доволен своим прогрессом. Ему весело.

Они возвращаются в замок с полным мешком и идут к Тайной комнате.

— Ты разве не можешь сам их отнести? Зачем тебе я? — угрюмо ворчит Гарри у двери в женский туалет. Все сейчас на утренних занятиях, и коридоры удачно пусты для незаметных вылазок.

— Нет, — отрезает Том, и не думая вдаваться в подробности.

Гарри со вздохом открывает вход, и Том наблюдает за ним с неожиданным для себя удовольствием. Он не любит делиться, но очень хочет снова спуститься в Комнату с Гарри. Это — их наследие. Одно на двоих место, куда другим ход заказан.

Том спускает их вниз, и они подходят к огромным дверям. Он налегает на одну из створок, и Гарри зажмуривается.

— Я не позволю ей тебя убить. Если я захочу твоей смерти, то сделаю это собственноручно, — и Том имеет в виду ровно то, о чём говорит.

— Ага, где-то я уже это слышал, — ворчит Гарри и пытается нащупать ручку, не открывая глаз.

Дверь со скрипом поддаётся, и стоит Тому вступить внутрь, как магические факелы тут же вспыхивают. Василиск полулежит на сломанном диване.

— Здравствуй, красавица, я принёс еду, — шипит Том и подходит с мешком в руке.

— Свежее мясо… — она поднимает с дивана голову.

Том развязывает его и бросает первую тушку, василиск ловит её в полёте.

— Всего лишь крольчатина, но это не моя вина, — говорит в свою защиту Том и вываливает весь улов на пол. Василиск поддаётся охотничьим инстинктам, и он с тайным удовлетворением смотрит на её трапезу.

Слышится глухой удар: это Гарри с по-прежнему закрытыми глазами пытается найти путь.

Том не обращает на него внимания и чинит сломанный диван продвинутыми чарами по трансфигурации. Он задумчиво разглядывает зелёную обивку, на которой затягиваются дыры и разрывы.

— Что думаешь о зелёном? — спрашивает Том, оглядываясь. В Тайной комнате зелёное всё. — Как по мне, это несколько банально. Ты оказываешься на Слизерине и тут же должен перекрашивать всё в серебро или в зелёный.

— Что? — теряется Гарри.

— Цвет. Ты магическим образом полюбил зелёный, когда тебя распределили на Слизерин?

— Ты головой ударился? — Гарри наконец открывает глаза.

В его голосе звучат знакомые злые нотки, и Том улыбается. Злой Гарри знаком, предсказуем и местами даже забавен, в отличие от того задумчиво-разочарованного, каким он стал после охоты.

— Нет, я делаю ремонт, — и Том окрашивает диван в чёрный.

— Какого хера?

— Нам нужно место, чтобы изучить твоё незаконное путешествие во времени и стены вокруг твоего разума. Здесь нам никто не помешает, — Том накладывает чистящие на большой, прохудившийся ковёр под ногами.

— Я ничего изучать не хочу! — Гарри с ужасом оглядывает зал. Кажется, ему зелёный тоже не по душе. — И здесь логово клятого василиска!

— Ты знаешь, что у перемещений во времени бывают побочные эффекты? Элоиза Минтамбл за пять дней состарилась на пять веков из-за неудачного стечения обстоятельств. Именно из-за неё появились строгие законы о путешествиях во времени, — поучительно говорит Том, раздражённый глупостью Гарри. — Не думаешь, что тебе полезно узнать больше?

Гарри в ужасе. Он в самом деле ничего не знает. Ему не хватило ума изучить основы о путешествиях во времени, прежде чем пойти на это. Что за безрассудный идиот.

Гарри, должно быть, был гриффиндорцем. Такие придурки отлично вписываются в их компанию.

Посрамленный Гарри марширует к полкам и начинает подбирать разбросанные книги, держась подальше от василиска.

— Я так и думал, — самодовольно тянет Том.

Он смотрит на чёрную мебель и задумывается, уж не меняет ли одно клише на другое: зелёный зал Слизерина на мрачное, чёрное обиталище Тёмного Лорда.

Они чистят и чинят, пока у расчихавшегося от пыли Гарри не идёт носом кровь. Охотничьи инстинкты василиска пробуждаются, и она начинает наворачивать вокруг него круги.

Гарри отчего-то тут же решает покинуть это место, хотя Том заверяет его, что ему ничего не угрожает.

* * *

Следующий день — канун Самайна, и замок заполоняют традиционные резные фонарики из репы. Сидящий напротив Тома Гарри ошарашенно смотрит на гротескную рожицу рядом со своей тарелкой.

— Это репа, она тебя не загрызёт, — говорит Том, и Розье заходится смехом.

— Ну да, — задумчиво отвечает Гарри и отворачивает репу, чтобы обнаружить на обратной стороне такую же резьбу.

Быть может, он до сих пор хандрит из-за охоты на кроликов или из-за того, что осознал наконец возможные последствия от игр со временем.

Малфой, как всегда, приходит позже прочих и садится рядом с Гарри. Он оказывается так близко, что, потянувшись за маслом, касается его руки. Том уверен, что нарочно.

— Ты примешь завтра участие в ритуале очищения? — спрашивает Малфой, пристально глядя на Гарри. — Хогвартс не разводит нормальных костров, поэтому каждый год мы жжём собственные.

— Что? Я не…

— Заткнись, Гарри, — шипит на него Том, прекрасно зная, что теперь Гарри не заговорит до самых занятий, боясь перейти на парселтанг.

И это срабатывает. Весь стол замирает.

Похоже, в будущем Самайн почти забыт. Просто чудо, что Гарри не выдал себя за эти несколько месяцев. Он так кричаще не к месту и даже не пытается это скрыть. Сейчас только Том знает его секрет, и он хочет, чтобы так оно и оставалось впредь.

— Разумеется, он участвует, — спокойно отвечает Том. — Вместе со мной.

Слизеринцы сидят как громом поражённые, ведь все знают, что Самайн проводят либо в одиночестве, либо со своей парой.

Том, конечно же, все эти годы участвовал в ритуале один, но взять с собой Гарри полезно: это станет ещё одной ступенькой в преодолении проблемы с доверием.

Гарри не сводит с него взгляда и с грохотом опускает стакан на стол.

— Понятно, — Малфой пытается скрыть разочарование. — Так вы?..

— Да, — лжёт Том, желая закопать бредовые идеи, которые внезапно завелись у Малфоя. А потом переводит взгляд на Гарри, надеясь, что тот ничего не заподозрит.

Гарри раздражён и чуточку растерян, но продолжает молча жевать морковь. Пойми он, что Том только что во всеуслышание объявил их парой, то был бы скорее в ярости.

После тихого завтрака Гарри идёт за ним на трансфигурацию.

— Что за, чёрт побери, ритуал очищения, и почему ты сказал, что я проведу его вместе с тобой? — резко спрашивает Гарри, едва они оказываются наедине. — И хватит бесить меня парселтангом!

— Ритуал — часть Самайна. Об этом знает каждый волшебник, так будь благодарен, что я успел прикрыть твою бестолковую, пусть и умеющую путешествовать во времени, задницу. Хотя бы азы выучи и придумай фальшивую предысторию. Чудо, что тебя до сих пор не разоблачили.

— О, — вот и всё, что говорит Гарри.

— Пропустить ритуал было бы подозрительно, — добавляет Том. — Поэтому мы отправимся на него завтра в полночь.

— Ладно, — вздыхает Гарри. — А к чему все эти репы? Они же страх, какая жуть.

— Ими отпугивают злых духов. Просто традиционная чушь, и если Дамблдор снова заставит их вырезать, я кого-нибудь прикончу.

Гарри, похоже, согласен. Быть может, репа — верный способ подтолкнуть его к убийству?

Они входят в класс, и Гарри снова садится рядом. Том не уверен, то ли он случайно, то ли на сей раз намеренно.

— Скоро Самайн, так что будем работать с репой! — приветствует их Дамблдор, должно быть, ослепляя кричаще-оранжевой мантией первые ряды.

Том трёт переносицу. Дамблдор — худший.

А тот тем временем распахивает огромный деревянный ящик и левитирует к потолку связку реп. По мановению палочки каждому достаётся по одной. Подперев голову одной рукой, Том истязает свою репу другой, без палочки, разумеется. Режущее — заклинание второгодок, и использовать палочку было бы оскорбительно.

Гарри палочку использует, но репа не даётся ему так просто. И это странно: и мановения, и произношение у него хороши, но на выходе получается какое-то позорище.

Том вырезает на своей уродливой голове-репе круглые очки и отодвигает её на край парты, давая знать, что задание выполнено. Дамблдор, как всегда, смотрит мимо, чтобы не вознаграждать его баллами, но Том давно к этому привык и даже не бесится от подобной несправедливости.

Он сосредотачивается на Гарри и внимательнее следит за работой его палочки.

— Что не так с твоей палочкой? — спрашивает наконец он, вдоволь понаблюдав за неравной борьбой.

Гарри замирает, и теперь Том уверен, что с палочкой действительно что-то не так. Но Гарри ничего не говорит и возвращается к упрямому истязанию репы.

— Мне из тебя каждый ответ выбивать шантажом?

Гарри на секунду задумчиво прикрывает глаза.

— Это — не моя палочка, — тихо произносит он. — Моя со мной не пришла.

Это определённо объясняет, почему Гарри такая посредственность во всём, связанном с палочкой.

— Её ещё не существует? — шепчет Том.

— Существует, но я ведь не могу пойти и купить её, верно? Иначе её не окажется в де… — Гарри останавливается, будто не в силах договорить. Год. — Позже, — заканчивает он.

Том уверен, что Гарри собирался произнести «девятнадцать», так что теперь у него есть какие-никакие временные рамки. Он забывает и о палочке, и о дурацких репах. У него появилась куда более интересная тема для размышлений.

* * *

По всему двору пылают кострища. Том ведёт Гарри к берегу озера, где слизеринцы традиционно празднуют Самайн. Большинство уже вернулись в замок: время за полночь, но ученикам постарше разрешают оставаться после отбоя.

— Что надо делать? — спрашивает Гарри.

Том притягивает его так близко к огню, что они ощущают его жар кожей.

— Ложись, — велит он, опускаясь на влажную траву.

Гарри не движется, так что Том хватает его за запястье и тянет к себе. Он ложится на спину, головой к самому костру. Гарри смотрит на него неуверенно.

— Это не опасно? — уточняет он, но всё же растягивается рядом.

— Нет, конечно. Теперь закрой глаза, и позволь огню сжечь всю скверну, — говорит Том, сам закрывая глаза.

— Типа тебя?

Том не отвечает. Его рука по-прежнему держит Гарри за запястье, но он отпускает его и скользит к ладони, переплетая их пальцы. Гарри тут же пытается вырваться, но Том держит крепко.

— Давай без ребячества. Это — священная традиция, так что уймись, заткнись и прояви уважение, — одёргивает его он.

Они долго лежат в траве, держась за руки. Вокруг тихо и мирно, лишь пламя потрескивает где-то за головами. Витающая в воздухе тяжёлая магия мягко окутывает их. Это уютно, как дом.

В какой-то момент Том открывает глаза и смотрит на звёзды. Гарри уже открыл свои и смотрит на него.

— Что? — шепчет Том.

— Это всё?

— Да.

Гарри запрокидывает голову и разглядывает бушующее за ними пламя. Чуть погодя он снова переводит взгляд на Тома.

— Это так странно. Как я пойму, что очистился?

— Ты ощутишь себя чистым и свободным.

По крайней мере, так ему ответили слизеринцы постарше на тот же вопрос несколько лет назад. Огонь должен смягчать вину, стыд и горе, но Том не слишком-то знаком с этими понятиями. Он следует ритуалу, потому что такова традиция, и он должен соответствовать.

— Я никогда не чувствовал себя свободным, — тихо признаётся Гарри и переводит взгляд на небо.

Том свободен всегда. Но никогда не чист. Он даже не понимает концепцию.

— Просто смотри на звёзды и дыши. Мы можем остаться, пока у тебя не получится.

Наконец Гарри успокаивается. Они лежат до самого рассвета, когда птичьи трели разрезают тишину. У Тома всё затекло, он едва чувствует онемевшие от холода ступни. Кажется, он забыл обновить согревающие чары. Том встаёт и тянет за собой Гарри. Всё это время они не расцепляли рук.

На лице Гарри высохшие дорожки слёз.

— Теперь ты чувствуешь свободу? — спрашивает Том.

Гарри кивает. И на секунду в Томе мелькает тень радости.

Chapter Text

Том захлопывает блокнот и расчётливо смотрит на Гарри.

— Ты должен забрать свою палочку.

— Что? — рассеянно переспрашивает Гарри, пытаясь разобрать собственные каракули.

Том кучу времени убивает в Тайной комнате, исследуя путешествия во времени и защитную ментальную магию. Гарри же спускается сюда скорее потому, что стопорится с домашним заданием, а Том — личная библиотека с прекрасной системой поиска и вовсе не против отвечать на дурацкие вопросы. Так он чувствует себя ещё умнее.

Теперь, когда они привели в порядок зону отдыха и книжные полки, это место выглядит почти прилично. Том тайком протащил сюда несколько книг из школьной библиотеки и даже часть личного собрания из Выручай-комнаты: менее сомнительную, чтобы не давать Гарри поводов для воплей.

Гарри до сих пор находит Комнату скорее жуткой, чем грандиозной, и это просто смешно. А ещё ему не очень по душе обитающий здесь василиск. В общем, у Гарри почти нет вкуса.

— Твою истинную палочку. Иди и купи её. Она нужна тебе сейчас, и мы даже не знаем, существует ли твоя юная версия в тысяча девятьсот… девяностом, — предполагает Том, наблюдая за выражением лица Гарри.

Тот потрясён, значит, Том угадал десятилетие.

— Как ты узнал?

— Вот настолько я хорош, — самодовольно отвечает Том. Он знает, что год начинается с 19, а самый конец десятилетия выбрал по наитию: должно было пройти много времени, чтобы забылись традиции Самайна.

Теперь Том знает, что безликому Волдеморту из снов под семьдесят лет. Значит, времени, чтобы просчитать возможные ошибки, у него предостаточно. Впереди целых полвека, прежде чем он скатится в подобное безумие.

Ещё один хоркрукс едва ли повредит. Том уже давно ищет медальон, и разве существует сосуд лучше семейной реликвии — напоминание о его исключительных корнях?

Он оступился где-то много позже. Том знает, что Волдеморт какое-то время был на пике сил, нужно просто найти эту точку и с помощью знаний Гарри не скатиться с неё…

— Ради всего святого, только не опять, — Гарри вдруг хватается за капающий на стол кровью нос и вытирает его рукавом.

Выглядит он при этом почти беспечно, но это потому, что Гарри — тупица.

Но Том умён, он знает, в чём дело. Это — отдача. Том обманом выудил у него год, и Гарри, пусть сам того не желая, дал ответ. Он даже не озвучил его, но последствия не заставили себя ждать.

— В любом случае, если твоя палочка — творение Олливандера, сходи за ней на новогодних каникулах, — продолжает Том.

— Может, и схожу, — рассеянно пожимает плечами Гарри, обтирая окровавленное лицо.

Интересно, сколько ещё информации успеет выжать Том, прежде чем Гарри сложит два и два? Он снова открывает блокнот и записывает последние выводы.

* * *

В начале декабря василиск откладывает яйца.

— Теперь уложи её спать, — Гарри смотрит на гнездо с налётом отвращения.

Тому нравится присутствие василиска, когда он читает, развалясь на диване. Нравится поглаживать чешуйчатую шкуру одной рукой, другой переворачивая страницы. Но Гарри под боком ему тоже нравится, и иногда нужно что-то ему давать. Поддерживать в нём чувство, будто его мнение чего-то стоит.

Том уже собрал с клыков василиска десять флакончиков яда, так что своё дело она, можно сказать, сделала. Десять флаконов — это целое состояние, нужно только найти покупателя. Том несколько лет налаживал связи, так что проблем с этим не будет.

— Я позабочусь о твоих яйцах. Возвращайся в логово и спи, пока наследник Слизерина не разбудит тебя снова, — велит Том.

— Ссслушшшаюсссь, хосссяин… — тихо шипит она в ответ.

Не похоже, что ей есть особое дело до кладки, но, быть может, василиски — не самые заботливые матери. Она медленно заползает на статую Слизерина и проскальзывает в раззявленный каменный рот. Через несколько секунд тот магическим образом закрывается.

Том смотрит на пять огромных, кожистых яиц в сложенном из костей гнезде, давит четыре, а последнее поднимает.

— Что ты делаешь? — осторожно спрашивает Гарри.

— Я оставлю одно, — Том осторожно несёт яйцо в зону отдыха, по пути уничтожая то, что осталось от костяного гнезда и разорённой кладки.

— Ты не заведёшь себе очередного грёбанного василиска, — удивительно спокойно произносит Гарри. Он то ли учится сдержанности, то ли устал от их бесконечных споров.

Гарри словно сделался спокойнее после ритуала очищения, словно отпустил болезненные события прошлого… то есть, будущего. Быть может, эта традиция — не такая уж бессмыслица, быть может, она в самом деле помогает людям, способным на чувства.

— Это будет не василиск: едва ли по замку скитается самец этого вида, а полукровка. И вряд ли у неё будет такой же убийственный взгляд.

— Вряд ли?! — Гарри с воплем хватается за голову.

Том никогда не видел полувасилисков, но детёныш наверняка не будет и вполовину так силён, как мать. Впрочем, его это устраивает.

— Это будет обычная змея, вероятнее, чуть больше размером и умнее. И змея — самое привычное домашнее животное для змееуста, — объясняет Том. — Если я справился с василиском, эту точно смогу контролировать.

Гарри заводит глаза и раздражённо вздыхает. Том опускает яйцо на декоративную подушку у дивана, окутывает его согревающими чарами и секунду задумчиво разглядывает.

— Я назову её Нагини, — тихо говорит он. — Ведь так её звали? Змею из сна?

В воспоминании Том ощутил что-то, глядя на неё, и он хочет вернуть это чувство. Но если они изменят будущее, Том может никогда с ней не встретится. Так пусть у него будет хотя бы эта Нагини.

Гарри молча кивает, и у него такое лицо, что Том почти смущается. Быть может, он слишком много сказал. Быть может, ему слишком комфортно рядом с Гарри.

Крови из носа нет. Разговоры о сне её, похоже, не провоцируют.

* * *

Скоро Йоль, а Том так и не придумал ничего прорывного относительно стен в разуме Гарри. Он теряет терпение и решает прибегнуть к экспериментальным способам.

Том находит Гарри в гостиной у большого окна всё в том же кресле.

— Я знаю, как увидеть твои воспоминания, — легко лжёт он, привалившись к подлокотнику. — Наша связь крепнет, когда мы спим рядом, поэтому временами я и вижу те сны. Нужно попробовать спать в одной кровати.

— Я не буду с тобой спать, — шипит Гарри так громко, что девушки рядом сдавленно хихикают. Вспыхнувший Гарри приглушает голос. — Я даже не соглашался тебе помогать. Исследовать негативные побочные эффекты — да, но я не собираюсь избавляться от стен.

— Вот как? Хочешь, чтобы я повторил путь Волдеморта? Изуродовал своё идеальное личико тёмными ритуалами, набрал армию психов и закончил турне могилами твоих родителей? — почти шепчет Том, пристально глядя на Гарри.

— Не говори о них! — отрезает тот, выглядя так, словно стоит на распутье без правильной дороги и пытается выбрать наименьшее из зол. — Хорошо. Я помогу тебе, но делить с тобой постель не собираюсь, — наконец недовольно произносит он.

— Почему? — спрашивает Том, хотя знает ответ. — Я не стану тебя принуждать. Я не насильник.

— Ну конечно, изнасилование — твоя красная линия. У тебя такие высокие моральные принципы.

— Посмотри на меня. Зачем мне заставлять заниматься со мной сексом?

Гарри с прищуром смотрит на Тома, и щёки у него пунцовеют. Он крепко задумывается, и Том по глазам видит, что вот-вот грянет очередная глупость. Каждый их разговор — бесконечная борьба. Возможно, именно поэтому Тому так сложно продумывать всё наперёд.

— Поклянись, что не станешь прикасаться ко мне так, — требует Гарри. — Никогда.

— Больше никаких клятв, Гарри, — Том вздыхает от нелепости условия, а потом придвигается ближе и шепчет: — Но обещаю, что не прикоснусь к тебе этой ночью. Я трахну тебя, когда ты сам попросишь.

* * *

Том лежит в постели и ждёт, когда спальня затихнет. Около полуночи он тихо встаёт и проскальзывает за полог Гарри. Том не берёт с собой ни подушки, ни одеяла — так он чувствовал бы себя ребёнком, собравшимся к кому-то на ночёвку.

Гарри не произносит ни слова. Завернувшись в одеяло, как бурито, он неподвижно лежит на самом краю, уткнувшись носом в полог, но Том знает, что он не спит.

Том окутывает себя согревающими чарами и ложится на спину. Чуть подумав, он бросает ещё и заглушающие, прежде чем сунуть палочку под любезно предоставленную ему подушку.

— Можешь просить в любую секунду, — шепчет Том. — Никто не узнает.

— Никогда, — отрезает Гарри ни капельки не заспанным голосом.

Том поворачивается лицом к его спине и придвигается как можно ближе, но не касаясь.

— Уверен? Попробуем что-нибудь новенькое. Я столько всего могу с тобой проделать.

— Заткнись, или я тебя отсюда выпну, — угрожает Гарри, нервно сглатывая.

— Ты хоть раз представлял, каково это? — томно шепчет Том, наплевав на угрозы. — Распластаться обнажённым между мной и матрасом? Я бы снова держал твои запястья над головой — прямо как в прошлый раз. И как в прошлый раз, ты не осмелился бы их опустить, когда я отпустил бы тебя, ты же такой хороший мальчик.

Дыхание Гарри тяжелеет, но он ничего не говорит. Не просит остановиться. Том улыбается.

Грязные разговорчики обычно легко ему даются. Он считывает самые сокровенные фантазии цели и пересказывает их грудным, непристойным голосом. Это просто и срабатывает безотказно.

Но не с Гарри. Том не видит его желаний, поэтому приходится описывать свои.

— Ты будешь уязвим, но взмолишься о большем. И я дюйм за дюймом раскрою тебя членом, пока из глаз у тебя не посыплются искры, — продолжает Том. — А потом я вдавлю тебя в кровать и буду трахать, пока боль не станет удовольствием. Ты вожмёшься членом в матрас, но от каждого толчка давление будет таким идеальным, что ты кончишь вот так, не касаясь себя. Как делаешь это сейчас.

Последнее — догадка. Том заметил какую-то возню под одеялом, но, судя по тому, как выразительно вздрагивает и замирает Гарри — он прав.

Похоже, Гарри нравятся фантазии Тома. Они идеально подойдут друг другу — по крайней мере, в постели — и одна эта мысль возбуждает.

— Я прав? Дрочишь, пока я лежу вот так за тобой, надеешься, что я не замечу, как ты кончаешь от мыслей обо мне?

— Боже, — вот и всё, на что хватает Гарри между прерывистыми вздохами. Он больше не пытается скрытничать, яростно передёргивая себе под одеялом.

— Да, я стал бы твоим богом. Но я был бы милостив и одаривал бы тебя немыслимыми наслаждениями. Стоило бы тебе в мольбе встать на колени, и я тотчас же исполнял бы твои желания, — мурлычет Том, почти невесомо касаясь щеки Гарри кончиками пальцев. Да, он в самом деле хотел воздержаться от прикосновений, но больше не хочет. Том хочет ощущать жар, хочет касаться Гарри, когда тот буквально плавится от одних слов.

Гарри громко стонет, и Том подаётся ближе, притираясь стояком к его заднице. Между ними одеяло, но Гарри чувствует его и отталкивает. Это сводит с ума… но Том не позволяет себе отвлекаться.

— Шшш, — он накрывает рот Гарри ладонью и замечает, что и сам не может сдержать дрожь в голосе. — Мы же не хотим перебудить всю спальню, потому что ты — грязный извращенец? А может, они уже проснулись и слушают твои стоны? Может, они знают, что ты не один и что стонешь ты из-за меня, потому что я трахаю тебя так, словно имею на это полное право?

На последних словах Гарри кончает, громко выстанывая что-то в руку Тома. Он чувствует горячее, прерывистое дыхание на коже, когда Гарри выдыхает носом. Он в полном раздрае, и Том ощущает себя почти божеством — власть опьяняет.

У него так стоит, что даже голова кружится, но сейчас он ничего не может с этим поделать. Всё это — часть одной большой партии, чтобы заполучить Гарри, и Том вынужден продумывать каждый ход.

Он закрывает глаза, делает несколько размеренных вдохов, проясняя мысли, а потом в последний раз гладит Гарри по горячей щеке и убирает руку. Том просовывает её под одеяло только для того, чтобы наложить беспалочковое очищающее, и, наконец, отодвигается.

— И я буду иметь на тебя полное право, Гарри, — тихо обещает он.

Том перебирается на свою половину кровати, ложится на спину и размеренно дышит, пытаясь обуздать свои порывы. Гарри не отвечает, но он этого и не ждёт.

Проходит много времени, пока Том успокаивается и ещё больше — пока засыпает.

Ночью ему ничего не снится, так что, возможно, их близость — не тот самый фактор. Но просыпается он удивительно отдохнувшим и истомным. Том не спал с другими со времён приюта, когда детей помладше укладывали в одну кровать.

Он решает дождаться пробуждения Гарри, чтобы не получить очередную истерику: тот столь зажат и очень любит винить себя во всём подряд. Он наверняка решит, что предал память предков, подрочив рядом с Томом.

Впрочем, быть может, заниматься недосексом с человеком, который в будущем убьёт твоих родителей, в самом деле что-то вроде предательства, но всё так запутанно… и Тому, в общем-то, плевать.

Через несколько минут Гарри сонно поворачивается и вздрагивает от чужого присутствия в постели.

— Прости, что нарушил слово. Больше я к тебе не прикоснусь, — выпаливает Том. Это — хорошее извинение, и он отлично отрепетировал его про себя.

Гарри настолько ошарашен, что и не думает кричать ни о лжи, ни о напрасности извинений.

— Ладно, — он краснеет, хватает очки и споро выпутывается из одеяла. — Мне… пора.

Гарри выглядывает за полог, проверяя обстановку, и встаёт. Он делает шаг, но останавливается и, старательно отводя глаза, оглядывается на Тома.

— Ты видел сны? — быстро спрашивает Гарри.

— Да, — лжёт Том. — Нужно будет повторить.

Гарри ничего не говорит и быстро уходит, через несколько секунд Том слышит, как закрывается дверь ванной комнаты.

Он не узнал ничего ни о стенах, ни о снах, но их совместная ночёвка вовсе не бесплодна.

* * *

Они не говорят о ночи, и Гарри ведёт себя удивительно обыденно. Он, как всегда с того раза на Самайн, сидит с Томом на трансфигурации, не избегает его и не машет кулаками. Всё очень хорошо.

На следующую ночь Том снова терпеливо ждёт, пока все заснут, и снова забирается за чужой полог. Гарри в той же позе снова закуклился в одеяло. Он не соглашался на очередную совместную ночёвку, но и не послал Тома на хер.

В этот раз Том не произносит ни слова. В этот раз он приносит собственное одеяло. Он ложится на спину, накрывается и закрывает глаза. Том ощущает витающее в воздухе возбуждение и разочарование. Он засыпает за тридцать минут под непрерывные ёрзанья Гарри.

Тому ничего не снится. Когда он просыпается — вновь отлично отдохнувшим — Гарри рядом нет. Он впервые встал раньше необходимого.

Так проходит три ночи кряду. Каждая похожа на предыдущую: Том забирается к Гарри в постель, к утру Гарри исчезает. Тома вполне устраивают эти одинокие пробуждения, но ему интересно, где Гарри пропадает по утрам. Выглядит он всё хуже, и Том вообще сомневается, что он спит.

Всё это значит, что его план идёт как по нотам.

— Ты плохо выглядишь, — замечает Том, когда Гарри наконец появляется на завтраке.

Тот неопределённо что-то мычит и накладывает себе запечённых бобов. Волосы у него растрёпаны сильнее обычного, а галстук снова завязан не так.

Они до сих пор не затрагивали тему той самой ночи или любой другой. У Гарри стадия отрицания, и Том готов подождать ещё.

— Слишком занят для сна? — небрежно уточняет он, помешивая чай.

Малфой почти давится апельсиновым соком. Быть может, однажды он заметил, как Том забирается в постель Гарри. Быть может, Том торжествующе ухмыльнулся ему, задёргивая за собой полог. Он любит побеждать, даже если у других не было ни шанса.

Гарри прожигает его пристальным взглядом, но ничего не говорит.

* * *

На их пятую ночь Гарри оборачивается.

Том лежит на спине и пытается заснуть, как вдруг кровать прогибается. Он открывает глаза, и, едва они привыкают к темноте, перед ним предстаёт лицо Гарри. Тот молча разглядывает его.

Том смотрит в ответ. Он слышит чужое тяжёлое дыхание и то, как всё громче колотится сердце.

Гарри облизывает губы и крепче сжимает одеяло дрожащими руками. Он почти готов поддаться желаниям. Том слабо улыбается: он умеет терпеть, когда знает, что это окупится.

Том ждёт слов, но Гарри молчит. Они смотрят друг на друга, пока Том не проваливается в сон.

Наутро Гарри снова нет. Он даже не приходит на завтрак.

В первой половине дня у Тома четыре часа продвинутой арифмантики, так что они не видятся и на занятиях. Гарри не интересуют полезные предметы, и, вероятно, он занят чем-то более подходящим его уровню развития: выгуливает флоббер-червей, например.

Том смотрит на бесконечные столбики цифр и вздыхает. У него не выходит сосредоточится. Похоже, маленький план по соблазнению сказался и на нём, а он, к сожалению, этого не предвидел. Том барабанит пальцем по столу и пытается собраться.

Он не справляется с заданием в срок, и профессор бросает на него озабоченный взгляд.

Том входит в Большой зал на обед и тут же находит Гарри на дальнем конце стола. Тот разговаривает с Эйвери, рассеянно помешивая овощной суп. Что у них за тема такая, раз он позволяет еде стынуть?

Гарри в последнее время часто общается с Эйвери. Они сблизились на первой игре сезона по квиддичу, когда Слизерин обыграл Хаффлпафф. По Гарри заметно, как сильно ему хочется играть, но, насколько Том знает, он даже на пробы не ходил.

Эйвери — идеальный друг для Гарри… куда лучше Вальбурги Блэк. Он у Тома под каблуком, и через него легко можно будет влиять на Гарри. А ещё он столь прямолинеен, что от него можно не ожидать никаких коварных планов.

Том не садится совсем рядом, но с его места всё замечательно слышно. Он хочет знать, что занимает мысли Гарри, или, возможно, получить подсказку о его утренних исчезновениях. Вдруг он поделится с Эйвери тем, чего ни за что не расскажет Тому?

Но их тема — рождественские каникулы. Какое разочарование. Том приступает к обеду, но прислушиваться не перестаёт.

— Ты остаёшься? — спрашивает Эйвери.

— Да, мне и идти-то особо некуда, — мрачно отвечает Гарри.

— Кажется, ты будешь единственным слизеринцем в замке. Я слышал, Том в этом году тоже куда-то уезжает.

— Риддл уезжает? — Том останавливается на полуукусе, и уголки его губ приподнимаются. Гарри спросил это чуточку разочарованно. Том в восторге.

— Он сам так сказал. Если хочешь, поехали ко мне. Сомневаюсь, что родители вообще заметят, что я кого-то привёл.

— Спасибо, но всё в порядке. Я люблю побыть один.

Ложь, но Эйвери едва ли это замечает. Он кивает и дальше треплется о собственных планах. Он совсем не знает Гарри, и Тому становится ещё лучше.

* * *

— Прикоснись ко мне.

Голос взволнован и приглушён. Сегодня последняя ночь перед каникулами, и Том спит у Гарри в шестой раз. Он слышит эти слова на грани сна и мигом распахивает глаза, как учуявший добычу хищник.

— Ты что-то сказал? — с напускным недоумением шепчет Том. Так гораздо интереснее. Он сделает так, чтобы Гарри попотел и накрепко запомнил: это его идея.

На сей раз Гарри на животе, обхватив подушку и зарывшись в неё лицом. Просто накинутое сверху одеяло открывает обтянутые заношенной футболкой плечи.

— Я разрешаю, — бубнит Гарри в подушку.

— Не помню, чтобы я чего-то просил. Всё зависит от тебя. Если ты от меня чего-то хочешь, попроси, — Том пытается скрыть волнение в голосе. Игра наконец сдвинулась с мёртвой точки, и он чувствует, как по венам разносится адреналин. — Скажи «пожалуйста».

Гарри не отвечает. Он молчит так долго, что волнение начинает оборачиваться разочарованием.

Когда Том готов сдаться и снова попытаться заснуть, Гарри поднимает голову и судорожно выдыхает.

— Прикоснись ко мне, — его голос куда увереннее, хотя по-прежнему обращён к подушке. — Пожалуйста.

Радость победы — лучшее чувство, но Том пока не готов заканчивать игру. Смущённый, покорный Гарри придаёт сил, воодушевляет. Он заставит его умолять.

Том поворачивается к Гарри и чуточку придвигается. Он кладёт ладонь ему на плечо и слышит резкий вдох, а потом медленно ведёт рукой ниже, под одеяло, останавливаясь прямо у изгиба задницы.

— Вот так? Или ты хочешь чего-то ещё? — шепчет Том и скользит ладонью обратно к плечу.

Снова тишина, но он знает, что уже победил, и разочарование не возвращается. Гарри ступил в его силки, и ему из них не выбраться. Остальное — вопрос времени.

— Ты знаешь, чего я хочу! — раздаётся задушенный вопль.

— Ты должен это произнести, Гарри, — улыбается Том. — Я же говорил, что не коснусь тебя, если ты сам того не попросишь. Это было твоё условие.

Наблюдать за борьбой Гарри с собственными желаниями весело и чертовски возбуждающе — любимая форма пыток Тома.

— Поцелуйменявшею, — бормочет Гарри, глубже зарываясь в подушку.

И Том исполняет его желание. Он нависает над Гарри, убирает с пути чёрные пряди и прижимается к покрасневшей шее невесомым поцелуем. А потом ведёт языком по пылающей коже к плечу, местами оставляя засосы, и слушает приглушённые всхлипы.

Гарри сучит ногами, пока не скидывает одеяло и продолжает извиваться.

— Чего ещё ты хочешь? — спрашивает Том между поцелуями.

Гарри снова ничего не говорит, но он с самого начала не слишком-то отличался красноречием. И Тома это полностью устраивает. Но потом Гарри оборачивается, толкает его в плечи и тут же притягивает к себе за воротник. Яростный поцелуй застаёт Тома врасплох.

— Заткнись, блядь, нахуй, — зло выговаривает Гарри между влажными, неряшливыми поцелуями. — Как же я тебя ненавижу.

Ну разумеется, он непредсказуем даже в постели. Том-то был уверен, что всё пройдёт как в последний раз: Гарри будет дрожать, как смущённая девственница, а Том возьмёт всё на себя, пытаясь осторожно его продавить.

Впрочем, агрессивный секс — тоже замечательно. Тома он более, чем устраивает.

Пытаясь вернуть контроль, он наваливается на Гарри и кусает его за губу жёстче, чем следует. Том чувствует его руки под рубашкой и ногти, впивающиеся в спину. Завтра там останутся заметные следы.

Это — бесконечная борьба за доминирование; помесь страсти, горечи и необузданной ярости. Руки Гарри вдруг оказываются у Тома в волосах и буквально держат за голову, пока сам Гарри пытается отыметь его в рот.

Руки Тома скользят к горлу Гарри и нежно пережимают трахею. Тому нравится держать других за горло, нравится чуть придушивать, но ещё больше ему нравится то, что Гарри, похоже, не против.

Когда он разжимает хватку на волосах, чтобы провести ладонями дальше, Том приподнимается, оседлав Гарри. Он ощущает задницей твёрдый член, и бёдра сами собой начинают движение, притираясь жёстче. Том хватает Гарри за футболку, и тот охотно помогает её стянуть.

Гарри снова пытается вывернуться, поменять их местами, но Том хватает его за запястья и вжимает в матрас.

Гарри борется, не отводя пристального взгляда. Он маленький, но сильный, а Том не такой уж крепкий. А ещё Том знает много полезных заклинаний и, более того, умеет пользоваться ими невербально. Невидимые связывающие чары сковывают руки Гарри над головой, но кажется, будто он сам их так держит.

— Я же предупреждал, что буду держать твои запястья, и раз уж сегодня ты не собираешься быть хорошим мальчиком, я подержу их до самого конца, — запахано произносит Том и ухмыляется.

— Иди на хер, — ядовито выплевывает Гарри, пытаясь освободить руки.

Том наклоняется и прихватывает его сосок зубами, заставляя закатить глаза и издать что-то среднее между ругательством и стоном. Гарри явно заводит боль, а Тома заводит её причинять.

По тощему телу Гарри рассыпаны шрамы, но Тому приятно на это смотреть. Его любимый — длинный шрам на руке, который он оставил несколько месяцев назад. Том прослеживает его кончиками пальцев.

— Ты — больной, — цедит сквозь зубы Гарри, но это возбуждает его не меньше.

Ему к лицу злость: так он выглядит сексуальнее, сильнее, опаснее. И члену Тома явно это по вкусу.

Том чуть приподнимается, чтобы спустить с Гарри боксёры, и снова седлает его. Свои пижамные штаны он и не думает снимать. Это — символ власти, показывающий, кто тут главный.

Том сидит неподвижно, любуясь зрелищем и давя на Гарри своим весом. Он опускает ладонь на сочащийся секретом член и сжимает его, вырывая у Гарри отчаянный всхлип.

— Расскажи, чем ты занимаешься по утрам, и я позволю тебе кончить.

— Домашней работой, — выпаливает Гарри дрожащим голосом.

Шитая белыми нитками ложь. Том умеет читать людей, но Гарри — открытая книга, не способная солгать никому, имеющему уши и глаза.

— Лжец. Скажи мне правду, — Том предостерегающе отводит руку.

Гарри закрывает глаза и судорожно вздыхает.

— Я поднимаюсь на седьмой этаж, — смущённо шепчет он, — подрочить.

Том в восторге.

Он достаёт собственный член, прилаживается им к члену Гарри, а потом обхватывает их обоих и неторопливо движет рукой вверх-вниз.

— Ты думал, — Том резко втягивает воздух от острого удовольствия, — обо мне?

— Нет, — стонет Гарри, но вспоминает правду, стоит Тому отвести ладонь. — Да.

Том возвращает руку и ускоряет темп. Они оба возбуждены до предела ещё первым поцелуем, так что всё происходит быстро. Первым кончает Гарри, и от его громких стонов Том тут же следует за ним.

Оргазм столь силён, что кажется, он вот-вот потеряет сознание.

Том вытирает липкую ладонь о рёбра Гарри, но не слезает, ожидая, когда он выровняет дыхание. Гарри как неживой: неподвижно распластанный на кровати, с закрытыми глазами и с по-прежнему прижатыми к матрасу руками. Но грудь его поднимается и опускается, значит, Том его всё-таки не прикончил. В этот раз.

Он заправляет обмякший член в пижамные штаны и, перекатившись на свою половину кровати, роняет потную голову на мягкую подушку. Том расслаблен и удовлетворён как никогда. Он отменяет связывающие чары и закрывает глаза.

— Ненавижу тебя, — тихо произносит Гарри.

— Ты повторяешься.

Том, особо не задумываясь, бросает очищающие на грудь Гарри, и тот натягивает трусы, а потом безуспешно — секунды две — ищет футболку, прежде чем сдаётся.

— Я никогда тебя не полюблю, — продолжает Гарри.

А это откуда взялось?

— Это просто секс, Гарри, мне плевать.

Том знает, что это правда, едва произносит эти слова. Ему не должно быть всё равно: любовь — самый верный инструмент, чтобы привязать к себе человека и помыкать им. Она была его целью несколько месяцев, но теперь Тому кажется, что ему достаточно просто быть с Гарри.

Chapter Text

Том прибывает в Лондон Хогвартс-экспрессом, впервые проводя новогодние каникулы вне стен замка.

В приют он возвращаться не собирается, и нужно решить вопрос с жильём, поэтому Том снимает номер в Дырявом Котле на три дня. Этого как раз хватит, чтобы подыскать что-нибудь получше. Что-нибудь постоянное.

Он поднимается в комнату и, открыв потайное отделение чемодана, достаёт три маленьких рунических камешка. Том сам вырезал их перед летом, сумев наконец разобраться, как работает След. Они не идеальны и действуют всего несколько дней, зато — едва ли до такого додумался кто-то, кроме него.

Том садится на пыльный пол, раскладывает вокруг себя камни и, соединив их палочкой, кладёт один на ладонь. Вены на руке начинают светиться, когда магия из камня переливается в кровь. Это неприятно: словно по кровотоку пустили холодную воду, но Том терпит.

Быть может, он сумеет создать рунические камни для полной блокировки магии. Окклюменции, например, или любой другой, что встанет у него на пути. Нужно будет проверить это, когда у него появится время.

Том возвращает камешки в чемодан и достаёт девять флакончиков с ядом василиска. Десятый он на всякий случай придержал для себя. Том тщательно запирает тайный отсек и, выходя из комнаты, возводит вокруг двери четыре защиты.

Он шагает по Ноктюрн-аллее, высматривая магазинчик, о котором ему рассказал Малфой. Там Том надеется сбыть яд и, возможно, узнать что-нибудь о медальоне Слизерина.

Ему хочется побыстрее создать третий хоркрукс, и медальон — идеальный сосуд. Отследить бесценную, тысячелетнюю реликвию не так-то просто, и у Тома пока нет ни единой зацепки.

Он находит магазинчик позади чего-то похожего на рыбный прилавок. Снаружи нет вывесок, но он полностью соответствует описанию Малфоя. Том толкает дверь, и по помещению разносится перезвон колокольчика. Внутри темно, пыльно и тесно, а ещё — полно самых странных предметов. Магазин насквозь пропитан тёмной магией, и Том чувствует себя почти как дома.

Низенький, лысый мужчина за прилавком и не думает приветствовать посетителя, хотя вперился в него взглядом, едва распахнулась дверь.

— Добрый день, — здоровается Том.

Ему невразумительно буркают что-то в ответ, словно и времени на него тратить не желают.

— У меня есть кое-что ненужное, и мой хороший друг Абраксас Малфой, подсказал, что вы можете помочь, — продолжает Том, надеясь, что оброненное вскользь имя ему подсобит.

Мужчина в самом деле становится заинтересованнее. Всё-таки это одна из самых влиятельных фамилий, особенно в тёмных кругах. Малфой раздражает, но, к сожалению, и он, и его род для Тома незаменимы.

— Юный Малфой? — мужчина рассматривает Тома с подозрением. — А вам не рановато интересоваться чёрным рынком?

Том решает проигнорировать вопрос — тема возраста плохо скажется на деле — и сразу переходит к сути:

— Я хочу продать девять флаконов с ядом василиска.

У мужчины округляются глаза.

— И откуда вы их взяли?

— Мне говорили, вы уважаете приватность клиентов, но, похоже, то были лишь слухи. Я найду другого покупателя, — Том поворачивается к выходу: это ускорит дело и заставит принимать его всерьёз.

— Стойте!

Том останавливается и улыбается.

— Прошу прощения, мы, разумеется, дорожим нашей репутацией. Я — Карактак Бёрк, совладелец магазина. Пожалуйста, проследуйте за мной в заднее помещение, там мы сможем поговорить.

Том продаёт каждый флакон за сто галлеонов. Они стоят куда больше, но вместо денег он берёт информацией о медальоне Слизерина. Мистер Бёрк признаётся, что владел им годами, но уже продал его состоятельной старой даме.

— Больше я вам рассказать не могу. Сами понимаете: мы уважаем приватность клиентов.

Том не может оспорить сказанные им же самим слова, так что благодарит мистера Бёрка и выходит из магазина, держа путь к Гринготтсу, чтобы пополнить счёт.

Теперь осталось найти новый дом.

* * *

На Рождество он гуляет по маггловским улицам Лондона в поисках квартиры. Жить тут — вдали от глаз магического мира — будет проще и безопаснее, а магглы… что ж, он пока потерпит их соседство.

Том отходит на несколько кварталов от Дырявого Котла и оказывается на большой площади в Сохо. Здесь несколько человек молятся перед ярким напоминанием о маггловской войне: разбомблённой церковью. Её устоявшую башню эти слабаки отчего-то прозвали чудом. Символом надежды.

Среди войны всегда легко найти отчаявшихся, внушаемых вдов. Том замечает старую, богатую на вид даму, всю в чёрном и в дурацкой шляпе. Она стоит на коленях в холодном снегу и молится в одиночестве.

Том подходит к ней и делится своим — заранее придуманным — горем об убитом на войне брате. Старая дама рассказывает о своих потерях, о том, как осталась одна одинёшенька в целом мире. Как раз это Том и хотел услышать, так что предлагает проводить её домой. Она доверяется его напускной улыбке — как и все они — и принимает его предложение.

Том сопровождает её до старого, но благородного здания на Шафтсбери-авеню в шаговой доступности от Дырявого Котла. Дама, как и рассчитывал Том, приглашает его на чай. Она одна занимает просторные апартаменты на четвёртом этаже, обставленные антикварной мебелью и прекрасными картинами.

Том пьёт чай и выведывает всю нужную ему информацию, а после со звоном опускает на стол пустую чашку и тянется за палочкой. Он бы мог просто убить её, но не делает этого: ему нужно до совершенства отработать одно заклинание, чтобы потом использовать его на Гарри.

— Obliviate.

Это его первый раз, но всё срабатывает как по учебнику. Лицо дамы обмякает, а взгляд мутнеет.

— Твой дом разбомбили во время налёта. Ты потеряла всё и всех. Ты слышала, что на севере спокойнее, — говорит Том, осторожно снимая с неё украшения.

Он берёт её за руку, выводит на лестничную клетку и оставляет там, запирая за собой дверь.

Том оглядывает свои новые владения.

На краю стола, возле кресел, стоит старый граммофон. Том заводит его, опускает иглу на пластинку, и дом наполняет музыка. Он плохо разбирается в музыке, но звучит она впору для старых богатеек. Она вполне сносна и навевает ощущение утончённости.

Том обходит четыре спальни и заселяется в самую большую, тут же трансфигурируя цветочное убожество на стенах в нечто более соответствующее его вкусам. Он сжигает несметное количество любовных романов на полках у окна, освобождая место под свою будущую книжную коллекцию.

Сожжение вещей оказывается весьма умиротворяющим занятием, так что Том превращает в пепел всё личное: фотографии, письма, сувениры и прочую, не имеющую практических целей, лабуду.

Он окружает квартиру дюжиной защитных чар и со временем собирается накрыть её полноценной защитой, нужно только уточнить кое-что касательно некоторых рун. Не то чтобы Том собирается сделать своё обиталище совсем уж неприступным, но лучше больше, чем меньше.

Он надеется, что нацисты будут сбрасывать бомбы куда угодно, но пока не сюда. Его защитные чары сильны, но не настолько.

Том отрабатывает чары забвения и на консьерже. Теперь тот верит, что старая дама умерла, а Том — её единственный, вступивший в права наследник. Этого должно хватить: люди во время войны не особо суют носы в чужие дела.

Так у Тома впервые в жизни появляется дом.

* * *

Том получает приглашение на новогодний приём у Малфоев. Его зовут туда впервые.

Ему не по душе помпезные вечеринки, но пойти придётся: нельзя упускать такой шанс увидеть высший свет чистокровных волшебников и завести знакомства среди влиятельных особ. Пьяные люди внушаемы, и это самое подходящее место, чтобы собрать на них компромат.

Том идёт к Дырявому Котлу и оттуда камином переносится в поместье Малфоев. Он в новой парадной мантии, приобретённой как раз на такой случай за какие-то нелепо баснословные деньги, но ему нужно произвести впечатление, ведь фактор его родословной — уже помеха.

Вычурное поместье под стать своим обитателям: повсюду золотая лепнина, и каждую поверхность занимает какая-нибудь столетняя реликвия. Некоторые из них прямо источают тёмную ауру, и это странно успокаивает.

Том ступает в бальный зал и берёт что-то безалкогольное с подноса встретившей его полуобнажённой вейлы-официантки. Похоже, такие наряды — норма для чистокровного общества при условии, что они на таких ничтожных тварях, как магические создания.

В конце огромного зала играет целый оркестр, а люди вокруг танцуют, пьют и ведут беседы. Обстановка куда спокойнее, чем ожидает Том: похоже, чистокровные не слишком умеют раскрепощаться на подобных сборищах.

Он замечает соседей по спальне — всех, кроме Гарри — прохлаждающихся у панорамного окна в таких же несуразно дорогих, отделанных оборками мантиях. Они пялятся на официанток так, словно впервые видят женскую грудь. Розье — и это совсем не удивительно — уже пьян и явно к концу вечера попытается нагнуть одну из вейл.

Том с глубоким вздохом шагает к ним. Они знают друг друга четыре года, но впервые встречаются вне школы. Как хорошо, что он не пожалел денег на мантию и теперь не выбивается из их круга: Том выглядит очередным богатеем, и для него это своего рода достижение.

Обменявшись со всеми любезностями, Том просит Малфоя кому-нибудь его представить, и тот, несмотря на обиду из-за Гарри, подчиняется. Так велит поступить воспитание и уважение к Тому: и без разницы, завязано оно на страхе или чём-то ином.

Том заводит новые знакомства, каждое унылей предыдущего: никуда не годные министерские холуи без амбиций, способностей и целей. У этих чистокровных наследников одно на всех достоинство — богатство.

Но потом Малфой делает хоть что-то правильное и знакомит Тома с Геспер Старки, красивой ведьмой, едва переступившей порог сорокалетия, но уже зарекомендовавшей себя одной из лучших зельеваров Британии. Том отпускает Малфоя, и они со Старки заводят долгий разговор, во время которого он узнаёт много нового.

Том вспоминает, как по душе ему вот такие разговоры со сведущими собеседниками: в школе выбор у него сильно ограничен. И ей, похоже, тоже интересно, правда, интерес этот больше направлен на самого Тома.

Она не спрашивает о его возрасте, и он сам избегает этой темы. Сегодня ему исполняется шестнадцать, и это явно не то, о чём стоит упоминать.

Когда муж приглашает Старки на танец, Том галантно целует ей руку, и она с улыбкой оборачивается, даже когда её выводят на танцпол.

Остаток вечера Том бродит по поместью, приглядываясь и прислушиваясь. Он слышит много интересного, включая прелюбопытнейшую историю о брате Дамблдора и кое-какие семейные тайны, когда греет уши возле подвыпивших сестёр Блэк, которые, похоже, не подозревают, что их пьяные перешёптывания — вовсе не перешёптывания.

Том снова встречает мистера Бёрка. Тот тоже сильно пьян, но вспоминает его и предлагает работу после выпуска. Том вежливо отказывается: он не собирается работать в дрянной лавчонке, его ждут большие свершения.

Уже почти полночь, когда он шагает к мужской уборной по тускло освещённому коридору. Том только берётся за ручку, как слышит мягкое приветствие. Опьяневшая Геспер Старки стоит, привалившись к стене, с полупустым бокалом вина в нетвёрдой руке.

Она смотрит на Тома так, как смотрит на других он сам, когда чего-то от них хочет.

Она красива, умна и имеет вес в обществе. Обручальное кольцо с большим бриллиантом на пальце — признак недоступности, что делает её ещё желаннее. И Тому скучно.

Он придерживает дверь, Старки проскальзывает в туалет и набрасывается на Тома с поцелуями, едва та закрывается. Всё заканчивается сексом на расписанной золотом раковине.

Она — идеальна… в теории. Просто Том не испытывает привычного возбуждения, хотя происходящее опасно, неправильно и даже несколько незаконно. Он ждёт предвкушения, всплеска адреналина, пускающего по коже приятные токи, но... ничего.

Перед мысленным взором — глупое лицо Гарри.

Том разворачивает Старки, вжимая лицом в холодный фарфоровый угол, чтобы не видеть её. Чтобы она не видела, как он кончает с мыслями о губах Гарри.

— Мне нужна услуга, — чуть позже Том приваливается к двери и ждёт, когда она словит равновесие, чтобы подтянуть трусы.

— Конечно, сладенький, — невнятно бормочет Старки, сумев, наконец, привести бельё в порядок. — Что тебе нужно?

— Флакон зелья истины. В научных целях, разумеется, в будущем я собираюсь стать зельеваром, — лжёт Том.

— Уверена, что сумею его раздобыть, — она усмехается. — Я пришлю тебе сову.

Том кивает. Она целует его и, с туфлями в руках, нетвёрдой походкой выходит из туалета, оставляя неудовлетворённого Тома наедине с собственными мыслями.

По поместью разносится громкий звон, возвещающий смену года.

* * *

Том стоит в дверях Тайной комнаты. Он вернулся в замок час назад и, нигде не найдя Гарри, решил спуститься сюда. Не то чтобы Тому необходимо его увидеть, ему просто скучно.

Растянувшийся на диване Гарри держит над головой книгу и вглядывается в страницы так, будто решает мудрёную задачу. Наблюдающего за ним Тома он не замечает.

Тот поправляет волосы и самым изящным образом приваливается к косяку.

— Скучал?

Гарри вздрагивает, роняет книгу, но успевает поймать её в воздухе, а потом садится и откладывает на диван.

— Нет, конечно, — выпаливает он.

И выглядит так, будто его поймали на горячем. Том заинтригован.

— Что ты там прячешь? — он идёт к Гарри.

— Ничего. Как прошли каникулы? — спрашивает весь из себя дружелюбный Гарри.

Совсем не подозрительно. Том почти забыл, какой он ужасный лжец. Книга выглядит древней, так что, скорее всего, из здешних запасов. Том прочёл их все и не понимает, отчего Гарри вдруг пытается спрятать одну из них.

Глядя на приближающегося Тома, тот пытается схватить книгу, но та вылетает прямо у него из-под рук, приманенная чарами. На обложке нет названия, так что Том открывает первую страницу под прожигающим взглядом Гарри. Тот будто готов броситься в драку.

— Наука о парселтанге? — вслух читает Том. — Значит, теперь тебе интересно?

Он самую малость обижен. Том в самом деле прекрасный учитель, и он сам предложил свои услуги Гарри, а тот выбрал какую-то замшевшую книжонку.

— Ты хоть слово понял? Этой книге под тысячу лет, даже я не смог её прочесть, — продолжает Том, небрежно шелестя страницами.

— Я разберусь, — спесиво отрезает Гарри и скрещивает руки, щурясь на Тома.

— Почему не позволишь помочь? Некоторые убить готовы, чтобы получить меня в личные наставники, — шипит Том и садится рядом. Он устраивается чуть боком, закидывая руку на спинку дивана.

— Потому что твоя помощь мне не нужна, и я не собираюсь ходить у тебя в должниках, — шипит в ответ Гарри и вырывает книгу обратно.

— Никаких долгов... Будешь рассчитываться сразу после каждого урока, — Том красноречиво поводит бровью и придвигается ближе. — Или во время, если сможешь во многозадачность.

— Отъебись, — Гарри краснеет, не сумев переключиться на английский. Раздосадовано вздохнув, он снова открывает книгу.

Том улыбается. Досада — хороший старт для их маленькой игры. Том едва не стух от скуки за эти дни, и теперь ему хочется драйва. Особенно после фиаско в туалете поместья Малфоев.

Ему жизненно необходимо немного кайфа, а убить кого-то в стенах замка куда труднее, чем залезть Гарри в штаны. Да и парселтанг его уже несколько подзавёл.

Нужно просто немного поднажать, и Гарри обязательно войдёт в нужную колею. Это будет весело.

— Отсоси мне, — спокойно произносит Том, будто о погоде говорит.

— Чего? — почти взвизгивает Гарри, будто его просьба — верх похабности. — Нельзя вот так говорить такое!

Ровно то, чего Том ожидал.

— О? Мы вернулись к старым ролям? Ты у нас непорочная девица, на чьё благочестие я покушаюсь одним упоминанием секса? — насмешливо тянет он.

— Я — не девица!

— Девица-девица, вот только вместо того, чтобы смиренно ждать принца, ты тайно наслаждаешься тем, как тебя поёбывает чудовище, — Том подаётся ближе, отбирает книгу и швыряет её куда-то за диван, и Гарри не то чтобы переживает за её судьбу. — Я сыграю чудовище.

Гарри звучно сглатывает, и его одежда не особо скрывает твердеющий член. На нём не мантия, а рубашка с чёрными брюками. Он так и не научился соответствующе одеваться, и Том готов разорвать эти мещанские тряпки прямо на нём.

— Ты и так чудовище, — непреклонно произносит Гарри. И что ж, возможно, в этом есть доля истины.

— Так даже лучше. Итак, Гарри, сыграем?

Том кладёт ладони на его бёдра и ведёт вверх, мазнув кончиками пальцев по выпуклости в штанах. Гарри, похоже, не знает, куда деть руки, и хватается за диван. Он снова выглядит так, словно борется с самим собой.

Они оба прутся от игры в кошки-мышки. Гарри убегает, втайне надеясь, что его поймают, и ничто не разрушит его образ жертвы. Ведь нельзя переживать о морали, если решаешь не ты. И Тома это устраивает. Пока Гарри готов подыгрывать, он будет злодеем. Можно сказать, это — идеальные роли.

— Я могу заставить тебя отсосать мне, — шепчет Том.

— Нет, не можешь, — Гарри тут же принимает вызов, правда голос у него сипит, а глаза горят желанием попробовать, но он так упрям. Это часть его натуры: отвергать то, что он умом считает неправильным.

И поэтому Тому так хорошо, когда он всё равно заставляет Гарри поступить по-своему. Заставляет переступить через собственные правила и убеждения. Заставляет по чуть-чуть развратиться.

— Конечно, могу. И даже больше: я сделаю так, что ты сам этого захочешь. Доказать?

Гарри не успевает ответить: он тает от поцелуя, словно только этого и ждал. Быть может, ждал с того самого дня, когда Том две недели назад покинул его постель.

Том целуется грязно: вылизывает язык Гарри, покусывает губы, а рукой хватает за член, лаская его сквозь ткань.

Не проходит и пары секунд, а Гарри уже стонет ему в рот и толкается в ладонь.

Когда всё тело его напрягается, а дыхание становится по-особенному прерывистым, когда он вот-вот готов кончить, Том останавливается и отстраняется. Гарри тут же тянется к себе рукой, но получает звонкий шлепок.

— Какого хрена? — с трудом выговаривает он.

— Пока нельзя.

Гарри бросает на него задиристый взгляд — Том находит его раскрасневшуюся физиономию и надутые губы… очаровательными — и снова тянется, и снова получает шлепок.

— Мне связать тебе руки?

И снова Гарри не успевает ответить. И Том снова целует его и принимается надрачивать через брюки. И снова Гарри теряет голову. И снова вскидывает руки, но на этот раз, чтобы обнять Тома за шею. Том не против.

И каждый раз, когда Гарри готов кончить, он останавливается и ждёт того самого момента.

— Боже, ну пожалуйста, — наконец скулит Гарри на четвёртый раз.

— Ты кончишь после меня, — выдыхает Том и повторяет первый свой приказ: — Отсоси мне.

На этот раз Гарри даже не задумывается. Не может: мозг стёк куда-то к паху. Он разворачивается на диване и хватается за ремень Тома, пытаясь расстегнуть его ходящими ходуном руками.

Но Том видит это не так.

— На пол, — велит он и легонько толкает Гарри, но это лишнее: тот тут же подчиняется и стекает вниз, устраиваясь у него между ног. Том опускает взгляд и чувствует себя всемогущим как никогда.

Гарри всё-таки справляется с ремнём и вдруг замирает в неловкой тишине. Том намекающе давит ему на затылок. У Гарри приоткрывается рот от прерывистого, быстрого дыхания, и он начинает дрожащими руками стягивать с Тома брюки.

Тот немного приподнимает задницу, помогая высвободить член. Гарри смотрит на него мутными глазами, облизывается, и Тому приходится вцепиться в диван, иначе он рискует схватить Гарри за голову и насадить его на себя до самого корня. Что-то подсказывает — это будет неверная линия поведения.

Гарри всё смотрит на его член, будто ничего прекраснее не видел. Это льстит, но сейчас Тому нужно не это, и он начинает терять терпение.

— Давай же, — его голосу заметно не хватает твёрдости.

Гарри придвигается ближе и обхватывает его ладонью, осторожно поглаживая.

— Я не знаю, что делать, — признаётся он.

— Просто возьми его в… — Том не заканчивает. Гарри наклоняется и облизывает розовую головку, разом выбивая весь воздух из лёгких.

Гарри воодушевляется и принимает член так глубоко, как позволяет ему горло. Тепло. И влажно. И Том понимает, что готов кончить, но пересиливает себя, цепляясь за диван до побелевших костяшек.

— Стой, — сипит он. Гарри подчиняется, и это только ближе подводит к грани.

Том делает несколько размеренных вдохов, прежде чем позволяет продолжить. И Гарри продолжает: скользит губами вверх-вниз по стволу так естественно и с таким удовольствием, что Том, не сдержавшись, зарывается пальцами в чёрные волосы и перебирает их почти любовно.

Он — средоточие внимания Гарри, и это уж слишком. Том успевает оттянуть его от себя, брызжа спермой на подбородок.

Он закрывает глаза и роняет голову на спинку дивана. Оргазм так силён, что он чувствует биение сердца в висках. Том с трудом дышит, но ощущает себя живым, как никогда. Именно этого кайфа он искал.

— Теперь можешь кончить, — говорит он Гарри, едва к нему возвращается дар речи.

— Ммм… я как бы… уже, — признаётся тот. Он сидит на полу с расплывающимся мокрым пятном на неснятом белье. С подбородка его раскрасневшегося лица капает сперма.

Том не в силах на это смотреть. Это слишком и для его члена, и для его мозга. Он снова размеренно дышит, снова пытается взять себя в руки. Никто и никогда не видел его таким уязвимым, но ему плевать. Это просто Гарри. Он — по каким-то неясным для Тома причинам — особенный.

— Я тебе не разрешал, — замечает Том чуть погодя.

— Нахер катись, — отрезает Гарри и растягивается на полу, обтирая подсохшую сперму рукавом и пряча лицо в ладонях. — Не верю, что я это сделал.

Том усмехается.

— Я же говорил, что заставлю, и заметь, мне даже не пришлось особо напрягаться, ты сам буквально заполз мне меж…

— Захлопнись! — огрызается Гарри. Он встаёт, застёгивает брюки, а потом вдруг замирает и задумчиво смотрит на пол пару секунд.

— Кажется, я гей, — шепчет он, будто сделал великое открытие.

— Неужели, — ровно произносит Том и натягивает брюки, не вставая с дивана: он не доверяет дрожащим коленям.

— Да, я так думаю. Можешь?.. — Гарри, как ни в чём не бывало, обводит рукой измазанный подбородок. Он не выглядит ни смущённым, ни униженным. Жаль. Тому придётся найти способ получше, обозначить свою доминирующую позицию.

— Скажи «пожалуйста», — Том потягивается всем телом.

— Ладно, сам справлюсь. Где, чёрт побери, моя палочка? — Гарри начинает шарить по щелям дивана, но находит её под ним. Похоже, он с излишним пылом рвался к его члену.

Том улыбается от этой мысли.

— Я бы не решился махать этой штуковиной перед собственным лицом, но тебе, вроде как, терять нечего. Разве я не велел выкупить собственную? — он всё-таки бросает в Гарри беспалочковое очищающее.

Смотреть, как исчезают улики, несколько неприятно.

— Премного благодарен, — паясничает Гарри, игнорируя вопрос, и суёт палочку в карман.

Тома редко игнорируют, но когда так поступает Гарри, это особенно раздражает. И чтобы привлечь внимание, Том выхватывает палочку из его кармана (это, определённо, не поступок какого-то неразумного, влюблённого по уши подростка).

— Эй! — Гарри разворачивается и пинает Тома в лодыжку, заставляя того недостойно взвизгнуть.

Больно. Ещё реже Тома пинают или бьют.

— За что? — он хватается за ноющую ногу. — Мне всё-таки опять тебя связать? Или привязать к креслу и бросить здесь? Опять.

— Отвали и верни палочку.

Жаль, что Гарри больше его не боится. Быть может, стоит это исправить? Исполнить свои угрозы, например?.. Но тогда Том будет обречён на одинокие, скучные вечера.

Чем же он занимал свободное время, когда у него под рукой не было Гарри?

Том не привязывает его к креслу, а просто внимательнее разглядывает палочку.

— Почему ты используешь этот хлам? Где ты вообще её достал?

Ясень обычно хорошо срабатывается с упрямыми идиотами вроде Гарри, но, видно, не в этот раз.

— На Ноктюрн-алее. Она бывшая в употреблении, — бормочет Гарри.

Том со вздохом трёт лоб.

— Что за олух покупает пользованные палочки из ясеня? Все знают, что это дерево срабатывается лишь с первым владельцем.

— У меня и выбора особого не было! И я, чёрт возьми, не стругаю палочки, откуда мне об этом знать?

— Что ж, я тоже не «стругаю», это основы, — Том бросает палочку Гарри, и тот легко её ловит. — Не могу смотреть на твои с ней потуги. На следующих выходных в Хогсмиде сходим к Олливандеру. Перенесёмся по каминной сети из Кабаньей Головы, никто и не заметит.

— Ты хочешь отвести меня за покупками, — медленно выговаривает Гарри.

— Нет, я всего лишь не хочу вдруг умереть, когда твоя палочка взорвётся, а ты, похоже, не в состоянии уладить этот вопрос сам. Пользованный ясень, серьёзно? Ты ещё скажи, что сердцевина там — волос единорога?

Гарри не отвечает, потому что Том, как всегда, прав.

— У меня нет денег, — признаётся он наконец, меняя тему.

— Ну конечно, нет, — насмешливо тянет Том. — Я сам её тебе куплю.

Гарри будет ему должен, и рано или поздно Том найдёт, как это использовать: может, выманит ещё несколько подробностей о будущем или разведёт на какую-нибудь интимную услугу.

— Почему? — Гарри склоняет голову и подозрительно щурится.

— Вот такой я щедрый. Но если захочешь отплатить — могу подсказать пару способов, — Том опускает взгляд на его пах.

— Я не буду заниматься с тобой сексом за деньги! — давится воздухом Гарри и пытается прикрыться, словно Том видит сквозь одежду.

— И то верно, ты делаешь это бесплатно. Секунд десять назад ты сделал мне минет только потому, что я попросил. Так держать, — отвечает Том просто, чтобы сбить с Гарри спесь.

Интересно, а где его красная линия? Ценит ли он свою девственную задницу больше палочки?

Гарри краснеет и отводит взгляд, скрещивая руки на груди.

— Так чего ты от меня хочешь?

— Пока не знаю. Я скажу, как решу.

— Хорошо. Но я не стану делать ничего противозаконного.

— Разумеется, не станешь, — заводит глаза Том и, наконец, встаёт с дивана, чтобы поздороваться с яйцом Нагини.

Chapter Text

Следующие выходные в Хогсмиде выпадают на середину января. День выдался удивительно красивым: тонкий слой снега блестит на солнце, а холодный ветер скорее бодрящий, чем невыносимый.

— Я тебя не понимаю, — говорит Гарри по пути в Хогсмид. Они идут туда только вдвоём.

— Ты вообще мало что понимаешь, — рассеянно замечает Том, по-идиотски теребя шарф.

Он отчего-то волнуется, как на первом свидании, вот только Том на них не волнуется. Свидания — простая штука: делай вид, будто тебя забавляет чужая глупость, расточай очаровательные улыбки — вот и всё. Том всегда отыгрывал эту роль на отлично.

— Заткнись. Сперва ты пытаешься меня прикончить, потом, блядь, похищаешь, потом мы… ты… — Гарри сдувается, откашливается и трёт шею. — И… теперь ты хочешь помочь и купить мне палочку.

— Раньше у меня не было всех вводных.

В то время у каждого его действия была причина. Кроме, пожалуй, первой попытки убийства: тогда он просто несколько перенервничал. И, вообще, это всё Гарри виноват. Разве можно верно оценить ситуацию, когда от тебя утаивают важную информацию?

— Ну да, — без выражения тянет Гарри и прячет руки в карманы. — Боже, как я скучаю по прежней жизни.

— Правда? Поделишься подробностями? — спрашивает Том, прекрасно зная, что Гарри не сможет.

Тот поворачивает голову и прожигает его взглядом.

Хогсмид — как всегда на выходных в Хогвартсе — многолюден, но ученики держатся главной улицы. На окраине, куда направляются Гарри с Томом, куда спокойнее.

Том останавливается перед Кабаньей Головой: старой, грязной гостиницей, услугами которой в основном пользуются бедняки или сомнительные личности, вроде преступников и магических смесков.

— Держись уверенно: хозяин не терпит студентов и может выпроводить несовершеннолетних, — Том поправляет шарф и расправляет плечи, с сомнением глядя на Гарри. — Забудь. Просто не привлекай внимание.

— Я могу быть уверенным, — возражает Гарри, но натягивает капюшон.

Том толкает дверь, ступает внутрь и осматривается на предмет учителей, а потом шагает прямиком к большому камину. Он хватает жменю летучего пороха из большого горшка и отправляется в Дырявый Котёл.

Том приземляется гладко: в последнее время он часто перемещается камином. Следом за ним — со свойственной ему грациозностью — вываливается Гарри.

Они идут к Олливандеру. Его магазинчик пуст, и это неудивительно: палочками обычно закупаются в августе.

— Доброе утро, мистер Олливандер, — здоровается с изготовителем волшебных палочек Том.

— Мистер Риддл. Тринадцать с половиной дюймов… Тис, с сердцевиной из пера феникса. Необычное и чрезвычайно мощное сочетание. Как раз вам под стать, насколько я слышал. У вас с ней какие-то проблемы?

— Я здесь не поэтому: моя палочка идеальна. Но у моего друга в самом деле проблемы. Видите ли, он не отсюда, и когда я узнал, что его палочка — дело рук Григоровича, то настоял, чтобы он приобрёл новую у лучшего в своём деле, — Том прекрасно знает, что Олливандер недолюбливает своего немецкого коллегу.

Гарри закатывает глаза и морщит нос. Похоже, ему не по вкусу сладкие речи Тома… он предпочитает грязные разговорчики.

Но Олливандер доволен и не задаёт лишних вопросов.

— Ах, конечно. Признаю, Грегорович искусен, но его палочки не всем подходят. Пройдёмте.

Их подводят к полкам, заставленным длинными коробочками. Олливандер смотрит на Гарри, а потом достаёт одну с самой нижней полки, открывает её и протягивает палочку.

— Как вижу, вы — слизеринец, так что начнём с этого.

Гарри пытается держать лицо. Он уже знает, как выглядит подходящая ему палочка, и, судя по всему, это — не она. Стоит ему взять протянутую, и происходит взрыв. Ударная волна сметает добрую половину коробочек на пол.

— Простите, — Гарри быстро засовывает палочку обратно в коробку.

Но Олливандер выглядит не расстроенно, а взволнованно. Даже не пытаясь расставить всё по местам, он роется в сваленных под ногами коробочках. Все они выглядят одинаково, но Олливандер каким-то образом находит искомое и протягивает замявшемуся Гарри очередную палочку.

— Будьте терпеливы, подобрать вторую палочку обычно сложнее, — говорит он.

Это, похоже, яблоня, и, судя по выражению лица Гарри, снова не та самая. Том отступает на несколько шагов, но ничего не происходит ни когда Гарри сжимает её, ни даже когда машет.

— Любопытно, — Олливандер забирает палочку. — Вы — сложный молодой человек.

Том нечаянно фыркает: вот уж точно.

Позади уже десяток неподходящих Гарри палочек, когда Олливандер замирает и смотрит на Тома. Он поглаживает бороду, и взгляд его делается расчётливым.

— Интересно… — бормочет Олливандер себе под нос и достаёт стремянку, чтобы снять коробочку с самой высокой полки.

Когда он её открывает, у Гарри округляются глаза. Он принимает остролистную палочку и вздыхает, словно вернулся домой после долгого, изнурительного путешествия.

— Остролист, одиннадцать дюймов, сердцевина — перо феникса, — одобрительно кивает Олливандер. — Феникса, который дал два пера. Я продал её сестру четыре с половиной года назад, но вот, они снова вместе.

Он говорит о палочке Тома. Тот поворачивает голову к Гарри, который явно об этом знал и теперь упорно отводит глаза. Даже их палочки связаны.

— Быть может, это судьба, — таинственно произносит Олливандер, озвучивая мысли Тома.

Гарри молчит, любовно сжимая новую-старую палочку, пока Том за неё расплачивается.

— Палочки-сёстры? — с упрёком спрашивает он, едва они выходят из магазина.

— Ага, — Гарри вздыхает и перекатывает палочку меж пальцев, любуясь ею. — Хлебнёшь ты веселья, если снова попытаешься со мной сразиться.

Том не понимает подтекста. Он ненавидит не знать. А он в самом деле ничего не знает о палочках-сёстрах и скорее сойдётся в рукопашной с гиппогрифом, чем спросит об этом Гарри. С разочарованным вздохом Том держит путь к Дырявому Котлу.

Невероятно. Одна небольшая вылазка на Диагон-аллею, и вместо сувенира у него целая панамка бесячих вопросов.

А Гарри даже спасибо не сказал.

Внутренний голос подсказывает, что Том совершил огромную ошибку.

Они возвращаются тем же путём, и, к счастью, никто не замечает их краткой отлучки. Том дуется весь путь до замка, но Гарри, похоже, плевать. Он так рад своей палочке, что всю дорогу развлекается колдовством.

Теперь у него выходит куда лучше. Заклинания не особо точные, зато быстрые и уверенные. Похоже, Гарри неплохо знаком с программой шестого курса, быть может, даже и седьмого. С другой стороны, школьная программа могла и измениться в будущем.

Они возвращаются в общежитие во второй половине дня. Розье из своей вылазки в Хогсмид умудрился протащить в школу три бутылки огневиски и немного пива.

— Закатим вечеринку! — предвкушающе вопит он, раскладывая добычу на кровати. — Том, попросишь у Слагхорна разрешения? Только про огневиски ни слова. И про пиво.

— Не интересует. Устраивай всё сам, — грубовато отрезает Том и валится на собственную кровать.

В нём ещё бурлит раздражение на весь мир. Ему предстоит больше узнать о палочках, но сделать это так, чтобы Гарри не догадался о его невежестве в этом вопросе. Кроме того, весьма сомнительно, что он найдёт подходящие книги в библиотеке: за всё это время ничего подобного ему на глаза не попадалось.

— Но Слагги души в тебе не чает и точно не откажет, — ноет Розье. — Пожалуйста, Том, буду должен.

Розье нечего ему предложить, но услуга есть услуга. Взгляд задумавшегося Тома скользит к Гарри, с любопытством разглядывающего бутылки. Интересно, какой он, когда пьян? Раскован и эмоционален? Быть может, даже малость распущен?

— Хорошо, — решает Том. — Я спрошу в понедельник после Зельеварения.

— В следующую субботу вечеринка! — провозглашает Розье и откупоривает пиво. — Абраксас, пригласи девушек!

Том не уверен, что алкоголь протянет до следующей субботы.

Он переключается на стопку с домашними заданиями, о которых совсем забыл из-за свалившихся на него дел. Что ж, теперь ему точно не до исследований о палочках. Том переворачивается на живот, тянется к книгам на тумбочке, открывает первую и принимается за работу.

* * *

— Где Гарри? — спрашивает Том, откладывая последнее эссе. Уже прошёл комендантский час, а он не видел Гарри с тех пор, как они вернулись из Хогсмида.

После часов монотонной работы над скучнейшими темами Тому нужна встряска. Быть может, теперь, когда у Гарри есть подходящая палочка, Том всё-таки вынудит его сразиться. Это будет капельку занимательно, а ещё Тому интересно, что же скрывается за теми словами у Олливандера.

Или, может, Том сумеет присунуть Гарри в рот, и это тоже будет забавно.

— Не знаю, он ушёл на улицу часа два назад, — жмёт плечами Эйвери.

— Мне пора на обход, — лжёт Том и встаёт.

Он не берёт зимнее пальто (он не настолько отчаянный) и идёт по коридорам подземелий, не утруждая себя проверкой классов и кладовок. Сегодня Том собирается взять с поличным одного-единственного студента.

Он открывает большую дверь во двор и так и замирает, находя взглядом сидящего на каменной кромке замёрзшего фонтана Гарри. Стоит середина ночи, но отражённый от снежных покровов лунный свет позволяет всё рассмотреть.

Гарри поднимает палочку и произносит какое-то заклинание. Кончик взрывается ослепительным серебристым светом. Поначалу размытый, он обретает форму большого животного — оленя, который кругом гарцует по двору, а потом возвращается к Гарри.

Телесный Патронус. Том никогда прежде не видел подобного.

Сердце пропускает удар.

Он словно впервые смотрит на Гарри по-настоящему. Чувствует давление мощной, первозданной магии. Она дикая и по большей части нетронутая, но вот она — жаждущая однажды оказаться высвобождённой. Быть может, Гарри рождён для величия, как и сам Том. Быть может, их палочки-сёстры — знак, что им суждено ступить на эту дорогу вместе. Быть может, это, как и сказал Олливандер, судьба.

Гарри прекрасен в серебристом свете своей магической мощи, и Том хочет его. Хочет так сильно, что не может думать ни о чём другом.

Гарри гладит серебристого оленя, и есть в этом что-то столь глубоко… личное, но это вовсе не смущает Тома. Он продолжает тихо смотреть, прислонившись к косяку. Защита замка греет его, несмотря на открытую дверь.

Чуть погодя, Патронус растворяется в воздухе. Гарри встаёт, стряхивая с одежды налипший снег, и неторопливо шаркает обратно в школу.

Он не замечает Тома, пока практически не врезается в него, заметно вздрогнув. Они молчат. Том смотрит в глаза напротив и чувствует, как замирает время. В зелёных глазах — неукротимые, незнакомые Тому чувства. Кажется, Гарри плакал. У него красные щёки и мокрая от растаявшего снега одежда.

И Том хочет его.

Он хватает Гарри за шарф и осторожно тянет на себя. Замёрзшие губы мягко встречаются с его губами, и Тому кажется, что больше он не желает оставаться в этом мире один.

Это совершенно новое чувство — слабое, как тень. Но он хочет его ещё. Он хочет быть ближе к его источнику, и поэтому обнимает Гарри за талию и прижимает его к себе.

Гарри, не выпуская палочки, обхватывает его за шею, и этот нежный поцелуй растягивается в веках. Он не жёсткий, не страстный, как обычные их поцелуи. Он — ничто и в то же время всё. Он идеальный, но полый, словно ждёт главного ингредиента, чтобы заполнить пустое место.

Том понимает концепцию любви, и, кажется, здесь ей самое место. Он будто бы даже чувствует её отголосок, но этого слишком мало. Поцелуй остаётся пустым.

И Том наполняет его тем, что отлично ему знакомо.

Он распахивает тонкое пальто Гарри, подхватывает его под задницу и вжимает в стену. Тот удивлённо охает, но обнимает Тома ногами, крепче держась за шею.

В Томе вспыхивают знакомые чувства: желание и чисто физическая похоть. Он толкается бёдрами, распластывая Гарри между собой и стеной, и начинает раскачиваться. Их скованные одеждой промежности трутся друг о друга.

Гарри откидывает голову, и Том впивается зубами ему в горло. Прежняя нежность погребена под вожделением.

И Том хочет большего.

— Позволь мне тебя трахнуть, — шепчет он срывающимся голосом.

— Нет, — выдыхает Гарри, не открывая глаз, и пытается притянуть Тома к уже проступающему засосу на шее.

— Пожалуйста, — Том впервые использует это слово по прямому назначению. Том Риддл не просит, но он охотно нарушает собственные правила ради Гарри.

Тот всё равно не сдаётся.

— Нет, — он целует Тома, вероятно, чтобы заткнуть.

У Тома устают руки, и он резко отпускает Гарри; тот едва не валится на пол, но Том ловит его, бесцеремонно разворачивает и толкает грудью на каменную стену.

Том прижимается к его спине и целует в затылок, скользя рукой к пряжке ремня и осторожно расстёгивая её, словно пробует воду.

— Пожалуйста, — повторяет Том, просовывая пальцы под кромку белья и оттягивая его.

Гарри притирается задницей к его паху и затихает. Том слушает шум крови в ушах.

— Не сегодня, — выдыхает Гарри, как обещание.

Он вытягивает руки, поднимая их над головой, и позволяет Тому стянуть с себя брюки вместе с бельём. Он посылает очень противоречивые сигналы, но сейчас Тому некогда с ними разбираться.

Гарри не двигается, даже когда он отстраняется, чтобы расстегнуть собственный ремень. Том расценивает это как знак доверия — пусть Гарри и сжимает в ладони остролистную палочку — и у него теплеет в груди.

Том высвобождает налившийся кровью член и ведёт им по заднице Гарри, изо всех сил борясь с соблазном раздвинуть ягодицы и пристроить головку к сжатой дырке. В долгосрочной перспективе лучше вести себя прилично.

Том обхватывает Гарри и движет ладонью в такт своим толчкам. Гарри — громкий, его стоны эхом разносятся по пустому коридору. Том хватает его за волосы и разворачивает к себе, закрывая рот требовательным поцелуем.

Он держит темп, пока Гарри не напрягается всем телом, а его член не пульсирует в руке. Том утыкается лбом во взмокшую шею и спускает Гарри между бёдер.

Том вытягивает руки, опираясь о стену и не убирая головы с чужой шеи, пока Гарри медленно приходит в себя от оргазма. Его волосы влажные от снега и пота, но он пахнет так приятно, что Том и не думает отступать.

Чуть погодя Гарри подтягивает штаны и оборачивается в окружении рук Тома. Их носы оказываются в дюйме друг от друга, и он просто не может не податься ближе. Поцелуй короткий и почти сладкий.

— Уже прошёл комендантский час, — тихо говорит Том.

— Снимешь с меня баллы? — Гарри прикусывает губу, пытаясь не улыбнуться.

— Я собирался, но ты меня переубедил.

— У тебя следует отобрать значок старосты. Ты ужасен, — вздыхает Гарри, оглядывает коридор и краснеет. — Нас могли заметить.

— Здесь никого нет. И тебе всё равно понравилось бы, — улыбается Том. — Опасность так заводит.

Гарри не возражает.

Тому это тоже по душе. Идеальная формула: два адреналиновых наркомана и рискованный секс посреди коридора. Они с Гарри созданы друг для друга.

Тому не нужна любовь. То, что между ними сейчас, куда лучше и проще.

* * *

Том левитирует стопку книг в Тайную комнату. Гарри уже здесь: сидит за новым, недавно раздобытым Томом столом. Он над чем-то корпеет, и это не домашняя работа, а письмо. Но Гарри не с кем вести переписку.

— Что делаешь? — Том роняет книги на стол.

— Не твоё дело, — Гарри закрывает текст растопыренной ладонью, лишь подогревая интерес Тома.

Он пытается читать меж разведённых пальцев и разбирает первых два слова. Но их хватает с лихвой.

«Дорогая Вальбурга».

В груди разрастается неприятное, почти болезненное чувство.

— Ты больше не будешь ей писать, — шипит Том, прежде чем осознаёт это.

Гарри фыркает и закатывает глаза.

— Ну да. А тебе какое дело? — он убирает ладонь, окунает перо в чернильницу и продолжает писать.

Том не отвечает, потому что не знает. Он так до конца и не понял, зачем вообще избавился от Блэк, но разум застилает раскалённая ярость от мысли, что Гарри начал письмо со слов: «Дорогая Вальбурга». Ему невыносима идея, что они будут обмениваться мерзкими, милыми письмами, что Гарри будет тихо посмеиваться её тупым шуткам.

Том выхватывает письмо из-под пера и разрывает его пополам. Он не может мыслить ясно, но одно знает наверняка: нужно уничтожить письмо. И её.

— Какого дьявола?!

— Ты больше не будешь ей писать, — повторяет Том опасно низким голосом. — Если не хочешь наблюдать, как ещё я могу испортить ей жизнь.

— Да что она тебе сделала?! — возмущается Гарри и замирает. — В смысле «ещё»? Что ты натворил?

— Она встала у меня на пути.

— Как?! — Гарри вскакивает, опрокидывая стул. — Она всего лишь девушка, ты даже имени её не знаешь! Что ты натворил?!

— Я не обязан перед тобой объясняться. Не пиши ей, или я сотру её в порошок, — Том подбрасывает обрывки в воздух и поджигает их. Письмо обращается пеплом прежде, чем касается пола.

Гарри неверяще смотрит на него влажными глазами.

— Ты не сделаешь этого, — он поджимает губы.

— Всё зависит от тебя, — Том разворачивается и уходит. В висках стучит кровь.

Она — помеха. Нужно избавиться от неё.

Гарри смирится.

* * *

Следующей ночью Том впервые за несколько недель — быть может, даже месяцев — видит сон о Волдеморте. Это воспоминание, как и остальные сны о нём: всё овеяно тем же ощущением реальности происходящего. Но на сей раз чуть иным.

Он в одиночестве дрейфует в небытие, словно застрял между жизнью и смертью. И он что-то ищет.

Голод. Слепая ярость. Отчаяние. Проблески тёплого средиземноморского леса. А ещё — незнакомое ему ощущение беспомощности.

Том вздрагивает и просыпается. Как это может быть воспоминанием Гарри, если его не было рядом?

* * *

Гарри не смиряется. Он больше не говорит с Томом и не спускается в Тайную комнату. Теперь он сам бьётся над домашними заданиями и всё свободное время проводит либо в одиночестве, либо с Эйвери.

— Я сяду с Гарри на Защите, — однажды утром ставит в известность Эйвери Том, пока они идут на занятия. Гарри, скорее всего, уже в классе: он ушёл посреди завтрака, едва к нему подсел Том.

Эйвери не задаёт вопросов, лишь смотрит растерянно и кивает. Однажды он станет хорошим, заслуживающим доверия последователем.

Гарри сидит на заднем ряду. Том слоняется рядом с Малфоем и Розье, пока Меррисот не начинает урок, а потом подсаживается к Гарри, не оставляя шанса на побег.

Тот обжигает его ненавистью во взгляде. Точь-в-точь как в тот день, когда он только прибыл в Хогвартс. Какая ностальгия. А ещё это капельку заводит.

Том, как ни в чём не бывало, достаёт из сумки книги, чернила и перья, аккуратно расставляя всё это на парте. А потом берёт чистый пергамент и начинает делать заметки.

— Просто смирись уже, — тихо произносит он, чуть погодя.

Гарри сверкает зелёными глазами, хватает чернильницу Тома и швыряет её на пол. Повсюду разлетаются чернила вперемешку со стеклом.

— Простите, профессор, у меня упала чернильница, — громко говорит Том. — Я уберу.

Он берёт палочку и наводит порядок.

— Что за ребячество, — Том обмакивает перо в чернильницу Гарри.

Он не извиняется, потому что Гарри не любит, когда он использует это слово неискренне. Но что ещё сказать, Том не знает.

— Ты разрушил жизнь моего друга, — цедит Гарри сквозь зубы.

— Неправда. Это всё равно произошло бы через год или два. Она впустую тратила тут время на то, что ей никогда не понадобится. Здесь, знаешь ли, не учат, как стать фабрикой по производству детей, — Том переходит на парселтанг на случай, если их подслушивают.

— ЗАТКНИСЬ, или я тебе врежу, — шипит в ответ Гарри.

Рядом сидящие студенты оглядываются на них, но Гарри не замечает. Он на взводе и не понимает, что шипит, как взбешённая змея.

— Не я придумываю правила. Во всём этом шовинистском дерьме виновата её семья. Так что это даже не моя вина, просто забудь.

— Тогда чья это вина? — Гарри несколько подуспокоился и спрашивает это с надеждой, как будто ждёт, что у Тома проснулась совесть.

— Пруэтта. Поэтому он и ушёл из школы. Я всего лишь написал письмо и теперь едва ли могу на что-то повлиять.

— Разреши мне ей писать! Чтобы у неё был хоть один друг!

— Нет.

— ПОЧЕМУ?! — Гарри лупит кулаками по столу и вскакивает. Его стул со скрежетом проезжает по полу.

— МАЛЬЧИКИ! — кричит Меррисот.

На них, включая профессора, смотрит весь класс. Гарри затравленно оглядывается, как кролик, загнанный в угол василиском.

— Отрадно видеть, как вы двое гордитесь своим наследием, но вы срываете мой урок. По два часа отработки каждому! Сегодня вечером! — напряжённо продолжает Меррисот.

Красный от смущения, Гарри садится и извиняется. Том не может говорить от злости и просто кивает.

Ему назначили взыскание. Невероятно.

Он приглаживает волосы и переводит взгляд на поражённо рассматривающую его круглыми глазами хаффлпаффку.

— Что? — рявкает Том. Девушка вздрагивает и отодвигает стул подальше.

Его репутация рушится на глазах.

* * *

Когда Том приходит на отработку, Гарри уже стоит под кабинетом профессора Меррисот, крепко скрестив на груди руки и буравя взглядом стену напротив. Том держит дистанцию, оставаясь по другую сторону коридора.

Меррисот ведёт их в зал трофеев, где на полу свалена куча чистящих средств.

— Вы меня разочаровали, мистер Риддл. Но раз вы староста, и это — ваше первое взыскание, я верю, что вы справитесь и без надзора. Мне есть чем занять свободное время, — говорит она, упирая руки в бёдра.

— Да, профессор. Я приношу извинения за сегодняшнее своё поведение. Это больше не повторится.

— Вы согласны, мистер Поттер? — Меррисот обращает пристальный взгляд на Гарри.

— Да, — бормочет тот. Кажется, у него проблемы с признанием авторитетов, у Тома — тоже, но он хотя бы умеет притворяться.

— Вы протрёте каждый трофей в этом зале. Я вернусь через два часа. Никакой магии. Вопросы?

— Нет, профессор, — Том улыбается ей и берётся за губку.

Меррисот уходит, закрывая за собой дверь.

Гарри со вздохом оглядывается, тоже берёт губку и начинает драить большой золотой Кубок по квиддичу, стоящий, кажется, дальше всего от Тома.

Том не рад пачкать руки. Запрет на магию — несусветная глупость, да и трофеи не то чтобы пыльные. Как она вообще поймёт, натирали они их или нет? Том пытается нащупать какое-нибудь следящее заклинание, но ничего подобного нет.

Он берёт самый маленький трофей и решает возиться с ним до конца отработки, просто на случай, если Меррисот вдруг нагрянет с проверкой.

Так проходит час, но Тому становится скучно.

— Тебе нравится Блэк? — ему правда интересно.

Гарри прожигает его взглядом.

— Конечно, она же мой друг! — рявкает он и грохает очередным трофеем о полку.

— Я не это имел в виду, Гарри, — Том склоняет голову и вскидывает брови.

Гарри прекращает тереть и замирает.

— Какого хрена? Я недавно признался тебе, что я гей, и в тот момент у меня по лицу была буквально размазана твоя сперма! Какие ещё доказательства тебе нужны? — вопит он, бросая мокрую губку на стол и разводя руками.

Это сильный аргумент. Но Гарри долго до этого доходил, а что, если через некоторое время он вдруг осознает, что ему нравятся и те и другие? Опять же, когда дело касается секса, он много врёт.

— В этом вопросе тебе нельзя доверять, — подводит итог своих размышлений Том.

— Ради всего святого, ты что, РЕВНУЕШЬ? — стонет Гарри, закрывая лицо ладонями.

Том не собирается этого признавать.

Гарри со вздохом прижимается спиной к стене и плавно съезжает на пол. Он запрокидывает голову и закрывает глаза.

— Она не нравится мне в этом смысле. И она мне не понравится в этом смысле. Мне просто нужен друг.

— У тебя есть Эйвери.

— Мне нужен друг, который не ест с твоих рук. Он мне нравится, но, давай будем честны, в случае чего он всегда выберет тебя.

С этим не поспоришь. Гарри знает так много, что иногда им почти невозможно помыкать.

— Хорошо. Можешь написать ей, — Том умеет быть милосердным и сострадательным. Если это не выйдет ему боком.

— Спасибо. Не то чтобы мне нужно было твоё разрешение, — Гарри встаёт. — Я — не твоя собственность.

Том слишком устал для очередной перебранки, поэтому держит своё мнение при себе.

— Но на всякий случай проясним: я тебя прикончу, если ты опять ей что-нибудь сделаешь, — угрожающе рычит Гарри, яростно натирая золотую медаль.

Угроза такая пустая и невыносимо милая, что Том хочет его поцеловать. Гарри с трудом убил кролика, он никогда не проклянёт Тома чем-нибудь смертельно опасным. Он слишком славный, пусть Гарри и отрицает это.

— Знаю, — говорит Том вместо всего этого.

На некоторое время воцаряется тишина, прежде чем Гарри снова открывает рот:

— Что сделал Пруэтт?

— Прикоснулся к тому, что ему не принадлежало, и его за это сослали… или убили. Блэки — психи, — впрочем, Том сделал бы то же самое, покусись кто на его собственность.

— И что это значит?

Том закатывает глаза и смотрит на Гарри.

— Он. Трахал. Вальбургу, — членораздельно выговаривает он.

— О. Значит, когда ты спросил, нравится ли она мне… — голос Гарри стихает.

Гарри — идиот и всегда умудряется трактовать однозначные вещи по-своему. Иногда это удобно.

— Да, я хотел уберечь тебя от свихнутой семейки Блэк. Ты мне полезен, и я пока не готов позволить тебе умереть.

— Почему ты просто не рассказал мне?!

Том пожимает плечами, и Гарри протяжно стонет. Том улыбается и продолжает натирать уже теряющий краски кубок.

Он любит, когда всё налаживается само собой.

Chapter Text

Том получает от Геспер Старки письмо с маленьким, но тяжёлым бумажным свёртком, в котором прощупывается стеклянный бутылёк. Том не хочет распаковывать свёрток посреди Большого зала и прячет его в карман.

Письмо длинное и грязное, и на бумаге секс с ней выглядит куда задорнее, чем в действительности. Пожалуй, стоит ответить: подобная связь с известным зельеваром будет полезна в будущем.

Розье в предвкушении вечеринки, и Том понимает, что, занятый Гарри с его эмоциональными качелями, совсем забыл попросить разрешения. Сегодня уже пятница, и он решает и вовсе не поднимать эту тему. Быть может, Слагхорн ничего не узнает, а Том и не собирался присутствовать, так что ему плевать.

Гарри ещё немного сердит, но теперь, когда он думает, будто Том пытался его защитить, он быстро остынет и простит его.

Это вопрос времени.

* * *

Всю субботу Том проводит в библиотеке, ища информацию о палочках-сёстрах, но находит лишь мимолётное упоминание о том, что сердцевины-близнецы не станут сражаться друг с другом.

Он натыкается на историю о легендарной Старшей палочке — могущественнейшей из существующих. О палочке, способной на невероятную магию, которую прозвали Палочкой Смерти из-за тянущегося за ней кровавого следа. Том хочет её.

В общежитие он возвращается поздно, совсем забыв о вечеринке. Но стоит ему переступить порог и оказаться за заглушающими чарами, как Том получает жестокое напоминание: музыка гремит невыносимо, но смех звучит ещё громче.

На полу сгрудились занятые какой-то детской игрой студенты. Том осматривается, но Гарри не находит.

— Слышал что-нибудь о Старшей палочке? — спрашивает он у Лестрейнджа, одиноко сидящего у камина с книгой. Он тоже не сторонник шумных сборищ.

— Да, есть такая детская сказка «О трёх братьях»: о палочке, смерти и каких-то там братьях. А что?

История, которую прочел Том, вовсе не похожа на сказку, но он не собирается делиться выводами. Нужно самому найти книгу.

— Да так, читал о ней где-то, — Том садится в соседнее кресло. — Как вечеринка?

— Музыка — дерьмо, — Лестрейндж переворачивает страницу. — А Роуз грозилась донести Слагги, что мы пронесли выпивку в гостиную. Корова.

Лестрейндж совсем не ценит свою кузину так, как ценит её Том. Точнее, как он её ценил, когда ему было всё равно, кого нагибать.

Том снова осматривает комнату. Розье сосётся с кем-то на полу, но ни Малфоя, ни Эйвери не видно.

— Так они с алкоголем переместились в спальню?

— Да, но всё стало несколько… неловко. Поэтому я вернулся сюда.

Том не знает, что это значит, но звучит паршиво. В мыслях возникает образ полуголого Гарри, дерущегося подушками с Малфоем и Эйвери.

Он встаёт и идёт к спальне.

Том так сильно толкает дверь, что она с грохотом бьётся о стену. За задёрнутым пологом слышатся стоны, и он поворачивает голову к кровати Эйвери.

— Привет, Том, — раздаётся из другой стороны знакомый, но непривычно жизнерадостный голос. Гарри впервые называет его по имени.

Он, полностью одетый, сидит на не заправленной кровати с бутылкой огневиски в руке. Рядом Малфой, тоже одетый, тасует колоду Взрывающихся карт. Оба пьяны, но всего лишь играют.

От кровати Эйвери разносится очередной звучный стон, и Гарри с Малфоем хихикают, как малолетние девчонки.

Это капельку обескураживает. И когда они стали такими закадычными друзьями?

— Значит, вы двое сидите и слушаете, как Эйвери кого-то трахает? — хихиканье становится громче.

— Мы сюда первыми пришли! — чуть невнятно отвечает Гарри и отпивает из бутылки. — Мы с Арб… Абрараксом.

Малфой тасует карты с широкой, хищнической ухмылкой, словно только и ждёт, когда Гарри достаточно опьянеет, чтобы залезть на него. Том хочет стереть эту ухмылку кулаком.

Он подступает ближе и отбирает у Гарри бутылку. В ней — ровно одна треть.

— Не думаешь, что тебе хватит? — резко спрашивает он.

— Нет, — Гарри выхватывает бутылку обратно. — Если тоже хочешь: попроси. Ты мне нравишься, когда ты милый со мной, — сосредоточенно выговаривает он и пытается сделать очередной глоток, но проливает огневиски на кровать.

Малфой вскакивает, спасая свои дизайнерские шмотки, а Гарри водит по мокрому пятну ладонью, словно может его вот так стереть.

— Я собираюсь спать, — Том впивается взглядом в Малфоя, надеясь, что тот поймёт намёк и съебётся отсюда.

— Ладно, ладно, мы вернёмся в гостиную, — тот собирает карты и идёт к выходу. — Идём, Гарри! — кричит он из коридора.

— Нет, — отрезает Том, когда Гарри ступает к двери.

— Ты не можешь мне приказывать, — тут же взвивается Гарри.

— Ты пьян.

— И какое тебе дело?

— Я староста, заставлять соблюдать правила — моя работа.

Гарри фыркает и смотрит на него с недоверчивым изумлением.

— И ты осуждаешь меня за пьянство? Это даже не преступление! В отличие от убийства!

— Пьянство для несовершеннолетних — преступление, — закатывает глаза Том.

— Мне семнадц… Ох, блядь! — Гарри морщится и хватается за голову.

Том смотрит на него, сведя брови. Гарри не может быть старше него: он выглядит едва ли на пятнадцать, да и ведёт себя так же. С другой стороны, Гарри умеет призывать Патронуса, а это невыполнимое для детей заклинание.

Почему он оказался на одном курсе с Томом?

— Как твой возраст связан с будущим? Это никак не влияет на временную линию.

— Я не знаю, как это работает! Хватит задавать вопросы, — огрызается Гарри.

— Ты уверен, что тебе семнадцать? — Том обводит его скептическим взглядом с головы до ног.

— Было, — вздыхает Гарри, не отпуская голову. Под носом у него выступает кровь.

Том борется с искушением вызнать больше — у Гарри, похоже, язык развязался от огневиски — и задумчиво рассматривает его.

Тот покачивается, будто вот-вот упадёт, потирая лоб. Он так пьян, что не замечает кровящего носа.

— Иди уже спать, пока твоим состоянием никто не воспользовался, — решает наконец Том и украдкой машет палочкой, останавливая кровотечение.

— Ах, да, я и забыл, теперь ты хочешь меня защищать.

— Хочу. Мне ещё и спать тебя уложить?

Гарри обжигает его взглядом, но его гнев утихает. Невнятно что-то пробормотав, он разворачивается к кровати и падает на неё животом. Том разочарованно вздыхает и шагает к собственной постели, расстёгивая по пути пуговицы. Не так он всё планировал.

Том переодевается и задёргивает полог. Эйвери и его новая зазноба угомонились, и в спальне теперь тихо, но он всё равно бросает на кровать заглушающие: Малфой и Розье явно вернутся среди ночи не на цыпочках.

Том почти засыпает, когда кто-то проникает за его полог.

— У меня кровать мокрая. Кто-то пролил на неё огневиски, — жалуется Гарри.

Том недоверчиво смотрит на него, но не напоминает, что Гарри, вообще-то, волшебник, и высушить пролитое для него — секундное дело. Он не понимает, то ли Гарри настолько глупый, то ли это новый способ самообмана, чтобы случайно заняться с Томом сексом, а потом не мучаться виной. Том решает, что первое, ведь Гарри до сих пор на него зол.

Том перекатывается на другую сторону кровати, и Гарри ложится рядом.

— Спасибо, — бормочет он. Том переводит на него взгляд, не совсем уверенный, за что его благодарят.

Они долго лежат в темноте бок о бок. Воздух вокруг густеет, и у Тома начинает быстрее биться сердце. У него встало, едва голова Гарри коснулась подушки, но он ведь решил не давить после случая с Вальбургой, поэтому ничего не предпринимает. Потом это окупится.

Гарри решает по-другому. Он становится на колени, стягивает рубашку и смотрит на Тома мутным взглядом, а потом наклоняется и быстро целует, прежде чем снова отпрянуть. У Тома на губах остаётся привкус алкоголя.

— Если хочешь, можешь меня трахнуть, — шепчет Гарри.

Том шумно втягивает воздух и едва тут же не спускает в штаны. Он впервые слышит настолько возбуждающие слова.

Том принимает решение за полсекунды: сделать это и надеется, что Гарри не передумает и не устроит ему утром разнос, или сдержаться, чтобы подстраховаться.

Том — не из тех, кто подстраховывается. Подстраховываться скучно.

Он опрокидывает Гарри на спину, вжимает его в кровать и жадно целует, ладонями оглаживая худощавую, обнажённую грудь.

— Я ужасный человек, — выдыхает Гарри, едва губы Тома переключаются на шею.

Том что-то неопределенно мычит между поцелуями. Такая драма. Вина вокруг Гарри почти осязаема, но у Тома нет сил на разговоры.

— Я тебя ненавижу, но и хочу. Не знаю, почему меня к тебе так тянет, — продолжает Гарри. — Может, я такой же ебанутый, как и ты.

Том садится на пятки и разводит его ноги.

— Да, — соглашается он, стягивая с Гарри пижамные штаны. Под ними ничего нет. — Но не бойся, я выебу тебя так, что ты и имя своё забудешь.

Том подталкивает его в бёдра, пока Гарри не догадывается перевернуться на живот. Том ведёт ладонями по его заднице, останавливаясь на копчике, и произносит заклинание: это беспалочковое он выучил как раз для такого случая. Гарри взвизгивает, ощущая, как из него потекла вязкая смазка.

— В тебе не останется места для вины, потому что ты весь будешь полон мной, — обещает Том и проталкивает внутрь палец.

Гарри расслаблен — спасибо огневиски — и он добавляет второй. И третий. Гарри подрагивает, но не жалуется, и Том растягивает его, доставая пальцы и снова вгоняя, вырывая из Гарри короткие, острые охи.

У Тома так стоит, что ему больно. Он приспускает штаны ровно настолько, чтобы приладиться головкой к влажно блестящей дырке. Это возбуждающе, но Том немного нервничает: он впервые заходит так далеко с парнем.

Том поводит бёдрами, входя по чуть-чуть, и слышит, как Гарри шумно дышит в матрас.

Так тесно, что, кажется, раскрыть его почти невозможно. Кожа у Гарри обжигающе горячая, когда он одной рукой давит ему на плечи, в другой заставляет вскинуть бёдра. От этой позы у Гарри красиво прогибается спина.

Он цепляется за простыни и стонет то ли от удовольствия, то ли от боли, быть может, от того и другого разом. Но это — прекрасно, и Том хочет ещё.

Он круче поводит бёдрами, и Гарри стонет громче. Том заворожённо смотрит, как его член исчезает в Гарри, и снова в его груди зарождается странное чувство. Ему нужно больше. Ему нужно ближе.

Том отстраняется, вновь садясь на пятки, и тянет Гарри за собой. Руки сами собой обхватывают его, сжимая в крепком объятии. Его член ещё наполовину внутри, и в этой позе он толкается глубже и под другим углом. Гарри весь содрогается.

— Ох, блядь, — задыхается он.

Том замирает.

— Хорошо?

— Мммм, — Гарри горячо кивает и откидывает голову на его плечо.

— Прикоснись к себе, — тихо велит Том, ритмично шлёпая бёдрами по заднице Гарри.

И тот подчиняется.

— Поцелуй меня, — это тоже должен был быть приказ, но выходит отчаянная просьба.

Но Гарри подчиняется. Он как может выворачивает голову, чтобы одарить Тома неаккуратным поцелуем. Слишком много языка, но Том не против, что всё выходит так мокро и грязно. Он прётся от такого подвыпившего, шлюховатого Гарри.

С очередным толчком Том хватает его за горло, не позволяя сдвинуться ни на дюйм, и кончает от ощущения безграничной власти, стоня Гарри в рот.

Потом он крепко держит его, впиваясь ногтями во вспотевшую кожу, осыпая шею зубастыми поцелуями и слушая задушенные стоны, пока Гарри содрогается в его руках.

Когда дыхание его выравнивается, Том отстраняется и убирает всё взмахом руки. Гарри валится на кровать и обнимает подушку Тома. Он даже не пытается искать одежду.

— Ненавижу тебя, — сонно бубнит Гарри. — Но ещё ты мне нравишься.

Что ж, это имеет смысл.

— Мне нравится засовывать в тебя член, — честно отвечает Том.

Он ложится Гарри под бок и укрывает их одеялом.

* * *

Гарри, похоже, не жалеет о том, что произошло ночью, а крышесносный секс даже помогает ему простить Тома, поэтому в понедельник после занятий они вместе спускаются в Тайную комнату.

Том сидит за столом и прожигает взглядом свои записи относительно «дела Гарри», рассеянно поглаживая кончиками пальцев кожистое яйцо Нагини. Каменный пол источает мертвецкий холод, поэтому он сделал для неё тёплое гнездо на столе.

Том оборачивается посмотреть на развалившегося на диване со снитчем Гарри. Где он только его достал? Денег-то у него по-прежнему нет.

У Гарри хорошие рефлексы. Он, должно быть, играл за ловца.

— Итак, тебе было семнадцать, но теперь ты моего возраста. Из-за нашей связи я вижу твои воспоминания. А ещё у нас палочки-сёстры, — подводит итог Том, а потом вспоминает последний сон о лесе и пустоте и спрашивает: — Что ты делал в средиземноморском лесу?

— Ты о чём? — вздыхает Гарри. Он отпускает снитч и ловит его прежде, чем тот отлетит слишком далеко. — Я нигде особо не бывал. Я был, вроде как, занят.

— Тогда откуда у тебя это воспоминание? Оно мне снилось.

Гарри округляет глаза и закусывает губу.

— Ты что-то знаешь, — предъявляет ему Том.

Такое чувство, что не хватает одного-единственного, связующего всё вместе кусочка. Если бы только он его нашёл, то сразу бы разгадал загадку. Сны — ключ к чему-то.

— Я ничего не могу рассказать, — протестует Гарри, суёт снитч в карман и медленно тянется к палочке.

— Ты задолжал мне две услуги, помнишь? Я обналичиваю одну сейчас. Выкладывай.

— Нет!

— Это лишь боль, она тебя не убьёт.

— Я не собираюсь себя пытать!

— Incarcerous! — Том по наитию бросает беспалочковое, но Гарри слишком быстр. Он спрыгивает с дивана и накрывает себя щитом. По нему даже ряби не идёт от разбившегося заклинания. Это показалось бы Тому очаровательным и даже впечатляющим, не будь он так зол.

Его беспалочковые не особо сильны, но использовать палочку нельзя: кто знает, как отреагируют друг на друга сердцевины.

— Ты надо мной издеваешься? — рычит Гарри и целится в Тома.

— Я предельно серьёзен. Расскажи мне, что знаешь.

Том близок к разгадке как никогда. Он должен всё узнать.

— А иначе что? Свяжешь и бросишь меня здесь? Ты уже пытался, чёртов психопат! Мы уже это проходили!

Том знает, что Гарри не станет нападать, если его не вынудить. Так что, не стоит торопиться, пока чаша весов не качнётся на его сторону.

И Том этого дождётся. Но ему нужен предлог.

— Я не это собирался сделать, — лжёт он. — Просто подумал, что ты захочешь опробовать бандаж. Я прочёл об этом в одной старой японской…

— Чего? — совсем теряется Гарри.

— …книге. Я могу связать тебя, а потом взять, как пожелаю. Тебе не придётся думать, не придётся действовать, а просто расслабиться и чувствовать.

Гарри прикусывает губу и больше не целится в Тома. Сработало.

Том с лёгкостью его разоружает, и, когда чужая палочка оказывается в его руке, он начинает понимать, что Гарри нашёл в этом заклинании.

Тот выразительно матерится, но Том, едва ли это замечая, разглядывает палочку из остролиста. Она лежит в ладони, как тисовая, и всецело подходит его магии. Том целится в немного испуганного Гарри и прячет собственную палочку в рукаве.

— Ну что, движемся дальше? Я задал вопрос.

— Да что, блядь, с тобой такое? Думаешь, я теперь тебе отвечу? Ты вообще подумал о последствиях?! — рычит Гарри.

— Разумеется, подумал. Ты ничего не вспомнишь.

Том уверен, что готов: он оттачивал заклинание забвения на новогодних каникулах и сумеет подчистить Гарри память, ничего не повредив.

— Сядь и успокойся, или я тебя заставлю, — приказывает Том, грозя Гарри его же палочкой.

Тот взвешивает варианты и — Гарри был бы не Гарри, не реши сопротивляться до конца — ныряет за диван. Том азартно следит за пытающейся скрыться добычей. Что ж, если Гарри настаивает — поохотимся.

— Можем сыграть и по-твоему, дорогуша, но не вздумай плакаться, когда тебя заарканят, — насмешливо тянет Том и разносит диван.

Гарри сыплет проклятьями под градом щепок, но выглядит целым и невредимым, переползая за ближайшую колонну, что держит свод высокого потолка.

— Ты не можешь меня убить! Ты поклялся! — вопит он.

— Я уже говорил, что не позволю тебе умереть. Ты ещё полезен, — на самом деле Тому он нужен. Во многих аспектах. — Потом я попрактикуюсь в целительстве: будешь как новенький. Или ты можешь сэкономить нам время и сразу сдаться.

Гарри не отвечает, повисает долгая тишина. За колонной Том не видит, чем он занят. Ступая мягко, как может, и не меняя позиции нападающего, Том медленно обходит колонну. Но Гарри отзеркаливает его и движется в другую сторону.

— Здесь ты бессилен. У тебя даже палочки нет.

Раздаётся отрывистый скрежет, и снова тишина.

Том начинает терять терпение, но не хочет разносить в пыль колонну: кто знает, что произойдёт тогда с Комнатой, поэтому создаёт огненный водопад между стеной и колонной, отрезая Гарри путь.

Колдовать палочкой из остролиста — чудесно. Правильно. Она усиливает магические потоки, которые он направляет на её же владельца. Она признаёт в Томе хозяина. И, быть может, однажды Гарри тоже это признает.

Ещё пара шагов, и Том замечает пойманного в ловушку Гарри, тут же посылая ошеломляющее. Тот уклоняется и запускает в не ожидавшего такого Тома камень. Он больно врезается под рёбра, и Том пошатывается.

Гарри не упускает шанса: едва Том начинает произносить очередное ошеломляющее, как его опрокидывают на пыльный каменный пол.

Гарри садится сверху и прижимает его запястья. Мозг Тома не поспевает: он впервые оказывается во столь уязвимой позиции. Он смотрит на запыхавшегося Гарри, прямо в зелёные, горящие чувствами глаза. И это не только ненависть.

— Ты обожаешь сражаться за свою жизнь, — шепчет Том, и широкая улыбка растягивает губы. — Тебя это заводит. Какой же ты бесстыдник.

Гарри тих и лишь подаётся вперёд, сильнее вдавливая руки Тома в пол.

— Заткнись, — рычит он.

Том не сможет вскинуть палочку, но остаются ещё невербальные. Он пытается вспомнить какое-нибудь ёмкое заклинание: нужно произнести его быстрее, чем Гарри успеет инстинктивно среагировать. Скорее всего, врезав ему по лицу.

— И что ты собираешься делать? Мы долго так можем торчать, но стоит тебе убрать руку, и я возьму верх, — спокойно произносит Том и вскидывает бёдра, прижимаясь к потвердевшему члену Гарри. Хватка на запястьях становится крепче, ногти впиваются в кожу.

Круцио — короткое проклятие, но вряд ли он осилит его без палочки. Особенно против Гарри, ведь в непростительном важно намерение, а Том уже очень давно не хочет причинять Гарри боль.

— Если хочешь, давай сперва потрахаемся, а потом я задам вопросы. Раз уж я всё равно сотру тебе память, можно воплотить самые грязные твои фантазии без мучительного послевкусия вины, — искушающе мурлычет Том. — Ну так что, Гарри, о чём ты втайне мечтаешь?

— Заткнись!

Гарри, похоже, не знает, как поступить. Он просто смотрит на Тома, сведя брови. Камень под спиной неприятно твёрдый и холодный.

— Поцелуй меня, — выдыхает Том, чтобы хоть капельку отвлечься.

Гарри мнётся, но всё же наклоняется и замирает в дюйме от цели, но Том поднимает голову с ледяного пола и встречает его движение. Поцелуй и вполовину не такой пьянящий и всепоглощающий, как обычно, а всё потому, что Гарри не вкладывает в него чувств. Том понимает это слишком поздно.

Гарри отпускает его запястье и бьёт в челюсть, пытаясь вырвать палочку, но она катится в сторону.

Том бьёт в ответ — обычно он не опускается до плебейского рукоприкладства, но его достало постоянно огребать — и перекатывает их, беспалочковым приклеивая запястья Гарри к полу, как делал в постели.

— Ты же моя умница, — издевательски тянет Том сквозь сбившееся дыхание.

Он снова чувствует себя живым от их борьбы. Он так полон, что не замечает ни боли в подбородке, ни рассеченной губы, лишь слабый металлический привкус во рту.

— Катись нахер, — рявкает Гарри, безуспешно пытаясь оторвать руки от пола.

— Я должен поблагодарить тебя за то, что подтолкнул меня к изучению беспалочковой магии — лучшее решение в моей жизни, — говорит Том и встаёт.

Он отряхивает одежду и стирает кровь с нижней губы, потом подбирает палочку Гарри и направляется к столу, пиная по пути то, что осталось от дивана.

— Я ничего не скажу! — рычит Гарри.

Том ныряет под стол, достаёт спрятанный бутылёк — он заранее приклеил к обратной стороне столешницы добытое у Старки Зелье истины — и поворачивается к Гарри.

— Боюсь, у тебя не будет выбора.

Том возвращается и седлает его, раскупоривая бутылёк.

— Открой рот, — велит он, поднося горлышко к губам Гарри.

Разумеется, тот не слушается, лишь плотнее поджимая губы. Том склоняет голову и вскидывает брови.

— Серьёзно? Ты проиграл, по крайней мере, прими это с достоинством, — вздыхает он.

Гарри и не думает открывать рот. Том заводит глаза и зажимает ему нос, не давая дышать. Когда Гарри наконец размыкает губы для вдоха, он щедро льёт меж них зелье и крепко держит за голову, заставляя сглотнуть.

— Хороший мальчик, — Том отпускает его и ласково треплет по щеке. — Всё скоро закончится. Главное, помни: я никогда не позволю тебе умереть.

Он достаёт из рукава собственную палочку — использовать палочку Гарри, когда тот поверженный лежит под ним, кажется отчего-то бесчестным — и исцеляет лицо Гарри, убирает кровь, а потом находит каждую царапину от взорвавшегося дивана, залечивая и их.

Это — момент истины. Том даже не уверен, сработает ли зелье. Если эти странные стены нейтрализуют его, всё окажется впустую. Он делает глубокий вдох.

— Что ты понял, когда я спросил тебя о средиземноморском лесу?

Гарри отворачивает голову, и Том видит навернувшиеся на его глаза слёзы, когда зелье заставляет его дать ответ, а стены — промолчать.

— Я подумал, что туда отправился Волдеморт после первой смерти, — выкашливает Гарри, жмуря глаза и сотрясаясь всем телом от боли.

После первой смерти.

У Тома в висках колотится сердце, пока он пытается сделать вдох. Его будущий я умирал несколько раз. Что ж, значит, хоркруксы всё-таки работают. А ещё это значит, что он не справился: он умер.

Но сейчас не время об этом думать. Зелье истины ограничено во времени.

— Почему я вижу воспоминания Волдеморта?

— Не зна… Потому что я тоже их вижу, — выпаливает Гарри: зелье вытягивает ответ из глубин его подсознания. Он снова содрогается, получая отдачу за правду.

Выходит, их связь существует не только между Гарри и Томом. Она существовала и до путешествия во времени. Значит, у них троих есть нечто общее, не зависящее от временной линии. Например, души.

— Думаю, наши души как-то связаны. Когда ты оказался в моём времени, твоя душа заземлилась на мою и подстроила твоё тело под возраст моего. Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Я тебе не блядская родственная душа, — фыркает Гарри.

— Разумеется, нет, — Том смеётся от нелепости предположения. — Родственных душ не существует. Что ты знаешь о вашей с Волдемортом связи?

— Ничего! Она существовала с того самого дня, как он впервые попытался меня убить. Он отметил меня шрамом, а я временами мог заглядывать в его разум. И поэтому я знаю парселтанг, — Гарри всхлипывает, и из носа у него струйками стекает кровь.

Гарри выживал несколько раз, если так уверенно говорит о первом. Том даже не знает, что чувствовать по этому поводу: либо это Гарри куда сильнее, чем он думал, либо Волдеморт ещё более жалкий, чем казался.

Том залечивает Гарри нос и вытирает слёзы со щёк. У него на лбу шрам, похожий на молнию, Том и раньше его замечал, но не придавал значения.

— Почему Волдеморт пал?

— Он пытался убить меня во младенчестве, но вместо этого его убил я.

Зелье перестало работать? Это прозвучало дурной шуткой. Главной ошибкой Волдеморта не может быть поражение от руки Гарри-ребёнка. Это нелепо.

Но не прошло ещё и пяти минут.

Волдеморт проиграл ребёнку.

Том не может дышать.

— Как?! — кричит он.

— Не знаю, убивающее отскочило от меня из-за любви матери или чего-то вроде того! Я не знаю! Блядь!

У Гарри снова кровит нос. Том снова его исцеляет.

Это бессмыслица. Любовь — лишь чувство, в нём нет магии. Оно не могло остановить столь неотвратимое проклятие. Гарри, похоже, в это верит, но это не значит, что его слова — правда. Зелье истины заставляет озвучивать то, что человек принимает за правду.

— Больно, — стонет Гарри и закрывает глаза. Ему явно трудно дышать. — Кажется, я сейчас умру.

Том бросает очередное исцеляющее, но оно больше не останавливает кровь. Он не знает, как ещё облегчить страдания. Но у него осталось так много вопросов.

— Зачем ты здесь? — тихо спрашивает Том.

— Остановить тебя, — выдыхает Гарри и кашляет кровью.

Так он и думал. Почти то же самое Гарри сказал при первом допросе в Комнате. Но это ничего. Он и сам не хочет превратиться в Волдеморта. Если уж Гарри рискнул всем ради этого дела, он точно не откажется помочь Тому изменить свою судьбу.

Он смотрит на Гарри пару секунд. Том должен бы задать ещё несколько вопросов, но не хочет. Он гладит Гарри по щеке, обтирая кровь с его губ.

— Ты хорошо справился, — шепчет он.

Том поднимается и отменяет удерживающие запястья Гарри чары: тот так слаб, что даже не шевелится. Том наклоняется, подхватывает его на руки и устраивает в кресле, потом достаёт из кармана носовой платок и осторожно промакивает кровь и слёзы. Том бросает очередные исцеляющие, зная, что они, вероятнее всего, не сработают.

Он глубоко вдыхает и пытается сосредоточиться.

Нельзя делать это слишком часто: как бы хорош ни был заклинатель, у чар забвения есть побочные эффекты. Но сейчас у Тома нет выбора: он слишком далеко зашёл, и Гарри его не простит.

— Obliviate.

Том велит ему забыть обо всём, что произошло сегодня в Тайной комнате. Всё должно быть хорошо: они пробыли здесь совсем недолго. Свидетелей нет. Шанс, что его разоблачат, ничтожен.

Он внушает Гарри, что ему вдруг захотелось немного подремать в кресле, и когда он проснётся, то решит, что проспал всё это время. Том надеется, Гарри поспит хотя бы несколько часов, чтобы восстановиться от магической отдачи.

Тот сворачивается в кресле и засыпает. Том переводит взгляд на диван и пытается придумать, как объяснить это: щепа слишком мала, чтобы его можно было починить.

Потом снова смотрит на Гарри. Том слушает размеренное дыхание и, чуть погодя, целует разомкнутые губы. Гарри ничего не вспомнит, так что всё будет хорошо. Если только магические стены не защитят от чар забвения и эти воспоминания.

Chapter Text

Гарри просыпается, растерянно осматривается, хмуря брови, и прижимает ладонь к груди. Сердце Тома пропускает удар.

— Что, чёрт побери, произошло? — Гарри смотрит на место, где раньше стоял диван. Том так и не сумел его починить, поэтому просто развоплотил, но времени найти замену у него не было.

— С диваном? Я его развоплотил, — Том ступает на эту почву осторожно. Он сидит в кресле напротив и делает вид, будто читает.

— Почему?

— Кое-что случилось.

Гарри собирается ответить, поднимаясь, но морщится и закрывает глаза. Он снова садится, растирая рёбра.

— Ты со мной что-то сделал? У меня в груди горит, — хрипит он.

— Ты заснул в неудачной позе, — отмахивается Том, переворачивая страницу.

Заклинание забвения всё-таки сработало, но Гарри подозрительно щурит глаза: он не верит. Том не в силах это изменить, поэтому, как ни в чём не бывало, продолжает читать книгу и надеется, что Гарри сменит тему.

— Так что случилось с диваном? — тот растирает глаза.

— Неважно, — отвечает Том. — Если он тебе так нравился — я раздобуду новый. Какого цвета хочешь?

— Сколько времени?

— Уже прошёл комендантский час, — признаётся Том. Здесь особо не солжёшь.

— Странно, — Гарри смотрит на него так пристально, будто пытается поймать на лжи, но, в отличие от него, Том умеет держать лицо. — Почему ты меня не разбудил?

— Я тебе не мамочка.

Гарри моргает.

— Ты же говорил, что заставлять соблюдать правила — твоя работа.

— Если ты не заметил, к тебе я всегда относился по-особенному, но, если тебе неймётся, могу снять десяток баллов, — Том откладывает книгу и приторно-сладко улыбается. — Это что, допрос?

Гарри задумывается на секунду.

— Нет, — наконец вздыхает он, похлопывая себя по карманам. — Нам не пора? И где, дьявол её побери, моя палочка?

Гарри вертит головой, и до Тома доходит, что она — в кармане его мантии. Он сунул её туда, подобрав с пола. Том бы сгорел со стыда за столь дилетантскую ошибку, но у него нет на это времени.

Он тайком перекладывает палочку в рукав, встаёт и подходит к креслу, а когда Гарри наклоняется под него заглянуть, роняет палочку на сидение.

— Вот же она, — он снова подбирает её, когда Гарри вскидывает голову. Том протягивает ему палочку с ощущением, будто отдаёт собственную. Он чувствует связующую нить между ней и своей магией и секунду борется с порывом отдёрнуть руку.

— Я же там искал, — растерянно говорит Гарри, сводя брови.

— Ты как? — спрашивает Том с волнением, но стараясь не хватить через край: Гарри отлично видит сквозь его притворство. — Может, заболеваешь? Ты говорил, что у тебя в груди горит.

— Ты что-то сделал, — снова обвиняет его Гарри и тревожно осматривается.

— Например? — Том скрещивает на груди руки.

— Пока не знаю. Пошли. И, надеюсь, ты вернёшь меня в общежитие без проблем, — ворчит Гарри и идёт к двери, а потом добавляет, словно сам себе: — Как же мне не хватает мантии.

Том идёт следом с победоносной улыбкой на губах.

* * *

Нагини вылупляется в феврале. Она прекрасна: с зелёной, как у василиска, чешуёй и ярко-жёлтыми глазами. Они, правда, не убивают и даже не обращают в камень. По крайней мере, пока.

Том учит её говорить, но это медленный процесс, и ему даже интересно, как это происходит в дикой природе. Змеи не особо умны, но они умеют выражать мысли по-своему. У Тома был большой опыт общения с ними в приюте.

Нагини приходится держать в Тайной комнате, потому что объяснить её появление в середине семестра было бы непросто. Но ей здесь нравится, так что всё хорошо. Она говорит, что чует василиска.

— Надеюсь, ты не учишь её звать себя хозяином? — спрашивает Гарри с непередаваемым выражением. Он сидит на новеньком диване, который — как и обещал — достал для него Том: он просто нашёл подходящий в Комнате потерянных вещей, уменьшил его и принёс сюда, как до этого стол.

— Конечно, учу. Ведь я и есть хозяин, — отвечает Том. — Меня следует уважать, мой маленький питомец, — он поглаживает Нагини, но пристально смотрит на Гарри.

Тот со вздохом заводит глаза.

После Чар забвения он держит дистанцию. Том уверен, что память не вернулась к нему, но Гарри отчего-то насторожён. Боль в груди временами напоминает о себе, но он не особо об этом рассказывает.

А ещё он пресекает любые физические поползновения со стороны Тома.

Это не идеально, но куда лучше, чем могло бы быть.

* * *

Гарри становится хуже. В груди у него жжёт всё чаще, из носа то и дело хлещет кровь, и он постоянно кашляет. Гарри боится идти в больничное крыло: диагностические чары могут разоблачить в нём путешественника во времени. И это удача для Тома, ведь Чары забвения тоже могут заметить.

Но дела у Гарри и вправду плохи.

Тому не знакома вина, но, каждый раз глядя на него, он чувствует сосущую пустоту внутри. И пусть Том не способен пожалеть о содеянном, он знает, что всё это — дело его рук, что это он заставил Гарри зайти так далеко.

Гарри лежит на кровати, свернувшись под одеялом. Уже прошли занятия, но он ещё даже не вставал. Завтраки он тоже пропускает несколько дней подряд.

— Я могу наложить на тебя исцеляющие, — предлагает Том.

— Они не помогают, — бубнит Гарри в подушку, и это правда. Том пытался несколько раз.

— Если хочешь, я принесу тебе что-нибудь с обеда, — продолжает Том: это не проблема, ведь он как раз собирается в Большой зал.

Гарри мотает головой, глубже зарываясь в одеяла.

Но Том всё равно приносит.

— Ешь, — он бросает на матрас перед Гарри завёрнутый в салфетку сэндвич с ветчиной.

— Я не ем мясо, забыл?

Если честно, Том даже не заметил, но это наверняка случилось после этого грёбаного кролика. Он со вздохом возвращается к Гарри, подхватывает сэндвич и выбрасывает слайсы ветчины прямо на пол.

— Вот. Ешь, или я сам в тебя это запихаю, — велит он, вкладывая его в неохотно протянутую руку.

Время не лечит, и Том не знает, что делать, чувствуя себя беспомощным как никогда.

— Ты завалишь экзамены, если продолжишь пропускать занятия, — он смотрит, как Гарри кусает сэндвич.

— Думаю, это наименьшая из моих проблем, но спасибо за напоминание.

— Ты пробовал принимать зелья?

— Абраксас что-то давал мне, они тоже не помогают.

— Можно сходить к нелегальному целителю. Я знаю парочку.

— Ну конечно, знаешь, — фыркает Гарри. — Спасибо, но нет. Мне нравятся мои почки.

— Не хочешь принять со мной ванну? — предлагает Том. Он отчего-то хочет хоть как-то облегчить страдания Гарри, но у него кончаются идеи.

Гарри испуганно осматривается и, удостоверившись, что рядом никого, шипит:

— Я не собираюсь с тобой трахаться.

— Я говорил не о сексе, извращенец, а о ванне. Ванная старост — очень расслабляющая штука, быть может, она снимет боль. Там ванная размером с бассейн, и можно напустить горы пены.

— Знаю, я там бывал.

Гарри — не образчик старосты. С другой стороны, они вручили значок убийце, так, может, в школе ничего не меняется, и они совсем не смотрят, чем занимаются их ученики в свободное время.

— Что скажешь?

— Я не сниму штанов, — бормочет Гарри.

Том улыбается.

Они проскальзывают в ванную, пока остальные на послеобеденных занятиях. Гарри на него плохо влияет: до его появления Том никогда не пропускал уроков.

Под недоверчивым взглядом Гарри он запирает дверь тремя заклинаниями.

— Открой краны, — велит Том и стягивает галстук.

Гарри подчиняется и поворачивает пять из сотни золотистых кранов; те, как всегда, наполняют ванну удивительно быстро.

Том неторопливо раздевается, и Гарри явно не знает, куда деть глаза. Сам он не снял пока ничего.

— Так и пойдёшь? — спрашивает Том, оставшись в штанах.

— Нет, — отрезает Гарри, но вместо того чтобы стягивать одежду, скрещивает на груди руки.

Том садится на край бассейна и опускает ноги в пурпурную воду с шапкой разноцветных пузырей, а потом соскальзывает туда весь и становится к Гарри спиной. Ему, похоже, нужно личное пространство.

Том прикрывает глаза, слушая шорох одежды, а потом Гарри с разбегу прыгает в бассейн, и вода накрывает Тома с головой.

— Да ты сама грация, — он стирает с лица пену.

Гарри с улыбкой закрывает глаза и откидывает голову на бортик на противоположной стороне. Он выглядит почти счастливым, и Том хочет его поцеловать. С того последнего, украденного в Тайной комнате, поцелуя прошёл месяц.

Он неторопливо подплывает к Гарри и садится так близко, чтобы прижаться плечом к плечу. Гарри открывает глаза.

— Позволь поцеловать тебя, — шепчет Том с заходящимся сердцем.

— Никакого секса, — категорично отрезает Гарри.

— Никакого секса, — соглашается Том.

Гарри облизывает губы и едва заметно кивает. Том тут же обхватывает ладонями его щёки и ласково поглаживает, а потом придвигается ближе и прижимается к губам Гарри лёгким, как пёрышко, поцелуем. И даже от такого у него перехватывает дыхание.

Но Том всегда хочет большего.

Он притягивает Гарри к себе, и они целуются посреди разноцветных пузырьков, пока не остывает вода. Штанов ни один из них так и не снимает.

* * *

Когда февраль сменяется мартом, Гарри наконец идёт в больничное крыло. Эйвери буквально выпнул его туда после пропуска нескольких дней занятий подряд.

Том не знает, что делать. Он не может пойти с Гарри, но мучится в ожидании новостей — невыносимо. Что, если они раскроют его тайну и до конца дней запрут в Отделе тайн? Или заметят следы Чар забвения Тома, и это будет настоящая катастрофа?

Гарри не возвращается в общежитие. Том ждёт ещё день — это приемлемый срок, чтобы не вызвать подозрений — и идёт его навестить. Он впервые проведывает больного, но знает правила, поэтому берёт с собой хренов шоколад: ему постоянно шлют конфеты, а они редко ему нравятся.

После создания первого хоркрукса некоторая еда на вкус как пепел, но Том считает это справедливой ценой за бессмертие.

Гарри лежит на кровати в дальнем конце больничного крыла, смотрит в потолок и возится со снитчем.

— Веселишься? — Том садится в кресло у постели и бросает коробку шоколада на прикроватную тумбочку.

— Ага, проживаю свои лучшие дни, — саркастично тянет Гарри.

— Что они сказали?

— Что я здоров, как чёрт, — Гарри злится. — Они ничего не нашли, а я не могу рассказать всего.

Тому нечего ответить. Он открывает принесённую коробку конфет и забрасывает одну в рот, но вкус настолько мерзкий, что он глотает её почти не жуя.

Гарри отчего-то пытается прикончить его взглядом. Он выхватывает коробку, запихивает в себя сразу три конфеты и осматривается.

— Я знаю, что ты со мной что-то сделал, — бросает он с набитым ртом.

— Не понимаю, о чём ты.

— Ты в последнее время слишком со мной носишься, и я знаю, что это притворство. Ты что-то скрываешь.

— Я ношусь с тобой, потому что ты сказал, что тебе нравится, когда я обхожусь с тобой мило, — Том улыбается как агнец божий. Слова, которые должны были быть ложью, на вкус как правда.

Гарри краснеет, вспоминая свои пьяные откровения, но его спасает Эйвери, который громко объявляет о своём прибытии от двери, потрясая пакетом сахарных перьев.

— Они поняли, что с тобой? — Эйвери плюхается на кровать Гарри, соприкасаясь с его ногами.

Тому стоило самому туда сесть вместо грёбаного кресла.

— Пока нет, — улыбается Гарри.

Том дока в фальшивых улыбках, поэтому всегда их узнаёт.

— А что они говорят? Всё плохо?

— Со мной всё будет хорошо.

Не будет. Гарри умирает, а Том не представляет жизнь без него. Он едва ли думает о будущем, когда решает спасти Гарри во что бы то ни стало.

* * *

Том исследует всё, что может достать, о душах и связях между ними. Он считал, будто, создав два хоркрукса, знает о предмете предостаточно, но оказывается, не знает нихрена. Как и книги из школьной библиотеки. Их связь с Гарри — либо очень редкое явление, либо вовсе уникальное, потому что Том не находит вообще ничего.

Чувствует ли Гарри его хоркруксы так, как ощущает их он сам? Том смотрит на кольцо. Оно излучает тепло, и, когда Том снимает его с пальца, ему становится не по себе.

Тоже самое с Гарри: рядом с ним Том будто становится цельней.

Он вспоминает его колкость о родственных душах и вздыхает. Том даже не собирается рассматривать эту идею всерьёз. Он — чья-то родственная душа? Бред.

Что, если хоркруксы не сработают из-за этой связи? Что, если душа Гарри как-то на них повлияла, и Том никогда этого не узнает?

Он не понимает, зачем Волдеморт напал на Гарри. Из-за изначального существования этой связи? Или она стала последствием? Том ничего не знает, он не понимает самого себя.

В голову не приходит ни единой причины, чтобы пойти против чёртового ребёнка. Он настолько свихнулся? Том снова начинает бояться за будущее, и это — худшее из чувств. Он знает, что стоит ему заснуть, и эта безликая тварь захватит его сны. Будет ещё больше воспоминаний, смысл которых Том едва ли поймёт. Он будет видеть ошибки прошлого себя, но, не понимая, что происходит, будет лишь повторять их.

— Блядь! — зло кричит Том и взмахом руки магией сметает со стола все книги. Они с треском валятся на пол, и, похоже, в ближайшие несколько недель его не пустят в библиотеку.

Но Тому плевать, библиотека бесполезна.

Он возвращается к старому проекту, пытаясь изменить руническую связку, блокирующую След, так, чтобы она блокировала любую магию. Тогда, быть может, он остановит щиты времени, которые медленно убивают Гарри.

Проблема в том, что, если у него получится, исчезнут и последствия Чар забвения. И решение это в любом случае будет временным.

Том вырезает просчитанную руническую цепочку, но по действию она похожа на антимагический щит для того, кто стоит в кругу рунных камней. Этого недостаточно, и он не знает, как его улучшить.

— Хосссяин груссстит? — шипит Нагини с пола.

Гарри тоже кое-чему её научил у Тома за спиной. Он поднимает змею и кладёт на плечи.

— Грусть для слабаков, Нагини. А мы — не слабы.

Том берёт чистый пергамент и начинает рисовать новую руническую связку.

* * *

Том решает рассказать Гарри о том единственном, что точно его спасёт. Время самое подходящее: через два дня пасхальные каникулы, так что он может взять Гарри с собой.

Он хочет взять его с собой. У Гарри в его доме будет своя спальня. И у Нагини.

В больничном крыле темно и тихо. Том как раз закончил обход, и ему пора возвращаться в подземелья, но он стоит перед дверью, ведущей к Гарри.

Том открывает её и бесшумно ступает внутрь, бросая заглушку на кабинет медсестры.

Кровать Гарри в самом конце, и, шагая к ней, он проверяет остальные. Все они пусты, похоже, Гарри — единственный ночной пациент.

Тот оборачивается, когда Том оказывается у изножья его постели.

— Ты что тут делаешь? — шепчет он.

Гарри явно не рад его видеть, но у выплеснувшего всю свою ярость и разочарование Тома ни на что нет сил, и он сразу переходит к делу:

— Тебя может спасти магический ритуал. С его помощью ты поместишь душу в предмет и вернёшься после смерти.

Том ведь говорил, что не позволит ему умереть, и он твёрдо намерен сдержать слово. Гарри — его, и Смерть не коснётся его так же, как не коснётся самого Тома. Если сделать это в его силах. А это так. Он может делать всё, что пожелает.

— Я знаю, что такое хоркрукс, — отвечает Гарри.

То, что Гарри что-то о них известно, неудивительно, ведь Волдеморт умирал и возвращался.

— Создай один.

— Я не собираюсь никого убивать! Поверить не могу, что ты решил, будто я на это пойду, — Гарри садится на край кровати лицом к стене. Он не любит смотреть на Тома, когда они говорят о смерти.

— Ты убил Волдеморта. Убил будущего меня.

— Откуда ты знаешь? — испуганно спрашивает Гарри, сводя брови.

— Видел во сне, — лжёт Том. Он забыл, что ему не положено этого знать.

— Что ж, он был грёбаным чудовищем.

Тому приятно, что Гарри разделяет его и Волдеморта. Быть может, он верит, что Том куда лучше.

— Мы найдём для тебя ещё одно чудовище: того, кто не заслуживает жить, вроде серийного убийцы… Убив его, ты спасёшь других.

— Я не имею права решать, кто заслуживает жить, а кто нет. Ты никогда этого не понимал, да?

— Да, — честно отвечает Том. Он получил это право вместе с силой претворять свои решения в жизнь. — Но ты ведь готов был убить Волдеморта. Или я — единственное исключение, ради которого ты можешь нарушать собственные принципы?

Гарри не отвечает, хмуро глядя в стену.

— Я стану им, — говорит Том с угрожающими нотками в голосе. — И ты не остановишь меня, потому что умрёшь. Я возвышусь с тем, что ты мне рассказал и что я сам увидел во снах. Я смогу избежать его ошибок и в конечном итоге перебить всех дорогих тебе людей. Но ты можешь остановить всё это, принеся в жертву одного-единственного гнусного человека. Разве это того не стоит?

Гарри прикусывает губу и обнимает колени. Он трясёт головой.

— Мне казалось, ты готов был пожертвовать собой, чтобы спасти мир.

Гарри рискнул жизнью, чтобы вернуться во времени и остановить его. Такие путешествия опасны, но он пожертвовал всем ради попытки. Гарри — мученик.

— Это другое!

— Нет. Почему ты так себя не ценишь? Ты стоишь больше любого в этом ёбаном замке, — зло шипит Том и садится на кровать. — Как мне заставить тебя это понять?

Гарри поворачивается к нему с влажно блестящими глазами. Он шмыгает носом и утирает его рукавом.

— Ты заслуживаешь жить, — произносит Том. — И ты имеешь полное право на эгоизм.

Гарри судорожно всхлипывает и начинает дрожать, из глаз его катятся слёзы, и Том не понимает, что сделал не так. Он пытается вспомнить подходящий шаблон, но в мыслях полный раздрай, так что Том касается плеча Гарри, и тот падает в его объятия. Том крепко сжимает руки, пытаясь представить, что чувствуют люди под напором столь неудержимых чувств.

Гарри плачет долго, цепляясь за его мантию.

— Я не могу, — наконец насморочно говорит он.

Терпение Тома от подобного идиотизма иссякает. Его накрывает отчаяние. Беспомощность. А он никогда не умел справляться со столь редкими для него удушающими чувствами.

— Я всё продумал. Ты поедешь со мной, и мы проведём ритуал на пасхальных каникулах. Тебе почти ничего не придётся делать: я всё устрою.

— Я не могу! Не хочу! Это неправильно!

— Ты думал, что и кролика не убьёшь, но справился.

— Это был чёртов кролик! Мы сейчас про человеческую жизнь говорим!

— Нет никакой разницы! Они все — одноразовый мусор! — в бешенстве отрезает Том. Почему Гарри не понимает? Разве он не видит, что они рождены стоять превыше других?

Гарри закрывает лицо ладонями и стонет. Он вскакивает и смотрит на Тома, стиснув зубы, словно вот-вот взорвётся.

— Я не смогу сделать это так быстро! — злобно шипит он.

— Мы не знаем, сколько тебе осталось.

— А мне похер!

— Ты мне нужен! — орёт Том, и по больничному крылу прокатывается магический всплеск. Маленькая мебель переворачивается, всё слетает со столов, в окнах дребезжат стёкла, но Гарри — целый и невредимый. Он стоит, обмерев, и смотрит на Тома округлившимися глазами.

— Ты только что сказал, что возвысишься и без меня, — тихо, словно борясь с собственными чувствами, говорит Гарри.

— Ты нужен мне не для этого. Я не хочу жить без тебя, — Том выпаливает это, не задумываясь. Слова прорываются из него без позволения, словно это произносит не он, а нечто изнутри.

Том в ужасе. Он с присвистом втягивает воздух, разворачивается и вылетает из больничного крыла размашистым шагом. Что-то шумит в ушах, и Том даже не видит, куда идёт, но он идёт, отчеканивая каждый заполошный удар сердца шагом.

Что с ним происходит?

Том выходит в пустующий двор, приваливается к перилам и пытается снова научиться дышать.

В груди пусто, а глаза неприятно припекает. Больно. Но не как от раны или болезни. Вышедшая из-под контроля магия завихряется грозовым облаком, и Том чувствует себя таким… потерянным.

Пока его не находит Гарри.

Слышится скрип тяжёлой двери замка, и как она закрывается секунду спустя. И Том думает, что Гарри в самом деле действует как хоркрукс. Он даже не смотрит на него, но уже ощущает надвигающееся спокойствие.

Том в раздрае. Он чувствует себя загнанным и просто не может бежать, поэтому застывает, глядя на перила и надеясь, что Гарри уйдёт.

Но когда Гарри делал то, что от него хотят?

— Ты в самом деле имел это в виду? — его голос спокойный и почти деловой, а смысл слов втыкается в сердце Тома иголками.

— Нет, — выпаливает он. Всё это должно закончиться сейчас же, чтобы Том как ластиком стёр эту временное помутнение рассудка и жил дальше как прежде.

— А я думаю — да, — наседает Гарри.

— А я думаю, ты лучше прочих знаешь, что я просто притворялся, чтобы манипулировать тобой.

— Что ж, не без этого, но я думаю, что в этот раз ты впервые сказал мне правду.

Тому даже слышать больно эту чушь.

— Съебись отсюда, — рычит он.

— Или что? Ты не сможешь причинить мне боль, — хорохорится Гарри. Его голос приближается. — Думаю, ты меня любишь.

Том не может сдержать смеха. Как иронично.

— Ты и понятия не имеешь, с какой лёгкостью я могу причинить тебе боль, Гарри. Я выше и любви, и прочих бесполезных чувств. Они — слабость, и во мне им места нет.

— Неправда.

— Ты проецируешь. Я не такой, как остальные, и не способен на любовь, — Том поворачивается к нему. — Я был рождён для величия. И мне ничего не стоит равнодушно тебя убить.

Даже произносить это сложно, но он должен вернуть ощущение власти, силы. Он должен взять всё это под контроль. Если Том сейчас сломается — его не спасёт даже хоркрукс. Это вопрос выживания.

Гарри покачивается, но не потому, что боится. Он не боялся Тома, даже зная, на что тот способен. Он просто подходит ближе, загоняя Тома в угол.

— Вот как ты сможешь изменить своё будущее, — голос Гарри звенит надеждой, словно он сделал потрясающее открытие. — Ты ведь сейчас что-то чувствуешь? Просто не мешай им, и они помогут тебе измениться!

Он так наивен и сострадателен, что жалок. Тома вполне устраивает амплуа чудовища. Он не хочет стать слабым, поэтому заглушает все инородные для себя чувства и сосредотачивается на привычном адреналине, черпая в нём силу.

У него нет времени на размышления, ему надо, чтобы Гарри прекратил напирать, чтобы эти чувства исчезли, чтобы сам он выбрался из этой западни.

— Возомнил себя таким особенным. Ты — ничто для меня, — выплёвывает Том. — Хочешь знать, что я с тобой сделал? Хорошо. Я выпытал у тебя всё, что хотел знать, а потом стёр память, чтобы не лишиться наших потрахушек. Жаль, всё пошло не по плану, и я что-то непоправимо в тебе сломал. Если ты так героически намерен сложить голову, что ж: найду себе новую дырку.

Гарри застывает. Надежда в его глазах умирает.

— Ещё думаешь, что я смогу стать лучше? — криво ухмыляется Том, вскидывая брови. — Ещё хочешь любить меня?

Том смотрит, как Гарри теряет уверенность, и в нём открывается второе дыхание. Да, он взял себя в руки, и теперь это Гарри в уязвимой позиции. Так и должно быть.

Повисает тишина. Гарри выглядит так, словно получил удар в спину. Глаза его блестят от слёз, а челюсти сжимаются. Том алкает снова вкусить его гнев. Он хочет хорошей драки. Хочет снова поставить Гарри на место, показать, кто тут главный, увидеть его страх.

Но Гарри не зол. И не напуган.

— Ты в самом деле не хочешь быть человеком, да? Волдеморт тоже этого не хотел и исполнил своё желание: ты знаешь, на кого он стал похож — на мерзкую ящерицу. Ты повторишь те же ошибки, даже зная их суть. Одну ты сделал прямо сейчас и даже не заметил, как, — у Гарри твёрдый, но пустой голос.

Он вздыхает и издаёт невесёлый смешок.

— Без разницы, буду я жить или умру — ты уничтожишь себя в точности как он. Но в этот раз всё будет ещё хуже, потому что ты — свой собственный ночной кошмар, — Гарри отворачивается и идёт к двери.

Вся набранная Томом сила испаряется без следа.

— Стой! — сипит он. Что-то встало поперёк горла, мешая дышать.

И Гарри останавливается. В его голосе совсем нет чувств.

— Поздно, Том. Ты слишком далеко зашёл. Дай мне спокойно умереть, или я заберу тебя с собой.

Гарри захлопывает за собой дверь, а Том познаёт новое чувство: сожаление рвёт его сердце на куски.

Chapter Text

Том хорош в сегментации. Нужно просто создать новый отсек — или десяток — и разложить всё это по полочкам.

Это ничего. Он справится.

С очередным глубоким вдохом Том пытается привести мысли в порядок. Но он до сих пор во дворе и решает сменить обстановку. Том идёт к озеру, сосредоточившись только на дыхании, тесня остальное куда-то на задворки сознания.

Подойдя к берегу, он закрывает глаза и навзничь падает на мокрую траву. На небе не видно звёзд. Оно тёмное и холодное, как и хранилище его мыслей.

Том запихивает худшие из одолевших его чувств — те, что делают уязвимым — в воображаемый сундук и бросает в воображаемое чёрное озеро. Он с наслаждением представляет, как тот уходит на дно, где его никогда не найдут.

Но гнетущее сожаление остаётся. Том поверить не может, что так с собой поступил: что потерял контроль и раскрыл свои тайны. Вся работа насмарку.

Вот в этом и дело. Ему жаль собственноручно сорванных планов. Стоит всё исправить, и это чувство пройдёт. Нужен новый план. Нужно вернуть Гарри и сохранить ему жизнь против его же воли.

Следовало оглушить Гарри, едва из него полились эти смехотворные теории. Следовало оглушить его, вытащить из Хогвартса и заставить кого-нибудь убить ради хоркрукса.

Быть может, ещё не всё потеряно.

Плевать на желания Гарри. Том всё исправит.

Одежда промокла насквозь, но он лежал, слушая тишину.

* * *

У Тома мало времени, но он придумает план.

За статуей Ганхильда из Горсмура есть тайный проход: длинный, землистый тоннель до «Сладкого королевства». Том нашёл его год назад, ища вход в Тайную комнату.

Это — его золотой билет, проходящий под защитой школы.

Благодаря этой защите все камины Хогвартса подконтрольны директору, и эта же защита не выпускает студентов из школы и не впускает внутрь чужаков… Если Том проберётся в Хогсмид, эти ограничения не будут на него распространяться.

Но как попасть домой из Хогсмида? Общественный камин в «Кабаньей голове» с оглушённым Гарри на руках — не вариант. Идеальным решением стал бы портключ, но добывать его некогда: их выдают под запрос в течение нескольких дней, а у Тома на подготовку только сегодняшняя ночь.

Он надеется исчезнуть завтра перед тем, как студенты начнут разъезжаться по домам. Никто ничего не заподозрит, если Том уйдёт буквально за пару часов до отправки поезда. Эйвери его прикроет.

Но как объяснить пропажу Гарри? Он в настолько тяжёлом состоянии, что медсестра отпустит его разве что в Мунго, а Том не знает, как это сымитировать. Ему мало известно о больничных порядках.

Использовать на медсестре конфундус рискованно. Эти чары иногда подводят, и если Тома поймают, это будет катастрофа. Подчиняющее тоже не подходит: он не сможет поддерживать его вечно, и медсестра всё узнает, едва оно спадёт. Стирать ей память бессмысленно — о том, что Гарри в больничном крыле, знает не только она.

Всё было бы куда проще, если бы Гарри подыграл. Да, Том идёт на всё это, чтобы его спасти, но Гарри не захочет сотрудничать, не после того, что Том ему наговорил.

Он стоит перед люком в «Сладкое королевство». На часах три утра, но после создания второго хоркрукса, ему не надо много сна. Полежав недолго у озера, он вернулся в общежитие и прихватил кое-какие вещи для вылазки за статую Ганхильда.

Том достаёт рунические камешки, блокирующие След, и проводит ритуал прямо на сыром, землистом полу, потом тушит палочку и толкает люк. Он вылезает и замирает на минуту, давая глазам привыкнуть к темноте.

Погреб забит пустыми коробоками с логотипами «Сладкого королевства». В прошлый раз Том здесь и остановился: он лишь хотел узнать, куда ведёт тайный проход, но сейчас надеется найти путь наружу. Быть может, подключённый к общей сети камин.

Дверь погреба не заперта, и Том тихо отворяет её, оказываясь в коротком коридоре. Света нигде нет, значит, магазин пуст.

Перед ним ещё две двери. Одна из них закрыта, другая ведёт в тесный, заставленный конфетами зал. Том крадётся между полок и находит то, что ищет: маленький леденец на тонкой, но крепкой палочке. В самый раз для взлома.

Он научился вскрывать замки ещё ребёнком. В те времена это было доходным хобби, но этот навык не бесполезен и сейчас, когда у него есть магия. Подобная работа с замком не оставит следов и сработает против любых базовых запирающих чар, которые завязаны на самом запорном механизме.

Том надеется, что запертая дверь ведёт к кабинету с каминной сетью. Он возится с замком несколько минут, когда наконец слышит щелчок, а потом прижимает ладони к дереву и закрывает глаза. Не ощутив сторонней магии или защиты, Том открывает дверь и… смеётся от облегчения: в дальнем углу в самом деле стоит камин. Несколько шагов, и в нём вспыхивает огонь. На каминном карнизе небольшая урна, Том берёт её и заглядывает внутрь: летучий порох. Он бросает щепоть в огонь, просто чтобы удостоверится, что камин связан с сетью, и улыбается позеленевшему пламени.

Так Том попадёт в Лондон. Камин в его доме не связан с сетью, потому что фактически принадлежит не ему, но достаточно будет перенестись в «Дырявый Котёл». Правда, для этого ему понадобится ещё кое-что.

Чтобы попасть домой из паба, Тому придётся аппарировать, а он никогда этого не делал.

Но это, разумеется, несложно. Том знает теорию — изучил её после новогодних каникул — и у него более чем достаточно сил. По сути, аппарация — всего лишь невербальное. Детские игры.

Он закрывает дверь, запирает её, потом резко выдыхает и закрывает глаза. Воображение рисует погреб «Сладкого королевства», ту самую точку, на которой Том стоял несколько минут назад. Он представляет коробки, паутину, запах плесени, спёртый воздух замкнутого помещения и уверенно взмахивает палочкой.

Под громкий треск Том ощущает давление на лёгкие, словно слишком глубоко ушёл под воду, а в следующую секунду он, чуть пошатнувшись, снова стоит ногами на земле. Том открывает глаза, и перед ним знакомые коробки.

Идеально для первого раза. И зачем нужен отдельный спецкурс и лицензия для столь простецкого заклинания? Люди поразительно некомпетентны.

Том возвращается в Хогвартс тем же путём, и его голова касается подушки уже под утро, но если пропустить завтрак, несколько часов сна ему обеспечено.

* * *

Том снова стоит перед входом в больничное крыло. Нагини на шее едва видна из-под мантии. Он уже упаковал и сжал все их с Гарри вещи. По крайней мере, те из вещей Гарри, которые нашёл в спальне: тот в медотсеке уже месяц, и его друзья многое перетащили сюда.

Уже хорошо за полночь. Том надеется, что Гарри спит, и им не придётся драться.

Он трансфигурирует свою мантию в уродливую лимонно-зелёную форму целителя, чтобы облегчить дело для конфундуса: визуализация должна придать веса внушению.

Том тихо отворяет дверь и идёт прямо к Гарри, накладывая на него ошеломляющее. Это просто, ведь тот уже спит. Том опускает Нагини ему на грудь.

— Жди здесь.

Он стучит в кабинет медсестры, уверенный, что на нём должны быть какие-то оповещающие чары на случай, если она понадобится пациентам.

Спустя минуту медсестра открывает, щуря на Тома припухшие со сна глаза. Это хорошо, что она сонная: так конфундус сработает вернее, и она не успеет среагировать.

Сердце колотится в горле, когда Том накладывает заклинание. Он сам не понимает, отчего так рискует, но тут же сосредотачивается и говорит ей, что пришёл сопроводить Гарри Поттера в Мунго, что так захотел сам пациент и что все бумаги уже готовы, дело осталось за малым, а она может возвращаться ко сну.

Всё получается, и Том выдыхает. Он возвращает своей мантии нормальный цвет и снова идёт к кровати Гарри. Том запихивает в наволочку его вещи, уменьшает её в размере и весе и бросает в карман к остальным уменьшенным пакетам.

Он снова перекидывает через шею Нагини — её прохладная, гладкая чешуя приятно успокаивает — и левитирует Гарри к тайному лазу. Им везёт, и по пути они не встречают ни души. Том произносит пароль и осторожно опускает свою ношу в тоннель.

Он спал всего несколько часов, и идти по неровному, узкому проходу, идеально контролируя чары левитации — изматывающе. Путь кажется бесконечным, и Том так устаёт, что, увидев наконец люк, выдыхает от облегчения.

Он снова вскрывает замок и бросает в камин порошок, а потом подхватывает Гарри на руки и входит с ним в зелёное пламя.

Едва они оказываются в широком камине «Дырявого Котла», как Том закрывает глаза и представляет собственную спальню и странное ощущение дома, которое дарит ему это место. Он крепче прижимает Гарри к груди и исчезает с хлопком.

Они появляются в спальне, перед самой кроватью. Аппарировать с кем-то куда тяжелее, чем думал Том, просто счастье, что их не расщепило. Он так устал, что буквально роняет Гарри на кровать, будя его от магического сна.

— Какого хера? — хрипит тот, бешено вертя по сторонам головой.

Том без лишних слов сковывает его заклинанием, но в придачу решает связать руки настоящей верёвкой: кто знает, не ослабнет ли магия, пока он спит.

— Ты не можешь похищать меня каждый раз, когда я с тобой не согласен! — вопит Гарри и тут же кашляет кровью, забрызгивая одеяло. — Я, блядь, сказал оставить меня в покое! Зачем ты вообще это делаешь?

— Я всё исправлю, — устало отвечает Том, вяжа узлы; выходит просто, потому что у Гарри, похоже, нет сил сопротивляться.

— Зачем?! Ты говорил, что я ничего для тебя не значу! — зло выплёвывает Гарри.

Том замирает и задумывается.

— Ты мне нужен, — как всегда, когда дело касается Гарри, разум отказывает ему. Он не знает, зачем это делает. Не знает, чего хочет. — Ты мне нужен, — звучит это как признание.

— И ты думаешь, я вот так просто тебя прощу? — Гарри даже как будто теряется. — Я тебя ненавижу! Я лучше умру, чем буду с тобой!

— Если хочешь — ненавидь. У нас впереди вечность, и у меня будет полно времени, чтобы помочь тебе изменить своё мнение, — Том со вздохом валится рядом на кровать.

Он выворачивает карман, стряхивает их уменьшенные вещи на пол, и они принимают нормальный размер.

Гарри пытается что-то сказать, но снова закашливается.

— Присматривай за ним, Нагини, и разбуди меня, если что-то случится, — шипит Том, перекладывая змею на кровать.

— Хорошшшо, хосссяин, — счастливо отвечает та и вытягивается длинным телом на ногах запротестовавшего Гарри.

Том накрывает их всех одеялом.

— Заткнись и спи.

Гарри разражается проклятиями, и Том накладывает на него заглушающие чары, прежде чем закрывает глаза.

* * *

Том левитирует пожилого бесчувственного мужчину в свободную спальню, по пути прикладывая его головой о косяк. Он усаживает тело в мягкое кресло из красного дерева и обязывает его верёвками.

— Он — известный педофил, но эти маггловские недоумки отчего-то никак не могут его поймать, — говорит Том Гарри. — Это твой шанс исправить положение. Только представь, скольких детишек ты спасёшь, вскрыв ему горло.

Проспав хороших семь часов, он аппарировал в местное отделение полиции и выбрал среди розыскных листовок самого мерзостного типа. Потом отыскал его простейшим поисковым заклинанием и приволок сюда.

Тому пришлось пройти весь этот путь лишь для того, чтобы потешить нелепое чувство справедливости Гарри. Пожалуй, будет лучше не задумываться о мотивах своих поступков.

— Я не хочу его убивать, — цедит сквозь зубы привязанный к такому же стулу Гарри.

— Хватит и намерения. Фактически и я не убивал ради хоркрукса. По крайней мере — для второго, первый я сделал по всем правилам. Я стану твоим василиском, просто отдай мне приказ.

Том будит мужчину. Тот растерянно крутит головой и, едва поняв, что происходит, начинает выть и молить о пощаде.

Том обходит его, как хищник, останавливается за спиной и, превратив палочку в серебряный нож, прижимает лезвие к горлу. Это очень маггловский способ отнять жизнь, но приставленный к глотке нож пугает куда больше взмаха палочки.

— Два слова, и он никого больше не тронет.

Гарри сглатывает, стискивает зубы и мотает головой.

— Ладно, — чуть погодя роняет Том. Нож исчезает, и он направляет на мужчину палочку: — Imperio!

Маггл тут же затыкается и расслабляет напряжённое тело. Гарри начинает нервничать.

— Поделись с Гарри, что ты сделал с той малышкой. И не жалей подробностей, — приказывает Том.

Мужчина начинает говорить бесцветным голосом. Он даже не переходит к главному, а Гарри уже пытается его заткнуть.

— Хватит! — кричит он, но маггл продолжает.

— Ты знаешь, как его остановить, — напоминает Том.

Мужчина переходит к самым скабрёзным деталям. У Гарри на скулах вздуваются желваки, а на глазах проступают слёзы. Кажется, его вот-вот стошнит.

— Пожалуйста, хватит, — просит он.

— Расскажи, что ты сделаешь со следующей жертвой, если я тебя отпущу, — поднимает ставки Том.

Маггл продолжает говорить, а Гарри словно надеется оглушить себя силой воли. Но когда в комнате повисает тошнотворный запах возбуждения, даже Гарри понимает, что эта тварь заслуживает смерти.

— Сделай это, — шепчет он дрожащим голосом, и Тому остаётся только надеяться, что этого хватит для ритуала, потому что в зелёных глазах тут же вспыхивает раскаяние.

Но Том не оставляет ему возможности отказаться от своих слов, тут же рассекая горло маггла заклинанием. Это — быстрый способ убийства. Гарри вздрагивает и зажмуривается. Он проливает драгоценные слёзы даже из-за такого куска дерьма. Том не понимает.

Кровавый ручеёк течёт на пол, красиво расцвечивая белый ковер, и Том подносит к нему пустой флакон, собирая кровь.

— Что ты делаешь? — нервно спрашивает Гарри.

— Я же говорил: не переживай, я всё сделаю сам.

Когда флакон полон, Том идёт на кухню за красным вином. Он наполняет два бокала и вмешивает в один из них кровь.

Вернувшись в спальню, Том застает Гарри всхлипывающим и по-прежнему жмурящимся. Похоже, ему неуютно делить комнату с трупом, так что Том опускает бокалы и левитирует окровавленное тело в гостиную. Задумавшись на секунду, он убирает и кровавые следы.

— Можешь открыть глаза, — произносит Том, когда в спальне не остаётся следов.

Гарри не слушается. Том подхватывает свой бокал и делает глоток. Алкоголь ему не по вкусу, но он научился его пить ради поддержания образа.

Том прижимает другой бокал к губам Гарри.

— Ты должен это выпить.

— Нет, — выплёвывает тот и всё-таки открывает глаза, отворачивая голову.

— Это лишь красное вино.

Гарри недоверчиво на него косится и спрашивает дрогнувшим голосом:

— Это кровь, да?

— Нет, — лжёт Том и, не отводя от Гарри глаз, медленно отпивает из его бокала. На вкус не как кровь. И не как вино. Но едва ли Гарри пробовал красное вино.

— Ты же знаешь, что я могу заставить тебя это выпить. А ты так устал, давай хоть раз пойдём по простому пути. Всё хорошо, рядом со мной ты можешь быть эгоистом. Я не стану судить.

Том снова прижимает бокал к губам Гарри, и тот наконец размыкает их. Он пьёт до дна, потому что Том настойчиво наклоняет бокал.

— Вот видишь, всего лишь вино.

Гарри выглядит так, словно знает правду, но предпочитает обмануться. И это хорошо, для этого Том и смешал кровь с вином.

— Я стану как ты? — у Гарри дрожит нижняя губа.

— Да, таким же бессмертным.

— Плевать мне на бессмертие. Я стану таким же бессердечным подонком?

— Я уже говорил, что родился таким. Так что ты не изменишься.

На самом деле Том не уверен. У него с самого начала не было столько чувств, так что ему нечего было терять. Для Гарри всё может быть по-другому. Ритуал может сказаться на чувствах Гарри так, как сказался на вкусовых рецепторах Тома.

Он призывает из наволочки золотой снитч, который забрал из больничного крыла. Это кажется подходящим сосудом для души Гарри, и у них мало времени. Иначе Том украл бы для него что-нибудь из фамильных реликвий Поттеров. Быть может, какое-нибудь кольцо, как у самого Тома.

Он развоплощает рубашку Гарри, не обращая внимания на нецензурные возмущения. Он так болезненно худ, что это немного пугает. Том займётся его питанием.

Он вытаскивает стул с Гарри в середину комнаты и делает на его груди маленький разрез. Гарри ударяется в панику, и Том спешит его успокоить:

— Не бойся, это лишь небольшой порез.

Он прижимает снитч к ране, и Гарри стонет. Это неприятно, но необходимо. Боль от разрывающейся души невозможно описать, только ощутить. Зато потом любая другая меркнет на её фоне.

Гарри станет таким же сильным, как Том.

Но сейчас он дрожит. Ритуал подводит его и без того ослабшее от болезни тело к грани смерти. Том отменяет связывающее заклинание и убирает снитч.

— Ты чувствуешь? — шепчет он.

Гарри слабо кивает, и его голова безвольно болтается из стороны в сторону. Том всматривается в снитч и как будто тоже что-то ощущает, но, быть может, ему только кажется. Быть может, они всё-таки не могут чувствовать хоркруксы друг друга.

Том подхватывает Гарри на руки и несёт в кровать.

Он садится на край и отменяет целительское заклинание, замедлявшее ход неизвестной болезни. Гарри содрогается от боли, но лучше пройти через это быстро. Когда его душа надёжно спрятана в хоркруксе, нет смысла оттягивать неизбежное.

Снитч вдруг открывается. Внутри пустая выемка, словно предназначенная для хранения чего-то маленького. И что же Гарри здесь прятал? Но у Тома нет времени на раздумья: Гарри начинает судорожно хватать ртом воздух, словно не может вдохнуть.

— Иди. Я верну тебя. Смерть тебя не коснётся, — шепчет Том и целует его руку.

Но Гарри — боец и отказывается сдаться. Том вынужден смотреть на его борьбу с болью часами.

Невыносимо. Он снова чувствует собственную беспомощность и хочет лишь, чтобы это поскорее закончилось. Том даже встаёт и наводит на Гарри палочку, не сразу вспоминая о клятве не убивать. Впрочем, у него и без клятвы не хватило бы сил произнести убивающие. Том снова прячет палочку и обтирает потные ладони о брюки. Он приваливается к комоду, закрывает глаза и просто дышит.

Когда Том снова открывает глаза, Гарри уже нет.

На кровати лежит похожее на него тело, но Том не ощущает присутствия, ни следа того успокаивающего ощущения, к которому он привык. Душа Гарри ушла, и вместе с ней — магия.

Том смотрит на безжизненный труп с тем же тяжёлым чувством в груди, как от встречи с собственным боггартом.

Но сейчас не время об этом размышлять. Как раз на этот случай он и выучил диагностическое заклинание. Том приступает к работе, стараясь не обращать внимания на красную линию, извещающую об отсутствии сердцебиения, и залечивает все нанесённые древней магией раны. Без сопротивления этой самой магии это легко.

Призвать душу Гарри тоже должно быть легко: смерть наступила недавно, и у Тома его настоящее тело. Всё должно пройти гладко. Без тела пришлось бы проводить дополнительные ритуалы.

Он бросает заклинание. Ничего не происходит.

Но это нормально. Душе надо найти путь обратно. Она могла растеряться, так что ей просто нужно время.

Том кивает себе и звучно сглатывает, но ком в горле не уходит.

Это произойдёт в любую секунду.

Он снова бросает заклинание, на случай, если ошибся в первый раз. Такого с ним прежде не бывало, но лучше подстраховаться.

Том ждёт, глядя в безжизненные глаза Гарри.

Что, если он солгал, сказав, что ощущает свою душу в снитче? Что, если ритуал не удался, и он просто захотел умереть? Обычно его ложь легко раскусить, но Том был так взвинчен, что мог и не заметить.

Какого дьявола он натворил? Беспечный, тупой сопляк. Гарри готов был умереть… конечно, он солгал. Он хотел умереть, лишь бы не создавать хоркрукс. И Том позволил ему.

Он сам убил Гарри, не оставив пути спасения.

Дыхание сбивается, а глаза снова начинает странно жечь. Том встаёт, и что-то шумит за ушами.

Зеркало на противоположной стене взрывается осколками, но он едва ли это замечает.

Нужно было провести ещё один ритуал. Нужно было провести семь, на случай, если не все сработают. Почему Том не продумал всё как следует?

Нужно было приволочь сюда дюжину этих никчёмных людишек и резать их одного за другим, пока Гарри не вложил бы в одну из смертей настоящего намерения. Том знал, что расплывчатой просьбы может не хватить, но понадеялся на лучшее.

А потом он снял целительские заклинания и смотрел, как Гарри умирает. Часами сидел и ничего не делал, не пытался как-то использовать это время.

Это его вина.

По щеке скатывается что-то мокрое.

У него подкашиваются колени, и Том снова садится на кровать рядом с Гарри. Он опускает ладонь на уже холодную грудь и бросает согревающие чары, чтобы вернуть ощущение человеческого тепла, а потом осторожно обхватывает ладонью горло Гарри, прижимая большой палец к местечку, где обычно бился пульс. Том закрывает глаза и целует Гарри, вспоминая, как билось его сердце, как оно ускоряло ход от прикосновений Тома.

Внезапно это показалось правдой: он словно в самом деле ощутил биение сердца под подушечкой большого пальца.

И это правда.

Том открывает глаза. Гарри смотрит на него с ужасом, и его пульс в самом деле ускоряется. Вот только не от возбуждения.

— Отвали от меня нахрен, — рычит Гарри, и его ужас превращается в злость.

Том делает вдох, будто впервые за несколько часов. В голове пусто, когда он — тело словно движется само — поднимает руки и встаёт.

— Я всё вспомнил, — голос у Гарри дрожит.

Конечно, вспомнил: когда душа покинула тело, магия ушла вместе с ней. И Чары забвения. И клятва.

Том не знает, что сказать. Он до сих пор не в себе, не может собрать мысли воедино и лишь смотрит на Гарри, отчаянно желая его поцеловать.

— Как ты мог так со мной поступить, а потом вести себя как ни в чём не бывало? Как мог целовать меня?! Как ты вообще себя выносишь?! — кричит Гарри и прячет лицо в ладонях. — Господи, как я сам буду жить? Я — убийца.

Он, определённо, оправился от болезни. Теперь он как феникс — вечное создание, покорившее смерть. Его ярость, его пыл вернулись, и теперь его присутствие ощущается ярче прежнего. Гарри излучает силу.

Том не видел ничего прекраснее, и он хочет его.

Хочет так сильно, что ни о чём больше не может думать.

— Я готов нести это бремя за тебя, — говорит Том, едва приходит в себя. Ему в самом деле-то плевать. Убивать — легко, и его не мучают никакие чувства. А ещё именно Том произнёс заклинание, так что это скорее дело его рук, чем Гарри.

— Это так не работает!

— Я могу стереть воспоминание об этом. И те, предыдущие. Так мы станем счастливее, — предлагает Том.

— Катись нахер, — выплёвывает Гарри. — Я тебя прикончу, если ты опять тронешь мою память, змеемордый психопат!

— Заткнись, — последние слова ранят в самое сердце.

— О, я нащупал триггерную точку в эго крошки-Волдеморта? — издевательски тянет Гарри. — Ты уродливый кус…

Он не договаривает, потому что Том со зверским шлепком закрывает ему рот ладонью. Но стоит оказаться так близко к Гарри, и злость тает.

Гарри мягкий, он греет одним своим присутствием и снова действует на Тома как хоркрукс. Его сердце бьётся быстро-быстро, и он так взведён, что его горячее дыхание опаляет ладонь. Он пахнет как самый лучший наркотик на свете, и Том невольно закрывает глаза, вдыхая глубже.

Он готов кричать от облегчения, он счастлив и… возбуждён. Он хочет лечь грудью на грудь Гарри и трахать его медленно и вдумчиво.

Том убирает руку и накрывает губами сухие губы Гарри.

Но тот не разделяет его чувств. Он грубо толкает Тома и бьёт его в лицо. В третий раз.

— ДА ЧТО С ТОБОЙ, БЛЯДЬ, НЕ ТАК?! — орёт он во всю мощь исцелённых лёгких. — Я НЕ МОГУ…

Гарри будто не в силах подобрать слова, чтобы описать обуревающие его чувства, так что вылетает из комнаты, опрокидывая по пути хрустальный торшер. Лампа разбивается о пол, и стёкла в окнах дребезжат от оглушительно хлопнувшей двери.

Но всё это неважно. Гарри жив.

Том не идёт за ним тотчас же. У Гарри нет палочки, а защита даст знать, если кто-то попытается выйти из дома.

Том лечит щёку: на этот раз все кости целы, так что это несложно. Ему почти не больно, и он даже не зол.

Том подбирает скатившийся на пол снитч и ложится вместе с ним на кровать. По ощущениям он чуточку похож на Гарри. Том пытается придумать, как будет его задабривать. Может, купить ему что-нибудь? Эти хвастливые скучные чинуши из министерства поступали со своими жёнами именно так. Но что может так осчастливить Гарри, чтобы он простил Тома?

Из головы никак не исчезают образы, как он раскладывает Гарри на ближайшей поверхности и берёт его, чувствует его ближе, чем любое другое создание на свете. Они, скорее всего, единственные бессмертные волшебники на планете. От одной этой мысли по телу прокатывается волна удовольствия.

Они могут править миром. Нет, они должны им править. Их никто не остановит. Они могут рвать своих врагов на куски, а потом безудержно трахаться в реках крови, пьяные от адреналина и побед.

Том расстёгивает штаны и просовывает руку в трусы. Он дрочит, представляя, как трахает Гарри у дерева в мареве густой тёмной магии.

Chapter Text

Том останавливается в паре метров, держа дистанцию. Гарри явно нестабилен.

— Здесь три свободных спальни, выбирай любую… или приходи в мою, — Том приваливается к стене, наблюдая за Гарри. Тот выглядит несчастным, но иного Том и не ожидал.

Гарри не отвечает и остаётся на полу, пока Том не ложится спать.

Гарри выбирает дальнюю комнату. Это необязательно плохой знак: быть может, ему нравятся цветочные узоры и вырвиглазный жёлтый.

Второй день пасхальных каникул Гарри проводит в рыданиях. Том слышит их, прижимаясь ухом к двери его спальни. Он решает дать Гарри немного уединения. Том поступает так с Нагини во время линьки.

В этот день он преобразует комнату Нагини в джунгли. Том — заботливый хозяин для своих питомцев. От вида довольно обвившей большую ветку змеи в груди разливается знакомое тепло. Жаль, что с Гарри всё не так просто... А у него есть особые пожелания к обстановке? Том и для него всё устроил бы в лучшем виде.

Гарри проводит взаперти и третий день. Том начинает нервничать, но пытается быть терпеливым. Каждый раз, проходя мимо спальни Гарри, он останавливается и прислушивается. Рыданий больше не слышно, но Том не уверен, что это добрый знак.

Он не хочет покидать квартиру ни на миг, поэтому грабит соседку: открывает дверь, когда та проходит мимо, бросает Конфундус, забирает пакеты с продуктами и захлопывает дверь. Так выходит куда быстрее, а Том не привередлив.

Он готовит на двоих, даже зная, что Гарри не выйдет. Том ест в тишине столовой, глядя на нетронутую вторую тарелку, и вдруг понимает, как он жалок. Пытаясь избавиться от свидетельств своей слабости, Том нечаянно развоплощает весь стол.

Гарри не выходит и на четвёртый день.

— Иди, проведай его, — велит Том Нагини. Его терпение на исходе.

Та слушается. Она до сих пор так мала, что с лёгкостью ползает по вентиляционным трубам в квартире. Нагини — невинное создание, так что у Гарри не хватит духу вытурить её. Или врезать, как он непременно поступил бы с вошедшим без разрешения Томом.

Том меряет шагами квартиру и ни на чём не может сосредоточиться. На каникулах он собирался поработать над одним из своих проектов, но сейчас не помнит даже над каким.

Нагини остаётся у Гарри. Дверь остаётся закрытой. Но ночью из кладовой пропадают продукты, так что Гарри хотя бы не морит себя голодом.

Том спит со снитчем. Он хочет носить его, хочет припаять к нему золотую цепочку и не снимать с шеи, но снитч слишком велик для украшения. Поэтому Том засыпает с ним в руке, а по пробуждении кладёт в карман и ходит так весь день.

Он просто хочет, чтобы хоркрукс был в безопасности.

Гарри выходит на пятый день. Том как раз обедает консервированным супом, когда Гарри заявляется на кухню, решительно чеканя шаг.

— Я пленник? — спрашивает он с напряжённым лицом и скрещенными на груди руками.

— Нет. Куда ты хочешь пойти?

— Подальше от тебя. 

— Необычный адрес, — улыбается Том. Он в восторге от того, что они просто стоят в одной комнате после всех этих невыносимых дней.

— Если я не пленник, почему ты забрал мою палочку?

— Для безопасности. Я верну её, когда тебя покинет этот суицидальный настрой.

— Нет у меня никакого «суицидального настроя»! — рявкает Гарри и так грохает рукой по столу, что из бокала Тома выплескивается вино.

Том задумчиво его рассматривает. Это, пожалуй, правда. У Гарри было несколько дней для принятия ситуации, а он не из тех, кто сдаётся. Но, учитывая его бешеный темперамент, кто знает, что он наворотит с палочкой. Том не настроен делать в квартире капитальный ремонт, у него есть дела поважнее.

— Я верну палочку, если ты поужинаешь со мной, — всё-таки не удерживается он.

Гарри морщит нос, словно сама мысль о совместном времяпровождении так противна, что он и думать о ней не хочет. Том задвигает подальше странное чувство от подобной реакции и просто упивается присутствием Гарри.

— Ладно, — Гарри так же стремительно шагает к своей спальне. Он в самом деле очень хочет вернуть палочку.

Том не может избавиться от улыбки, доедая пресный суп.

Нужно найти домовика. Из него самого повар никудышный, и он не собирается это исправлять. Интересно, а Гарри умеет готовить? Том представляет, как Гарри в фартуке приносит ему горячий обед. Это было бы куда лучше домовика.

Том возвращается в собственную спальню и ласкает себя — по ощущениям целую вечность — рисуя в воображении Гарри-слугу, готового исполнить любую его прихоть.

Он представляет, как Гарри в фартуке на голое тело по приказу перегибается через антикварный столик. Том кончает три раза кряду, прижимая к сердцу снитч, и засыпает, выбившись из сил.

Его желания находят своё продолжение во снах.

* * *

Том трансфигурирует письменный стол в обеденный, стараясь не думать о том, что сталось с предыдущим.

Гарри занимает стул напротив и тут же приступает к ужину. Чтобы показать, насколько ему не всё равно, Том так расстарался, что сделал его вегетарианским. Он надеется, Гарри обрадуется и станет покладистее.

Но Гарри не выглядит счастливым. С другой стороны, он уже не зол, а скорее апатичен.

Том молча его рассматривает.

Теперь, когда стен больше нет, Гарри сможет говорить о будущем без плачевных для себя последствий. Он буквально переродился в этой временной ветке. Отныне он принадлежит этому миру. И Тому.

Разум Гарри наконец открыт. Его мысли больше не окружает непробиваемая стена, и Том сможет заглядывать в них всякий раз, когда их глаза встречаются.

До него вдруг доходит, что не только он. А Гарри знает слишком много. Его секундный обмен взглядом с Дамблдором будет стоить Тому всего.

— Тебе придётся освоить окклюменцию, — выпаливает он.

Гарри даже головы не поднимает, ожесточённо насаживая морковь на вилку.

— Спасибо, откажусь, — угрюмо ворчит он.

— Теперь у тебя есть хоркрукс, и ты — путешественник во времени. Желаешь свою вечную жизнь провести в Азкабане или в застенках Отдела тайн? — собственную заинтересованность Том не затрагивает. Но он никому не позволит забрать у себя Гарри. Если кто и запрёт его в четырёх стенах, то это будет сам Том. Остальных он прикончит за саму мысль об этом.

— Меня уже пытались ей обучить, у меня просто не выходит!

— Что ж, тебя учил не я.

Гарри опаляет его взглядом, но не отказывается. Скорее всего, потому что у него и выбора нет. Азкабан — не лучшее место для жизни, а без позволения Тома он не умрёт: снитч с частичкой его души как раз лежит у Тома в кармане, и он ни за что его не отдаст. Никогда.

— Начнём сегодня же вечером, — объявляет Том. — Очень скоро ты будешь почти так же хорош в окклюменции, как я.

Гарри чуть приподнимает голову, стараясь не встречаться с ним взглядом, и вздыхает. Ему нечего возразить, но и ничего комплементарного он говорить не собирается, поэтому возвращается к еде. Том смотрит, как вилка исчезает меж пухлых губ, и изнывает от желания коснуться их.

А ещё ему интересно, как разделение души сказалось на Гарри. У Тома почти все побочные эффекты благоприятные: теперь он меньше спит и больше времени тратит на полезные дела, болевой порог у него сделался куда выше, а проблемы со вкусом — сущая ерунда.

Тому не пришлось приспосабливаться, ведь его жизнь не изменилась. Но вот у Гарри, похоже, трудности. Том не знает, то ли это побочный эффект, то ли Гарри всё скорбит по ничтожеству, чьей жизнью им пришлось расплатиться ради его спасения. Том не понимает сути, но, кажется, так уж устроен Гарри.

И если Том подберёт ключик к процессу образования его чувств, то сможет притворяться, будто понимает его, будто начинает чувствовать то же самое, будто меняется. Том сможет имитировать пробуждение совести, которая отчего-то Гарри крайне важна. Неважно, что она не будет настоящей, главное, чтобы в это верил Гарри

Несколько месяцев назад Том сказал ему, что достигнет целей, не преступая законов. Можно сделать вид, что именно так он и собирается поступить. Просто нужно действовать очень-очень осторожно, пока Гарри не полюбит его настолько, чтобы полностью принять. А Гарри из тех, кто легко влюбляется.

Громкое звяканье вырывает Тома из раздумий: Гарри бросил вилку на пустую тарелку.

— Палочку, — требует он.

Похоже, благодаря ему их ужин занял всего три минуты, а Том всё это время смотрел только на него, даже не прикоснувшись к стынущей еде.

— Верну, когда сможешь закрыться от меня окклюменцией.

— Ты обещал отдать её после ужина!

— Да, но тебе нужен стимул, и это в твоих же интересах, ведь у нас не так много времени.

— На хуй иди, — огрызается Гарри и запускает тарелку в стену.

Это ничего, у Тома их ещё много.

* * *

— Сейчас я коснусь твоих мыслей легонько, попытайся найти точку вторжения и отразить его, — говорит Том наставническим тоном.

Гарри смотрит на него, сведя брови, словно ждал чего-то другого. Он сидит в кресле и буравит взглядом возвышающегося над ним с палочкой в руке Тома.

— Я тебе врежу, если сунешься во что-то, что тебя не касается, — предупреждает Гарри.

И откуда эта тяга к членовредительству? Гарри хотя бы палочкой пользовался, а не кулаками, как какой-то маггл.

— Когда мы дойдём до такого уровня сложности, обещаю искать лишь наши общие воспоминания. А сейчас расслабься и постарайся дышать ровно.

Том произносит заклинание, но сдерживается, как и обещал. Он умеет быть джентльменом.

Том касается самой поверхности, как обычно делает с одноклассниками. Это простой и незаметный для цели способ, если она ничего не подозревает. А обычно так оно и бывает: Том пользуется невербальными.

Так в воспоминания не заглянуть, но вот считать случайные, мимолётные мысли — вполне. Гарри, например, думает о том, как себя ненавидит, как ему нужна палочка, как он в себе разуверился. А ещё Том мельком видит какого-то рыжеволосого парня и девушку с выдающимися зубами, которых он не знает. О Томе Гарри не думает, и от этого в нём вздымается ревность.

Гарри сосредоточенно хмурит брови, а чуть погодя начинает скрипеть зубами от досады.

— Я же говорил, что полный отстой в этом! — кричит он и вскакивает с кресла.

— С первого раза ни у кого не получается, если ты не гений вроде меня, — Том ещё раздражён присутствием посторонних людей в мыслях Гарри. Он толкает его обратно в кресло. — А ты — не я.

Гарри сердито пыхтит и скрещивает руки, но снова встать не пытается.

— Попробуем ещё раз, — Том снова произносит заклинание. — Тебе знакома моя магия. Следуй за ней.

Гарри снова сосредотачивается. Для подобного рода поверхностного прикосновения нужно поддерживать зрительный контакт, и Том вовсю этим пользуется. Он больше не желает считывать его мысли, поэтому несколько отвлекается: нельзя вот так смотреть на Гарри и не представлять себе всякие пошлости, поэтому Тому даже трудновато поддерживать заклинание.

Внезапно он ощущает толчок, и заклинание развеивается. Гарри почти улыбается, пока не вспоминает, что рядом с ним Том.

— Сработало, — он пытается скрыть радость в голосе, но тщетно.

— Молодец. А теперь попробуй ещё раз.

Том использует заклинание в третий раз, снова прикасаясь к чужому разуму легонько, и Гарри пересекает его поползновение тотчас же. Том сглатывает слюну, любуясь ликующей ухмылкой.

— Я же говорил, что у тебя ещё не было учителя лучше, — Том не может сдержать ответной улыбки.

— Вообще-то, ты однажды меня учил. Я выжег тебе лицо, — говорит Гарри, словно это — обычное дело. Он мрачнеет.

— Я… что? — поперхнулся от неожиданности Том. Он совсем забыл, что не стоит терять бдительность рядом с Гарри, хотя и бдительность тут не поможет.

— Ну, на самом деле это было вроде как не совсем твоё лицо, а лицо тела, в которое ты подселился как какой-то паразит.

У Тома тяжелеет в животе. Гарри никогда не говорил о нём и Волдеморте вот так: словно они один человек. Тому хочется сравнять что-нибудь с землёй. Он стискивает зубы и пытается приглушить вздыбившуюся в нём ярость.

Он решил вести себя так, словно меняется. Никаких необдуманных действий.

Том сглатывает гнев.

— Думаю, он умер, так что я стал убийцей ещё тогда, — как бы беззаботно продолжает Гарри, но Том почти видит сгущающуюся вокруг него тьму. Гарри захлёбывается ненавистью к себе и безнадёжностью.

— Понятно, — на самом деле Том не понимает ничего из этого лепета и не хочет развивать тему, которая выбесит его ещё больше.

Ему нужно взять себя в руки, поэтому он смотрит на красивый изгиб шеи Гарри и представляет, как нежно её прикусывает. Представляет тепло кожи и биение сердца под губами, запах волос.

Недавнюю радость Гарри затянула тёмная туча. Самое время проявить сострадание? Том пытается придумать, как это сделать.

— Прискорбно, — роняет он.

Гарри смотрит на него со странным выражением, словно совсем не это хотел услышать. Том теряется, он не может оценить ситуацию. Это же его профиль: притворяться идеальным человеком. Почему сейчас не выходит?

— Продолжим? — Том пытается уйти от… этого.

Гарри пожимает плечами и закусывает щёку. Его надутые губы так просят о поцелуе, что Тому не сразу удаётся перевести взгляд на глаза и произнести заклинание. Он почти нервно облизывается, зная, что собирается сделать.

— Теперь я попробую прочесть твои мысли, — предупреждает Том и взмахивает палочкой: — Legilimens!

Он, как и обещал, ищет их общее воспоминание. Одно конкретное воспоминание. И находит его: их секс в постели Тома, лезущий на него пьяный Гарри, кончающий в него Том. И в этот раз он чувствует куда больше, он чувствует то, что чувствовал Гарри: его наслаждение, его желание и то, как он хочет Тома.

Гарри вышвыривает его. И выглядит смущённым.

У Тома сердце колотится как бешеное. Пурпурное марево затмевает способность думать рационально. У него каменный стояк, и он алчет того, что Гарри не готов пока дать. Но Том всё равно просит. Не может не попросить, на случай, если существует хотя бы крошечный шанс.

— Займись со мной сексом, — шепчет он, опираясь на подлокотник кресла.

— До тебя ещё не дошло, что я тебя ненавижу? Я согласился на эти занятия только потому, что у меня нет выбора, а не потому, что ты мне нравишься! — отрезает Гарри.

— И как это связано с сексом?

Гарри смотрит на него недоумённо.

— Давай потрахаемся жёстко. Я же знаю, что ты хочешь, — выдыхает Том. — Можешь вытворять, что пожелаешь, я не против. Можешь хоть спину мне разорвать, пока я буду тебя трахать. Я подлечусь потом.

— Ты бредишь, — говорит Гарри, но Том слышит лишь лёгкую дрожь в его голосе, словно он хочет сказать совсем не это. Словно в очередной раз хочет обмануться, потому что зол.

Быть может, он передумает, если ещё немного надавить.

— Или отсоси мне, и, возможно, я отвечу тебе тем же, — обольстительно предлагает Том, подаваясь ближе.

Гарри снова пытается ему врезать, но, что бы он ни говорил, Том учится на ошибках и перехватывает удар.

— Прекрати меня бить. Если только это не прелюдия в рамках новой игры.

— Никакая это!.. Ты же по-другому не понимаешь! — кричит Гарри, тщетно пытаясь вырвать запястье.

— Я только что испытал то, что ты чувствовал, принимая мой член в…

— Ты ПЫТАЛ меня! А потом стёр мне память! Думаешь, я теперь тебя к себе подпущу?!

— Я спас тебя!

— Ты, блядь, РАСЧЛЕНИЛ мою душу!

— Прос…

— Не смей это произносить, — рычит Гарри и всё-таки вырывает руку.

— Просто я так сильно тебя хочу, — почти отчаянно выпаливает Том. Словно молит. Он в самом деле не собирался этого произносить, но его нестерпимо влечёт к горящему в Гарри огню. Том так хочет ощутить под собой его горячую плоть, что не может себя контролировать.

Он сходит с ума. И дело не в Волдеморте, не в хоркруксах и не в будущем. Это всё Гарри.

Тот замирает и смотрит на Тома выпученными глазами. Он испуган. Или даже в ужасе. Том не уверен, но это однозначно что-то нехорошее.

И он не знает, как прогнать это чувство. Ему больно, когда Гарри отталкивает его. Ему мучительно держать свои порывы в узде, а ещё невыносимо тяжело просто не взять Гарри вопреки его воле.

Но действовать против воли Гарри — тоже больно. Это похоже на уважение к чужой неприкосновенности, но Том не уважает ничью неприкосновенность. Он ни перед кем не отвечает, ему плевать на чужое мнение, чужие потребности и желания. Но Том впервые встречает такого, как Гарри.

Ради того, чтобы он оставался рядом, Том готов считаться с его мнением, уважать его потребности и желания. Всё что угодно, лишь бы Гарри захотел быть с ним.

Они — боги среди смертных, единственные достойные друг друга спутники во вселенной. Они превыше жизни, смерти и остальных людей.

Том не может его отпустить.

Том открывает рот, чтобы в очередной раз сказать какую-то глупость, над которой в очередной раз не подумал, но Гарри встаёт, отталкивает его и уходит.

Наверное, это хорошо. С Томом творится что-то неладное: его здравомыслие под угрозой.

* * *

Теперь это очевидно, Том сходит с ума. Он не может думать.

Быть может, у него опухоль, которая давит на какой-то особый сектор мозга? Том проверяет себя парочкой диагностических чар, выученных для воскрешения Гарри, но не находит ничего, кроме ненормально учащенного сердцебиения. Вероятно, причина ему — все эти изматывающие заклинания и вопиющая противозаконность всего, что он творит в последние дни.

Том уничтожает еду на случай, если она заражена. Всё это из маггловского магазина, а сейчас военное время, и кто знает, какими ядами могли напичкать её нацисты. Яд — отличное объяснение туману у Тома в голове и всем недавним ошибкам суждения.

Он проверяет квартиру особым заклинанием, но не находит ничего подозрительного. Не находит вообще ничего.

И это — не паранойя. Том просто осторожный.

— Еды нет, — ставит его в известность Гарри, выходя из кухни.

— Так сходи и купи, — рассеянно отвечает Том, сидя в гостиной и листая книгу об обнаружающих заклинаниях. Должно же в ней быть хоть что-то полезное.

— У меня нет денег, и дверь заперта.

— Деньги в красной сумочке у входа, — Том бросает отпирающие чары, не поднимая головы от книги.

— У тебя есть красная сумочка?

— Нет, там просто лежат маггловские деньги.

— И чьи они?

Том не отвечает. Кажется, это вопрос с подвохом, а он не особо вовлечён в разговор. Том пытается найти заклинание для обнаружения необнаружимых проклятий, и в последнее время многозадачность не даётся ему так просто, как прежде.

— Чья это квартира? — продолжает наседать Гарри, щуря глаза.

— Моя, — Том бросает книгу на журнальный столик.

— И как она стала твоей? Я же знаю, что ты бедный сирота! Ты убил хозяина, да?

И почему он всегда предполагает худшее? Том никого не убивал. Впрочем, рассказывать правду он тоже не собирается.

— Я продал яд василиска и купил квартиру. Уже обставленную. Допрос окончен?

Судя по всему, Гарри ещё есть что сказать, но у него по-прежнему нет ни палочки, ни доказательств, поэтому он хватает сумочку и открывает дверь.

— Я пойду с тобой, — выпаливает Том, понимая, что не хочет упускать его из виду.

— Вот уж нет, — отрезает Гарри и уходит.

— Не ходи в магазин за углом, — быстро говорит Том, прежде чем дверь захлопывается, хотя понимает, что яд в еде — маловероятная теория.

Он надеется, что не ошибся, отпустив Гарри одного. Том снова открывает книгу. Теперь ему ещё нужно заклинание для обнаружения ядов. На всякий случай.

* * *

Гарри возвращается почти ни с чем: две буханки хлеба, да и те подозрительно серого цвета.

— Они требовали какие-то купоны! — огрызается он, когда Том отмечает скудность добычи.

— Если ты не заметил, идёт война, так что еда выдаётся по карточкам.

— Как бы то ни было, через два дня мы возвращаемся в Хогвартс. Я протяну и на хлебе, — говорит Гарри, а потом поворачивается к Тому. — Мы же возвращаемся?

Тот отвечает не сразу.

— Да, — всё-таки произносит он, когда Гарри лупит рукой по столу. — Если к тому времени мы сможем положиться на твои щиты.

— Я один раз тебя уже вышвырнул. И ты обещал вернуть мне палочку!

— Ты вчера так быстро испарился, что я не успел, — на самом деле Том об этом забыл. Он вчера был сам не свой. — А потом ты не просил.

— Я прошу сейчас!

Никаких манер. Том заводит глаза и идёт в свою спальню. Гарри плетётся следом и приваливается к косяку, пока Том открывает потайное отделение в чемодане, достаёт палочку и бросает её Гарри. Тот ловит палочку и светлеет лицом.

— Ты всё равно не сможешь ей пользоваться. На тебе След, — замечает Том.

— Я уже говорил, что мне семнадцать. Я колдовал летом, и ничего.

Том забыл об этом. Он надеялся произвести впечатление своими руническими камешками, но, похоже, Гарри это не нужно. Том ждёт, что его хотя бы спросят, как он сам всё это время колдовал, будучи несовершеннолетним.

Но Гарри не спрашивает, он всё любуется дурацкой палочкой, словно нет на свете ничего прекраснее.

* * *

Том предлагает аппарировать их на Кингс-Кросс, но получает отказ. Гарри ему не доверяет и собирается добираться туда своим ходом.

— Раз тебе семнадцать, аппарируй сам, — говорит Том.

— Я не получил лицензию, — бормочет Гарри.

— Как и я, — закатывает глаза Том. Лицензия — глупость несусветная, существующая для идиотов, которым эта драная бумажка нужна для подтверждения своих способностей.

— Это незаконно.

Том снова ведёт себя как истинный джентльмен и не утягивает в аппарацию силком. Они идут к «Дырявому Котлу», словно нормальные, постылые магглы. Ведь именно таким хочет быть Гарри: нормальным, хотя, глядя на него, Том видит что угодно, но не это.

Они камином перемещаются на железнодорожную станцию, и в эту секунду Гарри перестаёт с ним разговаривать.

Гарри запрыгивает в поезд и идёт узкими коридорчиками, заглядывая в купе. Вероятно, он ищет Эйвери. Том тихо идёт следом. Наконец, Гарри останавливается, берётся за ручку, но, вместо того чтобы открыть дверь, поворачивается к Тому.

— Ты со мной не войдёшь. Не желаю тебя видеть. На каникулах у меня не было выбора, но теперь есть. Так что отъебись и больше никогда со мной не разговаривай.

Слова ранят. Том ожидал чего-то подобного, но легче от этого не становится. Он старается не обращать внимания на боль, но, оказывается, игнорировать её куда тяжелее, чем физическую. И ещё тяжелее держать себя в узде.

— Они — мои друзья, так что ты волен выбрать любое другое купе, — отвечает он опасно тихим голосом.

Нельзя выносить их разборки на публику. У Тома — репутация, и недопустимо подрывать её дракой с однокурсником. Недопустимо, чтобы остальные поняли, что Гарри вне сферы его влияния. Иначе они решат, будто идти против Тома — нормально.

— У тебя нет друзей. Они для тебя шахматные фигуры, но для меня — друзья, — Гарри распахивает дверь. Малфой и Эйвери поворачивают к ним головы, но Гарри с вызовом смотрит на Тома, прекрасно зная, что тот не позволит себе устроить сцену посреди поезда.

У Гарри теперь есть рычаги давления, и он прекрасно это знает. Если он решит всё им рассказать, то — раз уж они теперь друзья — они могут чему-то и поверить. Все эти чистокровные наследники — бесценные активы, Том не может потерять их преданность.

Он стискивает зубы и сжимает кулаки, впиваясь ногтями в кожу, чтобы сдержать ярость, а потом разворачивается и уходит. Том твёрдо шагает к уборной, ледоколом рассекая дрожащих первокурсников.

Он не может поверить в происходящее. Гарри, определённо, вне сферы его влияния.

Всё с точностью до наоборот. И Том не понимает, когда это произошло и как он это допустил. Как проглядел.

Том заходит в уборную и грязно выругивается, глядя в зеркало, но его не отпускает: сердце колотится как бешеное, руки дрожат, а закручивающаяся внутри узлом магия ищет выход.

Он не понимает, как переубедить Гарри, не потеряв всё. Ему нельзя показывать слабость, но Гарри не простит, если не увидит её.

Том не может выбрать. Ему хочется и то, и другое. Ему нужно всё.

Но его образ главнее всего. Всегда. Он — ключ ко всему, и если Том потеряет его, у него ничего не останется. Нет, у него будет будущее, о котором Том мечтал годами. У него будет всё, что он пожелает, и никто его не остановит.

Никто не посмеет указывать ему, что он может, а чего — нет. Даже Гарри.

Том достаёт снитч и прижимает его к губам. Он похоронит эти чувства и выкопает их, когда придёт час. Том смотрит на снитч, напоминая себе, что у них впереди вечность. Сейчас можно сосредоточиться на собственных целях. Гарри никуда не денется, он будет ждать, а когда Том достигнет вершины, они начнут заново.

Тогда Том даст ему всё, чего бы он ни пожелал.

Гарри не сможет ему отказать.

Том возвысит его и возведёт на пьедестал по правую свою руку. Он сложит для Гарри трон из костей его врагов, одарит частью своего королевства, чтобы править миром по данному им рождением праву.

— Просто подожди, — шепчет Том снитчу.

Chapter Text

Остаток пути Том проводит в купе старост. Здесь спокойно, тихо, и его это всецело устраивает.

В собеседниках у него староста Равенкло, недавно узнавший, что его готовы принять на должность младшего помощника Министра, если он хорошо сдаст хотя бы семь предметов на ЖАБА.

Нелепо маленькая цена за столь высокий пост. Том выдаст такой результат с завязанными глазами. И это, пожалуй, самый верный путь, чтобы добиться признания в Министерстве и среди чистокровных. Раз у него нет открывающего все двери имени, значит, он будет выбивать их с ноги.

Том думал стать учителем, но этот вариант не отвечает его новой долгосрочной цели. Да, легче насаждать идеологию неокрепшим, ещё не видевшим большого мира умам и со временем взрастить из них верных сторонников, но, если он хочет получить Гарри, у него нет времени на обходные пути.

Кроме того, Том как-то обмолвился, будто станет политиком, так что это не вызовет подозрений.

Он наперёд знает, что получит высшие баллы по всем ЖАБА. Знает тех, кто напишет ему рекомендательные письма, а с помощью Слагхорна можно обзавестись полезными, приближёнными к Министру знакомствами.

Только нужно обставить всё так, чтобы к его выпуску пост был свободен.

Он сердечно поздравляет старосту Равенкло и улыбается, зная, что его карьера протянется года два, если Том не найдёт варианта получше.

* * *

Как Гарри того и хотел, Том его игнорирует: не говорит с ним, даже не смотрит на него.

Лишь поглядывает исподтишка, когда никто не видит.

Рыцари беспокойны. Они видят, как Том подчёркнуто обходит Гарри стороной, и не понимают, что с этим делать, но большинство на всякий случай тоже держат дистанцию. Тяжелее всех приходится Эйвери и Малфою.

В близости Гарри и Эйвери Том не видит ничего страшного, но одержимость Малфоя жалка. А ещё Том не уверен, что она не пошатнёт его верности, и это опасно. Имя рода Малфоев бесценно, и идти против них — социальное самоубийство. Одни ежегодные новогодние приёмы стоят того, чтобы умасливать их наследника.

Стоили, когда сфера интересов Малфоя касалась глупостей вроде денег и личных пустяковых успехов: он никогда не пытался чего-то достичь, а лишь создать видимость собственной важности. Том охотно ему в этом потакал: помогал списывать на экзаменах и обещал в будущем помочь с непыльной, престижной работой.

Но теперь Малфой хочет Гарри, а Том не собирается делиться. От одной мысли руки сами собой сжимаются в кулаки.

Да, все они — его пешки, но это вовсе не значит, что Том может отдать им какой угодно приказ. За их послушание он платит свою цену, по крайней мере, пока. Когда он покажет, на что способен, они поймут, что Том — единственно правильный для них выбор.

На это понадобится время, но это нормально. Если Малфой найдёт другой субъект для похоти.

* * *

Следующий шаг его плана — бросить тень на Гарри. Сделать так, чтобы никто ему не поверил, если тот вдруг вздумает сдать Тома с потрохами.

После собрания Рыцарей Эйвери, Малфой, Розье и Лестрендж задерживаются по велению Тома, желающего раскрыть им «секрет».

Он говорит, что Гарри не в себе, что целители Мунго одолели его недуг, но неисправимо повредили мозг.

Скорее всего, по пути в школу Гарри уже рассказал им о больнице. Они вместе состряпали эту историю, ведь нельзя было сказать, что Гарри выздоровел, потому что умер и воскрес.

Том лишь добавляет несколько штрихов к их версии.

— Я стараюсь не пересекаться с ним, потому что он в меня влюблён, — говорит Том с отмеренным волнением в голосе. — Я ему отказал, но взял с собой на каникулы, ведь Гарри некуда было пойти после Мунго. Вот только с каждым днём он вёл себя всё навязчивее и нахальнее. И, в общем, если честно — жутковато.

— Вы разве были не вместе? — спрашивает заметно оживившийся Малфой. Тому невыносимо хочется растереть его надежды в пыль, но он не может: это будет противоречить истории.

— Да, но это был просто секс, — как может ровно отвечает Том, глядя Малфою в глаза и упиваясь вспыхнувшей в них ревностью.

— Мне кажется, он и до болезни был немного не в порядке. Он же нам ничего не рассказывал ни о своём прошлом, ни о том, почему перевёлся в Хогвартс, — замечает Розье.

— Гарри говорил, что его родителей убил тёмный маг, — здесь Том даже не лжёт.

— Гриндевальд? — спрашивает Малфой.

— Возможно. Гриндевальд набирает силу, и, быть может, Гарри боится, что он явится закончить начатое.

— Я б в такой ситуации тоже был бы не в себе, — жмёт плечами Розье.

Том кивает.

— Мы должны поддержать его. Временами Гарри бывает агрессивен, но не думаю, что он опасен, так что не будем распространяться о его проблемах. Иначе, чего доброго, над ним начнут издеваться.

Все — что очень удачно — с ним согласны.

* * *

Розье снова собирается закатить вечеринку и снова умоляет Тома испросить разрешение декана. Это и есть его плата за верность Розье: маленькие услуги, как правило, связанные с преподавателями. Они любят Тома и очень не любят Розье; Том их понимает.

И так, он отправляется к Слагхорну на чай. Чай жидкий, а прилагающаяся к нему компания ещё жиже, но именно на этих условиях Том получит желаемое.

Он спрашивает… и получает отказ. Том даже немного торопеет: он не привык к такого рода ответам.

— Могу я узнать причину, сэр?

— Домовики нашли бутылки из-под огневиски, так что мы решили запретить подобного рода мероприятия до конца года.

— Пить алкоголь в нашем возрасте безответственно, — кивает Том, как будто это не Слагхорн подаёт студентам вино на всех своих сборищах. — И всё же жаль, вы же понимаете важность подобных вечеринок, они, конечно, и в половину не так хороши, как ваши, но на них можно налаживать контакты со студентами постарше.

— В самом деле, очень жаль, ведь временами вечеринки молодым людям необходимы! Прости, Том, но теперь они запрещены… в гостиных, — подмигивает Слагхорн.

Том уверен, что в других местах подобные развлечения запрещены по умолчанию, но раз сам декан Слизерина указывает на лазейку, чтобы нарушить правила… Том благодарит за чай и уходит делиться новостями с Розье.

— Старый, добрый Слагги! Спасибо, Том, мы что-нибудь придумаем!

— Скажи, как определитесь с местом. Я приду, — сверкает фальшивой улыбкой Том.

Ему нет дела до их подростковой чепухи, но раз он дал знать, что будет — они не осмелятся пригласить Гарри. Его сторонникам пора заканчивать эти игры в дружбу.

* * *

Они растеряли последние крохи уважения и пригласили Гарри. Бесит. И раз уж Том обещал быть, идти придётся: грубо отказываться накануне — хотя теперь это бессмысленно. 

По крайней мере, Розье хватает совести выглядеть смущённым.

— Гарри знает подходящее место, — выпаливает он, словно в оправдание, стоит Тому на него взглянуть.

Ну конечно, знает. Гарри облазил весь хренов замок, сражаясь с Волдемортом, василиском и чёрт знает кем ещё. Не удивительно, что он сосёт на занятиях: ему и учиться-то было некогда. Вот только он ещё как-то умудрился освоить Патронуса. Бесит. И возбуждает.

Том медленно закипает, и Розье испаряется, оставляя его хандрить в углу.

Приглашён лишь пятый курс и ещё несколько старшеклассников. Они решают идти к таинственному месту небольшими группками ещё до комендантского часа.

— Поднимайтесь на седьмой этаж. Мы оставим дверь приоткрытой, так что вы её заметите, — говорит Гарри в гостиной.

Он кажется другим: уверенным, обретшим цель. Он словно рождён быть лидером, хотя и не привык так себя вести. Он восхитителен, и Том не может отвести взгляд.

Том идёт с Лестрейнджем в тишине: Лестрейндж сам по себе молчун, а Том всю дорогу пытается понять, как Комната потерянных вещей может быть подходящим местом для вечеринки. Дверь в самом деле приоткрыта, и Том тянет на себя ручку, готовый оказаться в заваленном хламом помещении.

Вот только нет тут никакого хлама, это вообще другая, похожая на гостиную, комната. Так, по мнению Тома, могла бы выглядеть гостиная Гриффиндора: тёплая, расслабленная и… красная.

Та же дверь, но она ведёт в другое место.

Том нихера не знает о замке.

Гарри со счастливой, расслабленной улыбкой развалился в странном, бесформенном кресле, похожем на красный мешок с орехами. Он выглядит так, словно оказался дома. Том смотрит на него с прищуром, пытаясь понять, а есть ли в нём хоть что-то слизеринское. Гарри до сих пор полон тайн, и это выводит из себя.

Он никогда ничего не рассказывает, и Том не может как-то на это повлиять, не доводя до очередных Чар забвения. А прошлый опыт встал ему слишком дорого.

Том занимает стул, похожий на стул для сидения.

Розье со звяканьем достаёт из сумки бутылки. Мерлин знает, как он протаскивает всё это в замок, но однажды его талант может пригодиться, и он пронесёт что-нибудь полезнее выпивки.

— Все в сборе! — объявляет Эйвери, когда последние три человека проскальзывают внутрь, и закрывает дверь. — Сыграем!

Дело заканчивается тем, что все усаживаются кругом прямо на пол, используя для этого большие подушки. Тому приходится присоединиться, иначе это смотрелось бы странно. Розье толкает ему стакан огневиски, и опять же, Тому приходится принять его, потому что стаканы есть у каждого.

Том не пьёт (разве что бокал вина на званом ужине), ведь он видел, что алкоголь творит с людьми, и не хочет терять контроль.

Но, похоже, огневиски здесь приравнивается к обязательному вину, и ему придётся играть по правилам. Том со вздохом берёт стакан, наперёд зная, что совершает огромную ошибку.

Игра дурацкая: ведущий признаётся в том, чего никогда не делал, а все, кто совершил им названное, обязаны выпить. Какой смысл, если всегда можно солгать?

— Я никогда не целовала девушку! — громко объявляет однокурсница Тома — Гестия Кэрроу.

Том не хочет пить, но и неудачником выглядеть — тоже, поэтому пьёт. На вкус так же ужасно, как на запах, к тому же зло жжёт горло. Он словно яду выпил.

Гарри тоже пьёт. Учитывая его идиотское неприятие лжи, он, вероятнее всего, играет по правилам. И кого он целовал? Был ли тот поцелуй лучше поцелуев Тома?

— Я никогда… ничего не крал, — произносит кто-то. Том не замечает кто, слишком занятый разглядыванием повлажневших, блядских губ Гарри.

Тот снова пьёт. Выходит, он тоже вор. Том, разумеется, не пьёт: у него репутация.

— Я никогда не играл в настоящей команде по квиддичу.

Том заводит глаза. Какая скука. Гарри опять пьёт.

— Почему ты не сказал, что играешь, Гарри?! Попробовался бы в нашу команду. У тебя какая позиция? — тут же забрасывает его вопросами Эйвери.

— Я был ловцом, а он у вас уже есть. Всё в порядке, да у меня теперь и метлы нет, — но голос у него печальный. Гарри хочет играть.

Он в самом деле выглядит как ловец: невысокий и сухопарый. Да и тело у него в форме. Том вспоминает гладкую спину и то, какими твёрдыми были под ладонями мышцы, вспоминает, как она прогибалась, когда он вжимал Гарри в кровать… А ещё вспоминает про снитч, который теперь подходит ему ещё больше, ведь и он своего рода Гарри…

— Том? — зовёт Роуз Лестрейндж. Она сидит по левую его руку.

Всё смотрят на него, и Том даже успевает занервничать, прежде чем понимает, что, похоже, пришла его очередь. В голове пусто.

— Я никогда не… трахался в раздевалке для квиддича, — он выразительный смотрит на Роуз и подносит стакан к губам.

Та хихикает.

— Ты должен называть то, что не делал! — вопит на него младший кузен Роуз.

— Завались, Корвус, — одёргивает его Роуз и тоже пьёт.

Как и многие другие, что примечательно — большинство даже не игроки. Гарри не пьёт, но выглядит раздосадованным. Ревнует? Том начинает входить во вкус.

— Я никогда не целовала двух разных человек за день, — говорит Роуз.

Том не пьёт: кажется, это одно из тех признаний, что плохо скажется на его образе. Но Гарри это, похоже, не смущает, щёки его розовеют, и он делает очередной глоток. Он что, засасывает всех подряд в этом грёбаном замке, пока Том не видит?

Он бездумно хватает стакан, чтобы занять руки и ничего случайно не разнести, а потом осматривается, выискивая возможных подозреваемых. Том пытается понять, кто — кроме него, разумеется — во вкусе Гарри.

Взгляд падает на широко улыбающегося Малфоя. Нет, типаж не тот. Гарри нравятся мрачные, загадочные, сильные и независимые мужчины вроде Тома, а не тупые блондинистые трусы. Жалкая влюблённость Малфоя не может быть взаимной.

Минует ещё пара скучных заявлений. Том не пьёт просто потому, что не хочет напиваться: у него уже как-то странно шумит в голове, и ему это не нравится.

— Я никогда не трахался в спальне, пока другие занимаются там своими делами, — Лестрейндж многозначительно смотрит на Эйвери, который тут же радостно пьёт.

Гарри тоже пьёт. И, быть может, случайно, смотрит на Тома. Тот тут же подносит стакан к губам, глядя Гарри в глаза. Звуки вокруг исчезают, они словно остаются одни в комнате. У Тома спирает дыхание, но, кажется, ему и не особо-то нужен воздух. Проходит пара секунд, а потом Гарри отворачивается, и мир снова приходит в движение.

Том болезненно твёрд. И, скорее всего, пьян. Всё идёт не по плану.

Он ничем не отличается от этих подвыпивших, помешанных на сексе подростков, над которыми посмеивался про себя. Это ужасно и недостойно. Но Том не может уйти: нельзя бросать Гарри со всей этой сворой, которая точно разделяет чувства Тома, которая наверняка точно так же хочет сорвать с Гарри одежду и трахнуть его у всех на глазах.

А зная, какой развратной шлюхой Гарри становится от алкоголя, он всё это им позволит.

Нет, не просто позволит, а сам полезет, как было с Томом.

Он так сильно сжимает стакан, что тот крошится в руках. Хм, похоже, его магия снова вышла из-под контроля.

Роуз вздрагивает, удивительно по-девчоночьи взвизгивает, взглянув на его кровящую ладонь, но тут же приходит в себя и обхватывает его запястье, чтобы взглянуть поближе.

— Всё нормально, — Том взмахивает другой рукой, чтобы привести всё в порядок, но ничего не происходит. Магия не слушается, и впервые за долгое время он ощущает собственную беззащитность.

— Дай взглянуть, — она вытаскивает большой осколок из ладони, а потом берёт палочку и залечивает порезы так, будто ей выпивка нипочём. Роуз замечает его раздражение и тут же, догадавшись о причине, подаётся ближе и шепчет на ухо: — Я на самом деле не пью. Просто подношу стакан к губам и развоплощаю часть виски.

И почему он сам до этого не додумался? Быть может, женщины не так уж бесполезны. Нужно взять её под крыло, пока она не выскочила замуж и не загубила свою жизнь.

Том смотрит на алые губы и чувствует… что-то. Быть может, он от алкоголя тоже становится шлюховатым.

Том благодарит Роуз и встаёт. Ему нужно совладать со своей магией. Да и с собой тоже.

— Всё в порядке, Том? — спрашивает Эйвери.

— Аха, вишь? — Том показывает залеченную ладонь и замирает, понимая, что снова сорвался в крестьянский говорок.

Он идёт в уборную, запирает дверь и, повернув кран, умывается ледяной водой.

Какого хрена творится с его жизнью? Ему нужно о будущем думать, а не напиваться на дебильной вечеринке под дебильные игры дебильных подростков.

Почему он постоянно думает о Гарри? Том запер те отвратительные чувства, но это ни капли не помогает. Наоборот, старательное лавирование вокруг них отнимает слишком много сил и всё равно не приносит плодов: Том не может не смотреть на Гарри.

И клятый огневиски делу не помогает.

Он сосредотачивается на магии, пытаясь её обуздать: создаёт шарик света на ладони и размеренно дышит, пока не чувствует, что всё пришло в норму. Том высушивает лицо заклинанием, приводит в порядок причёску, поправляет галстук и возвращается в комнату.

Он не знает, долго ли отсутствовал, но за это время сменилась игра. Том пытается понять, сколько ещё будет продолжаться этот цирк, глядя, как Октавия Яксли снимает рубашку, под которой — вопреки обычаям чистокровных леди — не оказывается исподнего. Том разглядывает маленькие соски и не чувствует ничего.

Но хоть компромата насобирает — а это уже не совсем растраченное впустую время.

— Мы играем в «Правду или вызов», — говорит Роуз, когда он неохотно занимает своё место на подушке. Что ж, новая игра хотя бы не замешана на алкоголе.

Том знает о ней из книги, в чтении которой никогда и никому не признается. Там рассказывалось о скандальных развлечениях магической элиты в восемнадцатом веке. Если что, чтиво было для исследовательских целей.

Это глупая игра, и Том не горит желанием в неё играть. К счастью, никто и не думает выбрать своей жертвой его, никто и не думает позадавать ему неприличных вопросов, так что он фактически и не участвует. Том просто тихо сидит и собирает возможный материал для шантажа.

Очень скоро он узнает о сексуальной жизни своих сверстников больше, чем хотел бы.

Все здесь — сборище извращенцев. Яксли, например, заводится, когда другие смотрят, как она раздевается (как будто это и так непонятно), а Розье не прочь вылизать кому-нибудь ступни.

Том за несколько часов наблюдает столько чужих поцелуев, сколько не видел за всю жизнь. И вообще, это начинает скатываться в какую-то неуместную оргию.

Оказывается, это не он лишил Роуз девственности.

— Гарри, а кто был твоей первой? — скабрёзно улыбается Эйвери.

Том вскидывает голову. Перекосившийся от ужаса Гарри отказывается отвечать и получает приказ.

— Раз так, целуйся с Абраксасом, — торжествующе выпаливает Розье, словно ему не терпится поделиться с классом какой-то тайной.

Том не знает, как реагируют остальные, у него самого среди белого шума в голове бьётся одна мысль: остановить это любой ценой.

Вот только цена — его репутация — неподъёмна.

Том до крови закусывает щёку и прячет ладони под бёдра. Он не может дышать. Не может отвести взгляд. Вообще ничего не может.

Том смотрит, как Гарри ползёт к счастливому, словно наступило второе Рождество, Малфою, и для верности впивается в ноги ногтями. Он уверен, что сможет кого-нибудь придушить взмахом руки и без единого заклинания.

Гарри седлает колени Малфоя, обнимает его за шею, а потом наклоняется и мягко целует. Малфой обхватывает тонкую талию, чуть сжимая её, и Гарри словно получает поощрение: он углубляет поцелуй, и Том слышит задушенный стон. Стон, который должен был слышать только Том, который Гарри должен был не сдержать от его прикосновения.

Том видит лишь упругую задницу и взмокший затылок, когда Гарри начинает ёрзать на Абраксасе ёбаном Малфое, словно всё это так невыносимо хорошо, что ему никак не сдержать бёдра на месте.

Том не может отвести взгляд. С каждым вдохом лёгкие горят от чего-то ужасного, тёмного и мучительного, но он не может отвести взгляд. Том окаменел, застыл соляным столбом.

Больно.

— Ладно, ладно! — словно сквозь века вопит Эйвери. — Хватит! Или уединитесь уже где-нибудь!

Гарри — наконец — останавливается и ползёт обратно. Кто-то отпускает шутку, и он смущённо смеётся, растирая затылок.

Том впервые с начала поцелуя вдыхает. Он не смотрит на Малфоя. Он придумает наказание без единого взгляда в его сторону. Он и без того вне себя от бешенства.

Больше Том не замечает, что происходит кругом.

Они возвращаются в общежитие под два часа ночи. Просто чудо, что их не поймали. Голова у Тома проясняется, но мучительное желание давит на виски, мутит зрение.

Он падает на кровать и дрочит до мозолей, представляя Гарри на себе.

* * *

Калечить Малфоя нельзя: он Тому ещё нужен, портить свою репутацию — тоже. А ещё ему никак нельзя попадаться. Малфой не должен догадаться, кто за всем стоит.

Это должно быть что-то личное, унизительное и, в идеале, такое, что отдалит Малфоя и Гарри друг от друга.

Том находит подходящее проклятие в одной из книг, оставшихся в Комнате потерянных вещей, которая, очевидно, не та, чем кажется. Этим проклятием в шестнадцатом веке «лечили» несдержанность в сексе. Стоило возбудиться, и оно напоминало, что подобное — неправильно. И смотреть на Гарри так определённо было неправильно, а касаться — вовсе смертный грех.

Том проклинает Малфоя ночью.

Остаётся надеяться, тому хватит гордости страдать в одиночестве, и при этом этой гордости будет слишком много для посещения больничного крыла.

На самом деле в книге не упоминается контрзаклинание, но Тому плевать. Для его целей сгодится и Малфой-кастрат.

* * *

— Какого хрена ты натворил?! — с воплем врывается в спальню Гарри.

Он заговаривает с Томом впервые после возвращения в Хогвартс. Кажется, с последнего их разговора прошёл месяц. Тома распирает от радости, словно он — грёбаная двенадцатилетка.

— Не понимаю, о чём ты, — ровно отвечает Том и стискивает зубы, чтобы ненароком не улыбнуться.

— Ты что-то сделал с Абраксасом! С его… ты знаешь!

И чем они занимались, раз Гарри это заметил? Том представляет грязную кладовку для мётел, полураздетого, распластанного на Малфое Гарри, и как Малфой заходится криком. Ярость и злорадное ликование закручиваются в нём тугим узлом.

— А что, если и сделал? — отрезает Том.

— Ты не можешь ломать члены за поцелуй со мной!

— Дело не в тебе, — спокойно отвечает Том.

— Ну да, конечно. Ты одержим мной, — фыркает Гарри, и он чувствует себя уязвлённым, даже чуточку оскорблённым.

Глупость. Том не одержим. Одержимые не могут себя контролировать, а Том — может. Да, в последнее время он бывает опрометчив, но это другое. Одержимость — это для психов, Том просто знает, чего хочет, и идёт к цели.

— Мечтай, — пожалуй, худшая ответка в истории, но ничего другого в голову не идёт.

— Я мечтаю, чтобы ты оставил меня в покое! — орёт Гарри. — И тех, с кем я трахаюсь — тоже.

Том даже не думал об этом. Поцелуи, прикосновения, объятия, быть может, дрочка — да, но помыслить на трезвую голову о радостно обкатывающем какой-то чистокровный хер Гарри…

В груди делается пусто, и Том снова не может дышать. Он зажмуривается и стискивает зубы. Ему должно сосредоточиться на цели, забыть о Гарри и всех трудностях, которые идут с ним в комплекте...

Но тот поворачивается к выходу, и Том тут же взмахом руки запирает дверь и встаёт с кровати.

— Если ты так хочешь член, мой — к твоим услугам. Ты же знаешь, он полностью в твоём вкусе: большой и всегда готовый, — вкрадчиво говорит он, наступая на Гарри.

— От-е-би-сь.

— Держись от Малфоя подальше. Ты знаешь, на что я способен, и наверняка хочешь его защитить, раз он тебе так нравится.

— Ты этого не сделаешь. Он тебе нужен.

— Ты понятия не имеешь, что я могу с ним сотворить, — кривобоко улыбается Том. — Я одержим тобой, помнишь? Я непредсказуем. Хочешь попытать счастья? — он блефует, используя обвинения самого Гарри.

— Я тебя прикончу, если ты ему что-то сделаешь.

— Ты же сам знаешь, что не сможешь. Мы — бессмертные. Я могу убить кого пожелаю, и ты здесь бессилен.

— Я расскажу, кто ты такой!

— А я расскажу, кто ты. Ты не представляешь, сколько у меня связей, а у тебя — никого. Я умнее и, в отличие от тебя, отличный лжец. Как думаешь, кому больше достанется?

Да, Гарри — бесстрашный мученик, но, быть может, перспектива провести вечность взаперти — слишком страшная мысль даже для него. У Тома на руках лишь эта карта, и если Гарри поймёт, что она битая, то он проиграет.

Гарри обжигает его напоследок взглядом и уходит. Тома отпускает.

Вот теперь можно заняться планами. До летних каникул несколько недель, и пора готовиться к СОВам и другим экзаменам.

А ещё распланировать лето. У него столько дел.

Chapter Text

Последняя неделя перед СОВами выдаётся скучной. Пятикурсники не высовывают носов из книг, отчаянно пытаясь выучить то, от чего отлынивали пять лет. Тому учиться не нужно: он, как и положено, делал это на занятиях, сам выполнял домашнюю работу и к тому же углубленно изучал интересующие его темы. Он всё знает.

Гарри — здесь всё по-старому — зол на него, и они продолжают не обращать друг на друга внимания. Не то чтобы это выбор Тома, но бегать за Гарри потерянным щенком недопустимо.

Малфой решает, что попал под раздачу бывшей девушки, и это удобно. Расколдовать его так и не смогли, поэтому медсестра даёт ему зелье от эрекции, и это тоже весьма удобно.

Том думает об этом, возвращаясь с занятий в общежитие, и губы его растягивает невольная улыбка. Он почти бросает сумку на кровать, как вдруг замирает: сундук не на месте. Том всегда ставит его ровно посередине изножья кровати, но теперь он сдвинут левее. Том любит, когда всё на местах.

Он перелопачивает сундук и понимает, что ничего не пропало, потом пересматривает книги на соответствие школьной программе на случай, если кто-то пытался что-то накопать на него. Но в книгах нет ничего тёмномагического.

Том добавляет ещё несколько защитных заклинаний на свои вещи.

* * *

Экзамены, как Том и ожидал, лёгкие. Он сдал всё, даже Маггловедение, хотя и не ходил на него, ему просто нравится ещё одна строчка с отменным результатом по СОВам.

У Гарри тоже нет трудностей с экзаменами, но, опять же, он старше их всех. Том не понимает, почему он не показал Патронуса на Защите, ведь это добавило бы баллов. Сам Том именно поэтому выучил по дополнительному заклинанию для каждого предмета.

Розье закатывает очередную вечеринку после последнего экзамена. Том не идёт: он не горит желанием проходить через всё это снова, вместо этого ночь напролёт ворочаясь в кровати и поглаживая Нагини по гладкой голове. Том старается не думать о том, что происходит в Комнате всяких разных комнат, старается не представлять, как Гарри переползает с колен на колени.

— Хосссяину одиноко?

Блядский Гарри. Он испортит Нагини, уча её тому, чего змеи не в состоянии понять. К тому же херово уча: Тому не одиноко. Ему никто не нужен.

— Конечно, нет. Это было бы слабостью. Не позволяй этому идиоту тебя учить.

Нагини сворачивается у него на груди, и это отчего-то греет, хотя змеи хладнокровные.

До конца учебного года остаётся пара дней. Том закончил все свои дела здесь и теперь может расслабиться. Беда в том, что у него это редко получается.

* * *

Том с силой распахивает двери Большого зала.

Сердце у него колотится в горле, а ладони — взмокшие от пота.

Дневник пропал. Кто-то украл его хоркрукс, а учитывая, что Том спрятал его за книжной полкой в ёбаной Тайной комнате, это мог быть лишь один человек.

— Где мой дневник, Гарри? — спрашивает Том со всей возможной в данных обстоятельствах любезностью и садится за слизеринский стол. В Большом зале человек двести, но это не может ждать.

— Не знаю, Том. Быть может, ты положил его не на место?

Топорная ложь. Гарри бесит ещё больше. Том хочет его придушить. А потом трахнуть. И ещё раз придушить.

— Я уверен, что последним к нему прикасался ты.

— Неа, ты не прав, — Гарри кусает сэндвич и поворачивается к Тому. Глаза его горят ненавистью. — А, погоди-ка, ты об этом дневнике?

Он наклоняется к сумке, достаёт чёрную тетрадь и швыряет её на стол.

Она похожа на дневник Тома, но не может им быть.

Не может.

Потому что прямо по центру зияет дыра, словно нечто проплавило её насквозь.

И Том ничего не чувствует, ни толики тепла. Вообще ничего.

Но это — его дневник. И он мёртв.

Гарри уничтожил часть его души.

Том судорожно сглатывает и пытается дышать. Здесь нельзя ничего делать: свидетели, репутация, ещё что-то.

И быть может, это всё же не та тетрадь. Они все на одно лицо. Перед ним всего лишь книга в чёрной обложке, и она не уникальна, а та была особенной из-за владельца.

Быть может, это розыгрыш. Временами Гарри бывает забавным. И в глубине души ему нравится Том, так что он не стал бы вредить хоркруксу.

Том ни в чём не может быть уверен, пока сам не проверит. Но не здесь. Он берёт дневник и уходит.

Том заходит в первую же пустующую комнату. Это свободный класс, в котором они иногда занимаются, разбиваясь по группам. Том пинает оказавшийся по пути стул и опирается локтями о парту, не выпуская из рук хоркрукс.

Он не проводит никаких проверок. Это лишнее, ведь в глубине души он знает, что это — его дневник. Ему просто нужно время для принятия.

Том даже не ощутил, как погибла частичка его души. Он думал, будет больно. Перемещать душу в сосуд невыносимо, так почему его гибель никак не ощущается?

Как Гарри мог так поступить после всего, что Том для него сделал? Он спас его, научил окклюменции, а Гарри в благодарность убил частицу него, частицу его души, частицу самой его сути.

Он уничтожил то, что Тому важнее всего: один из путей избежать смерти.

Том чувствует себя преданным, и это так больно, словно душа снова рвётся на куски. Или сердце?

Он впервые ощущает подобное. Разве не должно ему прийти в ярость, жаждать отмщения, а не мучиться нестерпимой болью?

Впрочем, когда открывается дверь, приходит и капелька злости: в класс решительно входит Гарри, словно явился высмеять момент слабости, который Том ни с кем не желает разделить.

Гарри закрывает дверь и приваливается к ней. Он выглядит почти самодовольным, и это выше сил Тома. Он отводит взгляд и цедит сквозь зубы:

— Ты грёбаный имбецил. Ты хоть понимаешь, что натворил?!

— Конечно, я не в первый раз уничтожаю твой дневник, — отвечает Гарри. — Правда, в прошлый раз у меня под рукой оказался клык василиска, а в этот — пришлось импровизировать.

Том швыряет мёртвый хоркрукс в стену и прячет лицо в ладонях. Это слишком. Клык василиска? Какого хрена?

— Ты уничтожил мою душу! — он с рёвом поворачивается к Гарри.

— Ты сделал это сам, порвав себя на куски! И я просил оставить меня в покое, иначе я прикончу нас обоих, но ты решил угрожать моим друзьям, — рычит Гарри. — Нам обоим самое место в аду, так что сначала я избавлюсь от всех твоих хоркруксов, а потом и от своего!

— Этого не будет, — Том подлетает к нему и бьёт ладонями по двери в дюйме от головы, окружая Гарри собой. — Твой хоркрукс тоже у меня, и я хорошенько их спрячу: закопаю там, где ты никогда не найдёшь, так что ты останешься со мной. Навечно.

В глазах Гарри мелькает страх. Да, он не боится Тома, но его пугает бессмертие. В отличие от Тома, он хочет, чтобы у его жизни был предел. Чтобы после скольких-то там лет он отправился на вечный покой.

— Почему ты так хочешь умереть? — знает ли Гарри, что разбитую душу можно собрать? Тому незнакомо раскаяние, но Гарри им полон. Впрочем, без снитча ничего не выйдет, и это одна из причин, по которой Том его забрал.

— Потому что я не заслуживаю жить, — тут же твёрдо отвечает Гарри и спешит сменить тему. — В будущем я избавился не только от дневника. Я найду их, — но произносит он это с тенью сомнения.

— Тогда я сделаю ещё.

— Прямо как Волдеморт, — шепчет Гарри.

Уверенность Тома вянет, и он стискивает зубы. Он — не Волдеморт. Он будет осмотрительнее. Но можно сделать ещё несколько хоркруксов, Том остановится, едва поймёт, что начинает меняться. Пока всё в порядке: ни кольцо, ни дневник на него не повлияли.

Он не безумец и не пойдёт на слишком большие жертвы.

— Я не такой, как он, — рычит Том.

— Ты и есть он.

Гарри смотрит ему в глаза, и всё сложнее держать в сундуке те странные, тёплые чувства, они медленно заполняют Тома до краёв, и ярость вдруг оборачивается всеподавляющим желанием, словно так он подсознательно пытается избежать боли.

Том хочет сделать Гарри больно. Хочет коснуться его, поцеловать, но больше всего — трахнуть.

И вот он, Гарри, прямо перед ним, так близко, что Том почти ощущает чужое тёплое дыхание, почти чувствует запах волос.

Он не может остановиться. Да и не хочет. Чего он хочет, так это заткнуть эти незнакомые ему чувства подальше. Похоть — привычна, и она ему в самый раз. Как и гнев.

— Я собираюсь трахнуть тебя прямо у этой двери, и мне плевать, нравится тебе это или нет, — тихо, но отчётливо произносит Том, глядя в зелёные глаза.

Он не двигается. Гарри — тоже.

Том ощущает сгустившийся в воздухе адреналин, почти пробует его на вкус. Это так будоражаще, опасно и неправильно, но всё это — ничто по сравнению с желанием в глазах Гарри, с тем, как он предвкушающе облизывает губы. Ведь их заводят одни и те же вещи.

Они смотрят друг другу в глаза, почти соприкасаясь, и ждут, кто из них сделает первый шаг.

Всё вернулось на круги своя: Том охотится, а Гарри строит из себя недотрогу.

Так что Том охотится.

Он хватает Гарри за горло и вдавливает его в дверь. Это прикосновение — невероятное. Том снова ощущает их связь, но теперь она как будто изменилась: стала ярче, глубже, словно его душа теперь едина. А от пробегающих между ними искр Том чувствует себя живым.

Руки Гарри свободны, но он не защищается.

— Я никогда тебя не прощу, бездушный ты кусок дерьма, — рычит он и задыхается, когда Том сильнее смыкает пальцы на его горле.

— Мне не нужно прощение, мне нужно, чтобы ты нагнулся, расставил ноги и заткнулся нахер, — шепчет Том Гарри на ухо.

И так сильно получает по голени, что пошатывается и, ослабив хватку, пятится. Связь разрывается.

Но вместо того чтобы сбежать, Гарри наступает.

— Может, это тебе надо нагнуться.

Он пытается толкнуть Тома в плечи, но тот уже поймал равновесие и перехватывает его руку, притягивая Гарри к себе. Том целует его почти остервенело, другой рукой крепко обнимая за тонкую талию. И в этом жёстком, но таком «родном» поцелуе связь расцветает с новой силой.

Гарри кусает его за губу, и во рту появляется привкус железа, его ногти впиваются в плечи, но всё это — приятная боль по сравнению с той, что он недавно чувствовал.

Том не совсем понимает, за что они борются, но это и неважно. Есть только здесь и сейчас. Только злость, замешанная на возбуждении и удовольствии.

Том пытается притереться пахом к паху, но, стоя, сделать это не так-то просто, поэтому он подталкивает Гарри к ближайшей парте. Тот не даётся.

— Ну же, — выдыхает Том между грубыми, почти жёсткими поцелуями.

— Нахер катись.

Том хватает Гарри за волосы и тянет, заставляя запрокинуть голову. Тот охает и глубже вгоняет ногти. Том знает: Гарри тоже чувствует связь между ними, иначе он бы тут не стоял, иначе дрался бы по-настоящему.

— На самом деле это ты должен извиниться, — возвращается Том к началу их разговора, сильнее дёргая Гарри за волосы. — Скажи: «Извини», и я прощу убийство моего хоркрукса.

— Мне не жаль, и никогда жаль не будет, — Гарри пытается говорить зло, но уже теряет себя под прикосновениями Тома. — Я уничтожу… — он задыхается, когда Том прикусывает шею, — их все.

Том должен быть вне себя от ярости, но ничего подобного. Гарри — угроза, но он не питает к нему недобрых чувств. Нужно просто получше спрятать хоркруксы. Пусть Гарри ищет их, пока не надоест, а когда он сдастся — непременно вернётся к Тому.

Их тянет друг к другу. От судьбы не убежишь.

Том пытается уронить Гарри на пол, но тот даёт отпор, и они борются за доминирование руками и ртами, пока вместе не валятся вниз.

Они катаются по полу, пытаясь взять верх друг над другом, но когда Гарри седлает его, усаживаясь задом на член, Том сдаётся. Он откидывает голову и прекращает борьбу. Да, это Гарри прижал его к полу, но победа всё равно за ним, и Тому непременно надо об этом сказать.

— Я…

— Заткнись, блядь, нахуй, — рявкает Гарри и поводит бёдрами.

Том ждал этого месяцами. Плевать на всё, пока упругая, горячая задница Гарри вот так елозит на его члене.

Гарри пытается расстегнуть брюки дрожащими пальцами, но у него никак не выходит. Том бьёт его по рукам и делает всё сам, а потом Гарри приподнимается, спуская одежду на бёдра и оголяя зад.

— Стой, — почти отчаянно выдыхает Том, чтобы высвободиться самому.

Гарри снова опускается, устраивая член Тома между ягодиц, и ласкает себя, медленно водя туда-сюда бёдрами. Он дышит громко и часто. Глаза его закрыты, а голова запрокинута, выставляя на обозрение прекрасную шею, всю в метках Тома.

Он восхитителен. Том хочет почувствовать его, но Гарри перехватывает его руку и тихо приказывает:

— Не трогай.

И Том не трогает. Ему и так отлично: приподнявшись на локтях, он любуется передёргивающим, раскачивающимся на его члене Гарри. Пожалуй, Том и так мало чего смог бы сделать: от одного вида у него ведёт голову, а от жаркого веса задницы Гарри перехватывает дыхание.

Так что Том просто смотрит, хватая ртом воздух, пока Гарри не кончает на его дорогущую белую рубашку, стоня так, словно держал в себе это годами. Том не отводит взгляда, когда через несколько размеренных вдохов Гарри, ни разу на него не посмотрев, встаёт и почти выбегает из класса, на ходу поправляя одежду.

Громко хлопает дверь. Том зажмуривается, собирает пальцами ещё тёплую сперму и обхватывает себя. Он представляет, как Гарри принимает его член по всем правилам и раскачивается верхом, доводя себя до оргазма.

А потом Том так и лежит, пытаясь собраться с мыслями. Он не совсем понимает, что только что произошло. Не понимает желаний Гарри.

Но сам он хочет Гарри.

Открыв наконец глаза, Том первым делом замечает дневник на полу и вспоминает, как вообще здесь оказался.

Послеоргазменная нега слетает с него, как шелуха. Боль возвращается, накрывая его прибойной волной незнакомых чувств.

У него была цельная душа, пусть и разбитая на кусочки, но теперь одна частичка утрачена навсегда. Из-за Гарри.

Вот, что он чувствовал, узнав о предательстве Тома? Ему было так же больно?

Сейчас Тому хуже, чем до прихода Гарри. Настолько хуже, что он тонет в этой боли, она пожирает его. Словно перед ним возникает неприступная стена чего-то, и Том не понимает, как её преодолеть.

В груди пустота, а мир вокруг медленно уплывает куда-то. Впервые в жизни Тому не хватает человеческого тепла. Просто чтобы кто-то был рядом.

Но он один.

Впервые в жизни Том хочет скорбеть, но не понимает, как. Его этому не учили, впрочем, ему это никогда и не было нужно.

Он вспоминает час, когда решил, что Гарри умер. Быть может, тогда Том сможет заплакать, быть может, это станет тем самым поводом. Быть может, слёзы смоют эти поганые чувства, быть может, именно поэтому люди и плачут. Но Том всё равно не понимает: он может сделать так, чтобы у него повлажнели глаза, может выдавить пару слезинок, но всё это не похоже на плач. Это игра. Механика.

Как бы Том ни старался, по-настоящему не заплачет. У него просто не получится, вот и всё.

Том застёгивает штаны и садится.

На его пальце ещё один хоркрукс, и он пытается найти утешение в нём. Том снимает кольцо и сжимает его в ладони, пытаясь ощутить то самое присутствие, но оно слишком слабо, а его боль — велика.

В кармане лежит снитч, но Том не хочет его доставать.

Он рассеянно крутит в пальцах кольцо, как вдруг перед ним мелькает нечто белое и почти прозрачное. Оно исчезает, стоит ему моргнуть.

Том теряет рассудок. Всё уже настолько плохо, что ему мерещится всякое, он на грани, и нужно сделать хоть что-то, пока не стало слишком поздно.

Том размеренно вдыхает, выдыхает и снова вдыхает.

Он сглатывает ком в горле, закрывает глаза и проваливается в собственное подсознание. Том находит прибежище в обиталище своих мыслей: систематизированном, логически выстроенном месте, куда нет хода чувствам.

Он остаётся там на часы, собирая себя по кусочкам.

Том сортирует одолевшие его чувства, но новые сектора так и остаются неназванными.

* * *

Наконец приходит время отправляться домой.

Тому нужна эта пауза. Не от учёбы, разумеется, а от Гарри. Быть может, он забудет его за эти два месяца. Быть может, его отпустит.

Том снова в купе для старост, но на сей раз у него есть повод: они подводят итоги года. Скука, но Том делает вид, что всё это его волнует, ведь он по-прежнему рассчитывает на значок старосты школы. Им полагается собственная комната, и эта строчка будет красиво смотреться в резюме.

После собрания остаётся час до прибытия поезда на Кингс-Кросс, а ему надо сделать кое-что ещё. Том находит купе с Гарри, Эйвери и Малфоем, и открывает дверь.

— Гарри, мне нужно с тобой поговорить, — произносит он как может спокойно.

— Спасибо, обойдусь.

— Пожалуйста, — раздражённо роняет Том и переводит многозначительный взгляд на Эйвери.

— Нам… нужно кое-что сделать, — тот хватает Малфоя за руку с таким видом, будто не прочь испариться.

Малфой раздосадован, но не осмеливается пойти против Тома и идёт вслед за Эйвери. Дверь за ними закрывается.

— Что? — рявкает Гарри.

Том мнётся. Он собирается сделать то, чего не делал сколько себя помнит, и ему трудно даже рот открыть. Слова становятся поперёк горла. Но он должен их произнести.

Том звучно сглатывает, чувствуя, как у него потеют ладони. Отвратительно. Всё это — отвратительно.

— Что?! — повторяет вопрос Гарри.

Том отворачивается и упирается ладонями в противоположную стену. Да, в стену смотреть проще.

— Ты… чувствуешь, как прежде? — спрашивает он подрагивающим голосом.

— Что? — на третий раз Гарри звучит растерянно.

— После создания хоркрукса, ты чувствуешь?

— Какого хрена?! Тебя прёт от того, что ты разъебал мою душу и теперь делаешь мою жизнь невыносимой?! — орёт Гарри. Том слышит, как он вскакивает.

— Нет, я просто… — Том растирает ладонями виски, по-прежнему глядя в стену. — Мне нужно понять! Кое-что произошло, и я хочу знать, это из-за хоркрукса или?..

Он просто не в силах выразить это словами. Мысли разбегаются, как блохи, и Том уже даже не уверен, о чём спрашивает.

Он что, правда, собирается поговорить о чувствах? Страх и ужас. Том словно пытается вывернуться наизнанку перед другим человеком, показать непредназначенное для чужих глаз.

— Что? — спрашивает Гарри в четвёртый раз, хотя это похоже не на вопрос, а на непонятное утверждение.

— Можешь, чёрт тебя дери, просто ответить? — огрызается Том.

Гарри затихает на миг. Том как наяву представляет его перекошенное злостью лицо и то, как он скрещивает на груди руки. Гарри всегда так делает, когда зол или расстроен.

— Нет, я не чувствую, как прежде, и в голове у меня полный бардак. Счастлив? — напряжённо спрашивает тот.

— Нет, — честно отвечает Том. Это справедливый обмен: правда за правду. Быть может, Гарри расскажет больше, если Том постарается не лгать. Он читал где-то, что так ведут разговоры на равных.

Снова тишина. Лишь колёса поезда ритмично отбивают удары по рельсовым стыкам.

Том склоняет голову к рукам. У него начинает ломить в висках, пока он ищет новые слова, но Гарри заговаривает первым.

— Думаю, мои чувства стали приглушёнными, — тихо признаётся он. — Они ещё там, но мне надо прикладывать усилия, чтобы их вытащить. Хотя злость вспыхивает легко.

Том всегда был таким, поэтому он любит острые ощущения. Они словно распечатывают другие чувства, питают их. Том всегда считал это удобным: он сам решал, когда ему чувствовать. Точнее, раньше решал. Потому что сейчас у него в голове тоже бардак.

— И как ты их вытаскиваешь? — спрашивает Том, осторожно оглядываясь.

Гарри смущён. Он с порозовевшими щеками смотрит не на Тома, а в окно.

— Не знаю, — бормочет он, и это ложь.

В любом случае, Том не хочет ничего вытаскивать, он хочет приглушить, чтобы всё стало как прежде. Так будет лучше: без этих сшибающих с ног чувств Том снова займётся важными делами.

Быть может, новый хоркрукс поможет и вернёт всё на круги своя? Если уж так вышло с хлещущими через край чувствами Гарри, то уж точно уймёт эти маленькие ростки, упорно пытающиеся пробиться из сундука.

Гарри выглядит печальным, и это как-то странно действует на Тома.

Ему, наверное, стоит что-то сказать, но он не знает что. Он не знает, как поступить. Он не хочет открывать рот, не хочет оборачиваться, не хочет, чтобы Гарри видел его лицо.

Поэтому Том уходит.

Бежит от неизвестности, как самый настоящий трус.

Chapter Text

Том возвращается в пустой дом. Он устраивает Нагини на толстой ветке в её комнате, гладит по голове и призывает из зачарованного ледника, который купил на Диагон-аллее, упитанную крысу. Том кормит змею в тишине, обдумывая последнюю с Гарри встречу.

Этим летом он решил продолжить поиски медальона, который избрал следующим сосудом своей души. И ему нужно поторапливаться. Сейчас единственная его страховка — кольцо, и Гарри наверняка о нём знает. Том спать нормально не сможет, пока не убедится, что его жизнь в безопасности, а для этого ему нужна хотя бы пара хоркруксов, и раз один из них уничтожен…

Том пытается не думать ни о дневнике, ни о чувствах, которые пробуждают мысли о нём. Он так и не смог выбросить уничтоженный хоркрукс, поэтому спрятал в сундук. Ему немного страшно снова на него смотреть, поэтому Том и скрыл его подальше от глаз. А ещё дневник напоминает ему о Гарри, а Том решил на время о нём забыть.

Самое лучшее решение сейчас — спрятать оставшийся хоркрукс. Но Тому необходимо чувствовать кольцо на пальце, необходимо постоянное напоминание, что смерть не коснётся его, что он поборол самый страшный свой кошмар и больше бояться нечего. Кольцо придаёт ему уверенности и ощущения безопасности.

Впрочем, теперь смерть редко приходит в его сны. Её место занял Волдеморт.

Но Том всё равно хочет оставить кольцо при себе. Лучше он создаст новый хоркрукс и спрячет его. Положит в одну коробку со снитчем и утопит в озере, чтобы частички их душ оставались вместе в вечности.

* * *

Том возбуждён. Он всё-таки выследил медальон. Это стоило ему недель слежек, подкупов и слащавых разговоров со старухами, но теперь Том знает, что он у старой ведьмы, коллекционирующей магические древности: Хепзибы Смит.

Он хочет её убить, и это было бы оправданно, ведь для создания хоркрукса нужна жертва. Но не только обокрасть, а и убить — слишком рискованно. Старуха слишком богата, и авроры будут землю рыть.

Так что лучше просто украсть медальон, а потом найти цель попроще: никчёмного маггла, до которого никому не будет дела.

Том наносит Смит визит.

— Я нахожу магический антиквариат обворожительным и в будущем был бы не против работать в этой сфере. Я ваш большой фанат, — говорит он, глядя на неё оленьими глазами и елейно улыбаясь.

От такого обращения она тает, как любая дама почтенных лет, и приглашает Тома на чай, как любая дама почтенных лет. Она рассказывает о своей коллекции и, надо признать, довольно интересной жизни, пока древний на вид домовик подаёт им чай. Оказывается, большую часть реликвий она находила и добывала сама. Это даже впечатляет, но Том тут не её мемуары пришёл писать.

— Могу я спросить, какой предмет из коллекции у вас самый любимый? — он надеется, что это медальон. А почему нет? Он бесценен.

— О, дорогой, если ли вы умеете хранить секреты, я готова вам кое-что показать, — возбуждённо отвечает она.

— Конечно, я не расскажу об этом ни единой живой душе.

Смит приносит две деревянные коробочки и открывает первую. Том с некоторым разочарованием разглядывает маленькую золотую чашу с двумя аккуратными ручками, а потом переводит взгляд на вторую коробочку, в которой всё-таки может оказаться то, что ему нужно.

— Это — чаша Хельги Хаффлпафф. Семейная реликвия, — гордо объявляет Смит.

Взгляд Тома мигом возвращается к чаше, и на этот раз он замечает выгравированного на ней барсука. Она как медальон Слизерина. Неужели каждый основатель оставил что-то после себя? Теперь Том хочет собрать все реликвии.

Быть может, сделать четыре хоркрукса? И чаша идеально подойдёт. Если третий ритуал пройдёт гладко, четвёртый тоже не станет проблемой.

— Она прекрасна, — несколько рассеянно отвечает он.

— Чаша хранилась у моей семьи столетиями, так что не рассказывайте о ней никому. Вокруг слишком много стремящихся к наживе людей, которые пойдут на всё, чтобы заполучить её.

— Мой рот на замке.

Смит возвращает чашу на маленькую подушечку и берёт коробку поменьше. Её крышка медленно приоткрывается, и у Тома сердце бьётся всё быстрее.

— А это… — начинает она, но он уже знает ответ.

— Медальон Салазара Слизерина, — выдыхает Том, и глаза его горят.

— Очень хорошо! — Смит протягивает ему медальон. — Похоже, вы уже кое в чём разбираетесь! Я купила его у мистера Бёрка. Разве не прелестно иметь в коллекции две реликвии основателей?

Том очарован. На вид это лишь тяжёлый золотой медальон с выложенной изумрудами «С», но он ощущается иначе. Он словно создан, чтобы хранить в себе частичку души Тома.

Выпустить его из рук непросто, но Том выпускает. Пока.

* * *

Он всё-таки убивает Хепзибу Смит. Том слишком нетерпелив: несколько дней он не находит себе места и так отчаянно желает медальон, что переходит к первоначальному плану. С какой-то стороны это даже милосердно: старуха умрёт, радуясь своей коллекции, а иначе конец настиг бы её от горя, когда она поняла бы, что пропали два бесценных артефакта.

Том возвращается к Смит через три дня и снова напрашивается на чай. Используя домовика, он подливает в заварник яд и, делая вид, что сам пьёт, наблюдает за медленным, тихим угасанием. Том стирает домовику память, забирает чашу с медальоном и уходит.

Вот так просто. Ему всё даётся просто, пока дело не касается Гарри.

Том не проводит ритуал на смерти Смит: для этого нужна кровь, а оставлять подобные следы на трупе — весьма недальновидно и очень рискованно.

Поэтому он идёт в маггловский Лондон и убивает какого-то бродягу в тёмной подворотне. Подходит к нему, перерезает горло и собирает кровь. Среди войны никого не взволнует смерть бездомного наркомана.

Том аппарирует домой и завершает ритуал в собственной спальне, заточая частичку души в медальон Слизерина. Это по-прежнему больно, но он уже даже как будто привык. У всего есть цена, и эту Том рад заплатить.

На следующий день поутру он смотрит в зеркало и впервые замечает побочный эффект: его глаза теперь не просто тёмные, они багровые. Впрочем, это тоже вполне посильная цена, главное — не забывать о маскировочных чарах.

* * *

Том аппарирует на побережье у пещеры, куда однажды их возил приют. Путь неблизкий, и аппарация даётся нелегко. Том оказывается на месте порядком уставшим и тихо радуется, что его не расщепило.

В пещере большое озеро с небольшим островком посреди. Том сосредотачивается, ступает на воду, и нога не проваливается. Он с торжествующей улыбкой поднимает вторую ногу и идёт вот так, не промочив ботинок. Том упорно совершенствуется в чарах левитации, ведь однажды он полетит без метлы.

Контролируя каждый шаг, он медленно идёт к острову, а оказавшись на твёрдой земле, тянется к сумке. Том достаёт красивую старинную коробку для украшений, которую нашёл дома, и осторожно её открывает. Внутри, на небольшой красной подушечке, лежат бок о бок медальон и снитч. Том гладит его кончиком пальца и снова закрывает крышку.

Ему нужно это сделать. Он не хочет, но выбора нет. Если оставить снитч при себе, однажды Том потеряет и его, и Гарри. От предстоящей разлуки в груди неприятно ноет, но Том держит себя в руках.

Он уже зачаровал коробку всеми возможными охранными заклинаниями, хотя хоркруксы и так непросто уничтожить, а кроме того, выцарапал на её дне водонепроницаемую связку рун, чтобы заклинания не спали со временем.

Том бросает коробку в озеро и смотрит, как она уходит на дно.

Нужно будет вернуться сюда. Нужно будет защитить и пещеру: заселить её чем-нибудь опасным для случайных людей.

Том с трудом аппарирует домой в целости и сохранности. Он так устал, что падает на кровать и засыпает.

* * *

Новый хоркрукс не помогает.

Чувства не стихают. Всё стало ещё хуже: как будто ему чего-то не хватает, как будто он торчок, не получивший дозы. Том становится нервным и толком ни на чём не может сосредоточиться. Просто чудо, что он умудрился найти и украсть медальон.

Гарри преследует его во снах, так что и со сном у Тома проблемы. До конца лета осталась несколько недель, но он как будто и не начинал отдыхать. Том помнит, что составил целый план на каникулы, но не помнит ни одного пункта.

Он как будто постоянно чем-то занят, но полезных результатов нет как нет.

Том надеялся отвыкнуть от Гарри за летние дни, но выходит так, что только о нём и думает. Из головы никак не идёт их последняя встреча в пустом классе, причём всё, что было до и после, мозг планомерно вымарывает из памяти. Том пытается разозлиться на Гарри — ведь повод есть — пытается пробудить свою мстительность, но всё кончается тем, что он пытается понять, чем Гарри сейчас занимается и где проводит лето.

Быть может, соблазнение Гарри должно стать первостепенной целью? Быть может, Тома отпустит, когда Гарри подчинится его воле, и он наконец сосредоточится на важных делах?

Том не знает, как быть, не может привести мысли в порядок, и его планы рушатся карточным домиком.

Быть может, похитить Гарри и запереть в клетке? Если он проведёт в замкнутом пространстве достаточно времени, быть может, тогда он признает свои чувства. Том будет его кормить, осыпать подарками и расчёсывать волосы. Будет заботиться как никто другой, и тогда Гарри останется только изливать на него свою благодарность. Том — хороший хозяин. Нагини ведь довольна.

Вот только Тому Гарри нравится таким, какой он есть: его уверенность, его магическая мощь, и — вслух Том этого никогда не признает — как он умеет дать отпор.

Ломать его нельзя, так что никаких клеток.

Том перебирает перья, чтобы хоть чем-то себя занять, когда его озаряет. Быть может, Гарри ответит на письмо? Стать друзьями по переписке на самом деле ужасная идея: почерк у Гарри такой, что ответы придётся разбирать часами, но Том всё равно этого хочет. Ему, вроде как, скучно.

* * *

Том покупает сову. Он ненавидит сов. Они суетливые, шумные и кусаются. Но Том собирается слать много писем и не хочет каждый раз бегать в городскую совятню. Когда сова сделается для него бесполезна, он просто скормит её Нагини. Или подарит Гарри. Ему понравится. Он ведь беден и не может себе такого позволить. Это станет ещё одним поводом для благодарности.

Быть может, Гарри устроился на подработку на лето? Ему ведь надо платить за ночлег. Том бы на его месте украл всё необходимое, но едва ли Гарри пойдёт его путём. Если узнать, где он работает, то можно будет за ним незаметно наблюдать.

Или проследить и выяснить, где он живёт.

А ещё можно, наверное, просто спросить.

Том решает написать письмо. Вот только с содержанием у него трудности. Вообще-то Том писал сотни писем, но все получатели ждали от него весточки, как манной небесной. С Гарри ситуация иная, так что Том решает быть кратким и конкретным.

Он пишет письмо на парселскрипте, как будто ведёт личные записи. Отчасти веселья ради, отчасти потому, что язык, понятный только им, придаст этому действу некоторую интимность. Интересно, Гарри тоже ответит на парселскрипте, как всегда отвечает парселтангом на парселтанг Тома? А быть может, парселскрипт заставит его и говорить на парселтанге?

Член в трусах твердеет от одной этой мысли.

Том собирается и трижды перечитывает короткое письмо.

«Дорогой Гарри,

надеюсь, ты в добром здравии и в хорошем расположении духа.

Где ты остановился?

Быть может, встретимся?

Искренне твой,

Том Риддл».

Вроде, выглядит хорошо. Том быстро привязывает письмо к лапке совы, не давая себе передумать. Он выпускает птицу из окна спальни и надеется, что та найдёт Гарри без точного адреса.

Том успевает быстро передёрнуть, вспоминая, как Гарри говорит на парселтанге, и думает о том, что ему не помешает раздобыть Омут памяти, чтобы хранить там все приятные, связанные с Гарри моменты. Жаль, что Том не подумал об этом раньше.

Что ж, зато у него куда больше хороших воспоминаний, чем у большинства людей.

Том получает ответ через четыре часа на огрызке пергамента, подозрительно похожем на кусок его собственного письма.

Гарри — и это немного разочаровывает — написал на английском. Но, быть может, он просто не знает парселскрипта? Нужно его научить.

«Риддл,

моя душа в дерьме, и дух, скорее всего, там же.

Иди и натяни себя на что-нибудь.

ГП».

Как красноречиво и в то же время несодержательно. Том в восторге: Гарри ответил, значит, можно написать ещё одно письмо и не выглядеть при этом отчаявшимся.

«Дорогой Гарри,

давай сыграем. Ты ответишь на мой вопрос, а я — на твой.

Где ты остановился на каникулы?

Искренне твой,

Том Риддл».

Теперь-то Гарри не устоит. Он же явно столько всего хочет узнать о Томе, ведь, что бы он ни говорил, Том ему нравится, и он не упустит возможности что-нибудь о нём узнать.

Том даёт недовольной сове сухой кусочек хлеба и снова отсылает её.

«Риддл,

я не собираюсь рассказывать одержимому психопату-убийце, где живу.

Не пиши мне.

ГП».

Одержимому. Гарри не умеет вовремя сдаться. Том — не одержимый, ему скучно. Он бросает письмо в мусорную корзину и берёт книгу. Его вовсе не клинит на Гарри, так что он может заниматься чем угодно ещё. Том читает.

Книга невыносимо нудная. Настолько нудная, что он не понимает ни слова.

Том снова берётся за перо и решает воспользоваться тактикой, которая больше отвечает вкусам Гарри.

«Дорогой Гарри,

тогда давай где-нибудь встретимся.

Например, в книжной лавчонке Косого переулка. Там мрачно, тесно, и туда почти никто не заходит. Мы найдём укромный уголок, и я прижму тебя к книжным полкам. Я буду целовать твои соблазнительные губы, ласково поглаживая по горящим щекам.

Я вожмусь в тебя всем телом так, что полка больно врежется тебе в спину, но тебе будет плевать, ведь ты весь, затаив дыхание, будешь сосредоточен на моей ладони, забравшейся в твои трусы. Я буду дрочить тебе, пока ты не кончишь так сильно, что твой погрязший в дерьме дух воспрянет и покинет твоё бренное тело.

Как насчёт субботы в два?

Твой,

Том Риддл».

Том ждёт допоздна, но Гарри не отвечает, и тогда Том представляет, как Гарри читает его письмо, как краснеют его щёки и как твердеет член. Быть может, он так возбудился, что просто не может ответить?

В эту ночь Том кончает трижды.

Гарри не отвечает и на следующий день, но сова не возвращается. Том слоняется по квартире, то и дело поглядывая на окно. Не ответить со стороны Гарри будет крайне невежливо, раз такой занятой человек как Том нашёл время, чтобы ему написать.

Том почти ложится спать, когда в окно стучат. Он тут же вскакивает. Снаружи идёт дождь, и насупленная сова бьётся в стекло клювом. Том впускает её, даёт дохлую крысу и споро отвязывает письмо от лапки. Впрочем, письмом этот огрызок бумаги можно назвать с большой натяжкой.

На нём всего три большие буквы:

«НЕТ».

Тома прошивает злостью. Он что, достоин лишь одного-единственного блядского слова? Том комкает «письмо» и швыряет его куда-то на пол, потом делает несколько размеренных вдохов и снова берётся за перо, на сей раз надеясь угадать с любимым стилем Гарри.

На самом-то деле Том сам не понимает, что творит, но решает не думать об этом.

«Дорогой Гарри,

полагаю, твоей шлюховатой натуре в самом деле подойдёт несколько иное место. Как насчёт толчка «Дырявого котла»? Можно будет уединиться в грязной кабинке и забыть закрыть дверь. Я поставлю тебя на колени, протолкну член в глотку и буду трахать так, пока за тонкими стенами ходят люди.

Я обкончаю твои поалевшие щёки, когда в туалет зайдёт кто-то ещё и увидит тебя в самом правильном месте: у моих ног, перемазанным моей спермой.

Я ведь знаю, что тебе бы это понравилось, что ты кончить готов, дочитывая эти строки.

Моё предложение в силе.

Навечно твой,

Том Риддл».

Том перечитывает письмо и снова берётся за перо.

«ПС: ты должен мне. Ты уничтожил частичку моей души».

Вот теперь то, что надо: Гарри не очень-то умеет справляться с чувством вины, так что захочет утешить Тома.

На самом деле Том не сделал бы того, что написал. Секс в провонявшей нечистотами дыре? Нет уж. Да и Гарри в любом случае откажется от подобного варианта. Но, быть может, они найдут решение, которое устроит обоих?

Том запечатывает письмо и почти отсылает сову, когда его озаряет. Он использует следящее заклинание. Раз совы находят человека даже без адреса, глупо этим не воспользоваться.

Сова возвращается через десять минут. Это так быстро, что Том не успевает настроить заклинание, но это значит, что Гарри близко. Быть может, он остановился в «Дырявом котле» или где-то в Косом переулке.

На письме несколько капелек крови.

«Это ТЫ уничтожил МОЮ душу!

И твоя сова — хер с крыльями.

Хватит мне писать!»

— Ты заставил его ответить? — спрашивает Том, сова ухает. — Хороший мальчик. Всё-таки ты не бесполезен.

Он решает оставить сову себе и называет её Улука*. Том не понимает, почему Волдеморт дал своей змее имя из маггловского фольклора, ведь он всегда презирал магглов, но поддерживает эту традицию.

* * *

На следующий день Том идёт обедать в «Дырявый котёл». Он голоден, а там неплохо кормят.

Том почти подходит к барной стойке сделать заказ, как вдруг замечает натирающего столешницу Гарри. Том разворачивается, хватает стакан с чужого стола, пока владелец смотрит в сторону, и садится за дальний угловой столик.

Том ставит напиток на стол — пить его, разумеется, он не собирается, то лишь прикрытие, чтобы казаться уже расплатившимся клиентом — и накрывает себя чарами маскировки. Они зыбкие, но смогут обмануть Гарри, если он вдруг взглянет в его сторону.

Том наблюдает за Гарри из своего тёмного угла. Тот, кажется, здесь кто-то вроде прислуги. Это недостойно и раздражает Тома. Гарри мог найти работу получше… или не работать вовсе. Том бы его всем обеспечил.

Он сидит за своим столиком несколько часов, глядя, как Гарри радостно намывает тарелки и метёт пол. Том не понимает. Можно ведь просто украсть нужную для жизни сумму. Гарри — волшебник, да к тому же без Следа, он же может без опасений грабить магглов.

Для Тома до сих пор загадка, почему среди волшебников вообще существуют бедняки, ведь всегда можно использовать магглов. Если уж у них есть для этого все возможности, глупо ими не пользоваться.

Гарри опирается на метлу, остановившись, чтобы переброситься парой слов с посетителем. Он смеётся, но этот смех неестественный. Пустой. Так смеётся Том: безэмоционально, наигранно.

Какое разочарование. Том хочет услышать его искренний смех. Он согревает до самого нутра, а Тому в последнее время особенно холодно.

Он забывает поесть в этот день. Он пытается понять, как ему сделать Гарри счастливым. Быть может, что-нибудь подарить?

* * *

Том вламывается в дом Поттеров. Это чуточку рискованно, но подарок должен быть самым лучшим, а ему случилось узнать, что всё семейство отбыло на летние каникулы в Италию. Не то, чтобы Том часто читает страницы «Ежедневного пророка» о светском обществе.

Несколько дней до этого он изучал историю рода Поттеров и узнал, что самая ценная их реликвия — мантия-невидимка. Звучит странно, ведь подобные мантии со временем теряют свои свойства, так что теперь это, должно быть, просто кусок ткани, но Том всё равно решает её украсть.

Он останавливается перед домом и прощупывает защиту, понимая, что здесь, похоже, всё, как всегда: волшебники защищают свои владения чарами и заклинаниями, оставляя кучу лазеек для немагических способов.

Но подстраховаться не помешает, вдруг Поттеры всё же приняли какие-то меры от незваных гостей. Том решает дождаться какого-нибудь маггла, и это не занимает много времени. Мимо дома проходит юная женщина. Она шагает быстро, словно сильно припозднилась. Том бросает в неё подчиняющее и велит перелезть через изгородь дома Поттеров.

Женщина подчиняется, хотя сделать это на каблуках и в платье не так-то просто. Когда она оказывается по ту сторону, её одежда местами изодрана. И это полностью её вина: нечего в ночи слоняться одной по безлюдным улицам.

Том приказывает ей замереть и внимательно наблюдает из-за кустов. Ничего не происходит.

Он не хочет оставлять магических следов, поэтому тоже просто перемахивает через невысокую изгородь, а потом стирает девушке память и оглушает её. На случай, если какие-то чары обнаружения всё же сработали, в этом обвинят её.

Том заводит глаза, достаёт набор отмычек и начинает медленно обходить дом, выглядывая слабое место. Чужая глупость не перестаёт неприятно его удивлять. Именно поэтому волшебники всегда будут на позиции угнетаемых. Они в упор будут не замечать угрозы, пока однажды магглы их с концами не истребят.

Ну ничего, когда Том вступит в силу, он всё исправит. Он покажет, что они должны знать своего врага, что они должны поставить магглов на место прежде, чем станет слишком поздно.

Том вскарабкается на балкон и отпирает стеклянную дверь. На ней добрых три запирающих заклинания, а стекло наверняка зачаровано на непробиваемость, но замок сдаётся за две минуты под напором обычных отмычек.

Том проскальзывает в пустую спальню и оглядывается, надеясь, что Флимонт Поттер не прихватил семейную реликвию с собой на каникулы. Том бесшумно проверяет самые вероятные для тайников места, прекрасно осознавая, что в доме для поддержания порядка должен был остаться хотя бы один домовик, так что он должен быть очень осторожен.

Том методично обыскивает спальню, но, ничего не найдя, открывает дверь в тёмный коридор и крадётся к следующей комнате. Так он обходит все помещения, которые предположительно могли бы быть хранилищем бесценной семейной реликвии. И всё это чертовски захватывающе, хотя Том уже начинает терять надежду найти то, за чем пришёл.

Том замечает мантию в коридоре. Она висит перед самой входной дверью, чтобы её, похоже, замечал каждый, входящий в этот дом. Какое расточительство… что ж, Гарри найдёт ей лучшее применение.

Том взламывает незамысловатый замок шкафа-витрины, достаёт мантию, набрасывает её на себя и просто выходит через входную дверь.

На секунду у него мелькает мысль оставить мантию себе. Да, она древняя, но исправно работает. В ткани нет дыр, а чары не вычихались ни на гран. Но мантия — его способ явить свою щедрость.

И заполучить Гарри он хочет больше мантии. Том радостно игнорирует всё, что стоит за этим желанием.

* * *

Он почти неделю каждый день ходит в «Дырявый котёл». Под маскировочными чарами Том наблюдает за Гарри из своего угла по четыре часа, мусоля одну чашку чая. Ему нравится вид Гарри, метущего пол в своей униформе. Ей, конечно, далеко до той, что Том видел во снах, но всё же…

Он с особым удовольствием разглядывает зад Гарри всякий раз, как тот наклоняется подобрать оброненную кем-нибудь салфетку. Он любуется протирающими столики руками и скользит взглядом по спине, прекрасно зная, как она выглядит под этой скучной одеждой.

Однажды, видя, как Гарри скрывается в уборной, Том с трудом сдерживает искушение. Ему любопытно, как поведёт себя Гарри, если в самом деле затолкнуть его в грязную кабинку.

Но сейчас Том джентльмен, так что он идёт домой и передёргивает там, представляя себя всякое.

Том знает, что в полдень Гарри прерывает свои труды для перекуса, так что на следующий день приходит в «Дырявый котёл», прихватив с собой мантию Поттеров и без маскировочных чар.

Гарри обедает в полном одиночестве, так что Том садится на скамью напротив.

— Здравствуй, Гарри, — говорит он хрипловатым, грудным голосом и облокачивается на столик.

Гарри роняет ложку и вскидывает взгляд.

— Почему ты здесь? — вздыхает он.

— Для встречи с тобой, разумеется. Похоже, письма — не твой профиль, так что я пришёл поговорить.

Том чувствует странный подъём и боится захихикать, если Гарри скажет что-нибудь хоть чуточку забавное. Похоже, он ударился головой, вспомнить бы ещё когда. Это ужасно, но он не в силах это изменить. Он не может встать и уйти, он даже взгляд от Гарри отвести не может.

— Разве ты не должен на меня злиться?! — шипит Гарри, оглядываясь по сторонам. — Или хотя бы приложить пыточным?

Этот хороший вопрос Том и сам себе не раз задавал, но ответа так и не нашёл. Поэтому пропускает его мимо ушей.

— Я принёс тебе подарок, — улыбается он Гарри.

Тот роняет голову в ладони.

— Едва ли мне захочется получить от тебя хоть что-то.

— Но тебе захочется. Это хороший подарок.

На свою беду Гарри слишком любопытен. Он отодвигает едва тронутую тарелку супа и протягивает руки.

— Что ж, давай и проваливай. Мне нужно работать.

— Я не могу вручить тебе его здесь. Приходи в уборную.

— Катись на хрен.

Попытаться стоило. Не то чтобы Тома самого прельщал общественный туалет, но доставать украденное наследие древней семьи посреди бара? Пусть у него в последнее время и беда с головой, но он всё же не кретин.

— Тогда поднимемся в твою комнату, — предлагает Том.

— Ни за что! — вскидывается Гарри и отводит взгляд, алея щеками.

— Почему?

— Сам знаешь!

— Пригласи меня к себе, Гарри. Ты же хочешь.

— Нет!

Его игра в недотрогу одновременно досадна и забавна. Том подаётся ближе.

— Чтобы заниматься со мной сексом, я не обязательно должен тебе нравиться, — шепчет он.

Гарри скрещивает руки на груди и буравит взглядом стену. Он кусает нижнюю губу и пытается казаться разозлённым. Выходит у него плохо.

— Мой перерыв закончен, — сообщает Гарри всё той же стене. — Не мог бы ты съебаться отсюда? Пожалуйста?

— Нет, — тут же отвечает Том.

— Прекрасно! Ну и торчи здесь, мне посрать! — огрызается Гарри и так быстро выскальзывает из-за столика, что едва не переворачивает остывший суп. Чеканя шаг, он возвращается в зал.

Том остаётся в баре, продолжая заказывать напитки, и, проходя мимо, Гарри каждый раз пытается расчленить его взглядом.

Мантия остаётся у Тома. Он найдёт ей применение, пока Гарри не одарит его вниманием, которого Том заслуживает.