Work Text:
Не то чтобы Женя ждал после выпускного праздничного минета на крыше и торжественного обеда в семействе Салесов с приятной толикой каминг-аута, но…
Минет, впрочем, был и был хорош, а вот с остальным как-то не сложилось: Эмиль утер губы и сообщил о поступлении в ГИТИС так буднично, словно говорил о пицце, и так походя, словно к Жене это отношения вообще не имело.
Оказалось, что к Жене это и правда отношения вообще не имеет.
Дальнейшая жизнь Эмиля Салеса была расписана наперед: жена, собака, карьера, в перспективе чистенькие кудрявые обрезанные детишки, а все это блядство, гейство и сладкие отсосы в раздевалках спортзала остаются в прошлом, как стыдный но прикольный элемент биографии. Женя, который вообще-то не на помойке себя нашел, натянул штаны и удалился, проигнорировав причитания про прощальный секс.
Неделю он выл в подушку как проклятый, а потом решил, что хуй там плавал и он еще все всем покажет, и даже без хуя.
Видоевизитку Женя записывал в джакузи и пьяный, а на вступительных читал басню про ворону и сыр от лица анальной пробки лисицы.
Уставшая преподша, перед которой стояла табличка с именем (Агатасанна, вот так, в одно словно), скептически наблюдала за жениной импровизацией поверх очков, а рядом уссывался от смеха высокий чилловый парень с темными глазами и густым баритоном, переходящим в бас.
— Лёш, мы, конечно, это возьмем, но только под твою ответственность, — сказала Агатасанна, и Лёша радостно закивал.
В общем, на курс Женя попал, и даже ввернул небрежно фразу «Не очень-то это и сложно было», когда зеленоватого цвета Эмиль дефелировал мимо под руку с нежной фарфоровой красавицей (Женя отметил это, не смотря на уязвленную гордость).
Агатасанна на курсе за Женю взялась всерьез, даже заикаться о монологах от лица секс-игрушек запретила, и заставляла дрочить не хуй, а дикцию и сраного Гамлета. Женя ночами, по привычке на крыше общежития, повторял ебучие скороговорки и подсматривал за грацией котиков, а потом, когда стало совсем холодно, живший на самом верхнем этаже Лёша Толстокоров за шкирятник отволок Женю к себе в комнату, под предлогом того, что оглушительное чихание мешает ему нормально спать.
Лёша объяснял понятно, иногда для доходчивости на хуях, необидно подшучивал над Жениной любовью к блестящим вещам, терпеливо наигрывал гаммы на раздолбоном синтезаторе, заставляя распеваться, и подкидывал матерные скороговорки. Жене с ним легко было, комфортно, спокойно, и потом, когда для выпускного мюзикла Агатасанна выбрала попсовую романтическую жвачку с Эмилем и его фарфоровой Катей в главных ролях, Женя некрасиво разрыдался у Лёше на ковре, а тот гладил его по макушке своей широкой ладонью и искренне успокаивал, обещая, что Женя еще все всем покажет.
К Кате у Жени не было никаких претензий, а вот к Эмилю…
На финальных поклонах Салес, все такой же зеленый, удостоился редких аплодисментов от родителей, сидевших в первом ряду, а вот Жене, его шубе и охренительно-затянутой ноте свистел и хлопал весь зал, стоя.
Женя бросил шапочку вверх, сорвался со сцены и, счастливый, запрыгнул на Лёшу.
— Я же говорил, — смеялся Толстокоров.
И они, конечно, всем показали — во-первых, как надо правильно целоваться!
