Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Земо натягивает через голову одну из множества своих одинаковых с виду водолазок и аккуратно заправляет ее в брюки. Он не спешит, каждое его движение точное, выверенное, без суеты и без лишнего позерства.

Баки лежит на растерзанной постели и смотрит, как он одевается. Это почти медитативное занятие. Веки тяжелые, голова пустая, он будто бы еще не до конца проснулся. Земо знает, что он не спит, но тоже не говорит ничего, не мешая ему провалиться обратно в сон, если он захочет.

Баки не хочет. Он не помнит свой сон в деталях, только мутные обрывки образов. Он пытался спасти кого-то совершенно беспомощного, возможно ребенка или несколько детей из бурлящего потока мутной грязной воды. Но вытасквивал наружу только комки дождевых червей, уже сожравших тех, кого оно спасал. Баки ножом соскребал их полупрозрачную суставчатую плоть на жестяных листах на берегу, но смог извлечь из них лишь несколько кусочков красного и розового человеческого мяса. И чей-то голос сказал ему, что это мясо суперсолдат, оно живое. И они выживут. Это была убогая, крохотная, но победа.

Так что Баки совсем не хочет засыпать обратно. Ему комфортнее смотреть, как одевается Земо.

Большинство предметов его одежды уже хорошо им изучены. Одни снимаются просто, другие - нет. Есть те, что ему разрешено рвать в порыве страсти; есть те, что лучше не трогать. И все они — от нижнего белья до кителя с горностаевым воротником — хоть явно, хоть едва уловимо фиолетовые.

Даже постельное белье, которое купил ему Земо и которое Баки предстоит поменять и постирать после того, как Земо уйдет, того же бледно-фиолетового цвета. Как и то, которое он постелит вместо него.

Он раньше не задумывался об этом, но сейчас в голове так пусто, что можно спросить:

— Фиолетовый — твой любимый цвет?

Баки слышит свой хриплый голос, неразборчиво звучащие слова и тут же жалеет, что нарушил царившую между ними тишину. Тем более, что Земо удивленно приподнимает брови и переспрашивает:

— Фиолетовый? Ты, вероятно, имеешь в виду пурпурный?

— Я не разбираюсь в оттенках, — признает Баки. Ему не стыдно признавать это. Они давно уже прошли стадию, когда понимание того, насколько он тупее и необразованнее барона, вызывало в нем раздражение и злость. Теперь он знает, что Земо и не ждет от него энциклопедических знаний. И даже более того — знает, что ценен для Земо и таким. — Твоя одежда, белье одного цвета. Это твой любимый?

Земо оглядывает себя в зеркальной двери шкафа в торце спальни. Потом поворачивается и мягко улыбается Баки.

— Интересный вопрос, Джеймс. Спасибо за то, что задал его: сам я не задумывался над этим.

Земо оглаживает водолазку, будто расправляя ее на боках, хотя она сидит идеально. И Баки коротко обдает жаром, потому что он знает, какой Земо под этой одеждой. Знает россыпи веснушек и их рисунок, знает форму пупка и расположение родинок. И то, что несмотря на безупречную выправку и хорошую форму, бока у Земо мягче и круглее, чем он ожидал раньше. Их вкусно нежно сжимать зубами, считывая дрожь и желание его тела.

— Я вырос, окруженный определенными ожиданиями, Джеймс. Пурпурный — цвет моего рода. Боюсь, слово “любимый” не отражает всей той комплексной структуры эмоций, которую я испытываю по этому поводу. Но, если уж упрощать, скажу так: носить вещи пурпурного цвета — это право, которого нужно быть достойным. И я достоин. Несмотря ни на что. И я горжусь этим.

Земо расправляет плечи, разводит руки, показывая себя, а потом легко приседает на корточки напротив лица Баки и мягко спрашивает:

— Хочешь, могу купить тебе что-нибудь из одежды в моем цвете, если он тебе нравится?

Ладонь барона гладит его лицо, зарывается в волосы, скользит сзади на шею, и Баки понимает, что плавится, тает под его лаской. Что хочет… хочет совсем не этого.

— Не обязательно… из одежды, — тихо признает он.

Земо мягко довольно смеется и легко целует его в бровь.

— Конечно, Джеймс, — бархатным голосом соглашается он и умелая ладонь скользит по широкой груди Баки, по его животу в пах, между раздвинутых ног, однозначно обхватывает надежно запертый в железную клетку член.

Баки стонет и прогибается от сладкой муки.

— Я обернусь за пять-шесть часов, — обещает Земо, поглаживая большим пальцем кожу через отверстие в клетке. Нервы Баки пылают. — Будь хорошим мальчиком и дождись меня. И тогда, я обещаю, что воздам достойные почести той части тебя, которая успеет стать пурпурной от страсти. Хорошо, Джеймс?

Баки только снова стонет в ответ и кивает. В награду Земо целует его.

Баки так хорошо с ним. Хорошо даже, когда он уходит. Потому что Земо держит свое слово. Если он говорит, что вернется, то при всем своем коварстве он не играет с Баки — он возвращается. Таким, каким и ушел.

И Баки верит ему. Душой и телом.

Chapter Text

Chapter Text

Люминесцентный свет. Непрерывно, круглые сутки. Тяжелые стальные шлюзы. Массивные перегородки, переборки. Гидравлические приводы замков.

И повсюду охрана, охрана, охрана. Сапоги, портупеи, форма. Невыразительные маски лиц в большинстве своем с выражением подчеркнутого отсутствия интереса.

Глазки камер повсюду. Соты мониторов в комнатах наблюдения.

Решетки. Бронебойные стекла. Решетки поверх стекол. Стекла с обратной стороны решеток.

Тесные шкафы, будки, гробы камер. Железные койки. Железные унитазы.

Все на виду. Сквозь стекло и решетку. На глазах бесчисленных камер.

Шаги гулко отдаются от бетонных стен коридора.

Джеймс Барнс смотрит только вперед. Впереди и позади него шагают вооруженные люди.

Он не знает, сколько раз такое уже было.

Он не в силах предсказать, сколько раз такое еще будет с ним.

Сверхчеловеческое обоняние улавливает трусливый запах пота у сопровождающих его конвоиров Рафта. Сверхчеловеческий слух отмечает, как заполошно торопится пульс у этих вооруженных с ног до головы мужчин.

Так было тысячи раз. И он не знает, сколько еще раз так будет.

— Барнс! — пытается привлечь его внимание узник одной из бесчисленных укрепленных камер: пожилой мужчина с осунувшимся лицом. — Допрыгался на свободе, Зимний Солдат, составишь теперь нам компанию?

— Молчать! — огрызается один из охранников, но старший одергивает его и предупреждающим тоном произносит:

— Не надо провокаций, господин экс-президент. — В его голосе, когда он обращается к Баки звучит легкая неловкость. — Прошу прощения, конгрессмен Барнс.

— Все в порядке, — сдержанно отвечает Баки.

Ему и самому странно, что бывший президент Тадеус Росс ошибается.

Баки ведут не в наручниках и не в камеру.

Он уважаемый человек, конгрессмен, мистер Барнс, и охрана отчитывается перед ним и открывает ему двери.

— Я взял на себя вольность подготовить помещение для допросов к вашему визиту, конгрессмен, — подчеркнуто вежливо, но при этом самую малость заискивающе предупреждает его начальник караула заговорщически приглушенным голосом.

Баки сдержанно кивает в ответ.

— Зная вашу историю, хочу заранее сообщить: камеры будут отключены, — продолжает услужливый начальник караула. — Вы можете делать с заключенным все, что захотите. И столько времени, сколько сочтете нужным.

Баки чувствует, как у него неприятно поджимается живот после этих слов. Но он старательно сохраняет невозмутимый вид.

— Спасибо. Это очень… продумано с вашей стороны, — сухо кивает он. И не удержавшись, впивается взглядом в лицо собеседника, чтобы, наверняка, запомнить его. — Я учту то, что вы сделали. Для меня.

Баки не умеет говорить официальными формулировками. Но от него особо и не ждут, что он будет многословен.

Едва переступив порог камеры для допросов, он сразу же понимает, что начальник охраны имел в виду под “особой подготовкой”.

Вместо привычного стола с вмурованными в него наручниками в середине помещения стоит кровать, предназначенная для камер семейных свиданий.

Вот только в Рафте нет камер для семейных свиданий. И наручники вмурованы в ее изголовье.

Гельмут Земо, совершенно голый, восседает поверх нее в небрежной позе скучающего аристократа, даже несмотря на то, что на щиколотке его правой ноги поблескивает цепь, которой он прикован к раме кровати.

— Ну наконец-то ты соизволил явиться, — немного переигрывая, капризно сообщает он. — Мне чуть было не пришлось ждать.

Баки смотрит на него и не может отвести глаз от плавных уверенных линий его тела, от усталых, немного осунувшихся в заключении черт лица, от побледневших, едва различимых веснушек на ставшей болезненно серой без солнечного света коже. От крупных мурашек и подзаживших ссадин.

— Что ж, поздравляю тебя, Джеймс, — тем временем продолжает барон все с той же легкой насмешкой и издевкой в голосе. — Насколько мне позволено будет судить по твоему текущему визиту и внешнему виду, я не зря не поскупился на избирательную кампанию для моего Стойкого Оловянного Солдатика. Верно говорят: чем больше в тебя вложено денег, чем больше тебе дано власти, чем почтительнее произносят твое имя — тем ты неуязвимее для законов.

Баки с трудом сглатывает и делает шаг к Земо. Потом еще один.

Конечно, он с самого начала понимал, что его внезапное выдвижение в конгресс, волшебным образом берущиеся неизвестно откуда богатые пожертвования от анонимных спонсоров, возникающие в нужный момент опытные советчики и инструктора — все это просто не могло случится с ним просто само собой.

Но то, что Земо сделал это просто для того, чтобы избавить его от постоянного наблюдения полиции и поползновений по его душу спецслужб всех мастей, вооруженных сил США, да и всех прочих, кто не прочь был наложить руки на такой ассет, как оказавшийся бесхозным Зимний Солдат, он не предполагал.

— Ну, что ты молчишь? Со мной можешь быть самим собой, Джеймс. Я не жду от тебя чудес, можешь смело говорить, что думаешь, — Земо чуть хмурится, имитируя раздражение, но в линии его бровей угадывается нота тревоги.

Ему так же нелегко здесь, как и любому другому. Как бы хорошо он ни притворялся, изображая обратное.

— Я не ожидал, что увижу тебя голым.

Ну, вот, пожалуйста, Баки сам не ожидал, что опозорится первой же фразой.

Земо раздраженно дергает плечом, хмыкает.

— В следующий раз скажу охране, что конгрессмен Барнс на свиданиях предпочитает видеть меня в газовом пеньюаре.

Баки тут же представляет Земо в таком. Пурпурного цвета. С пушистой меховой оторочкой. Он мысленно дает себе за это пощечину.

— Я не о том. Не думал, что они решат будто я собираюсь… воспользоваться тобой, — Баки надеется, что он не краснеет, — подобным образом.

Как те твари в ГИДРЕ, которые делали, что им хотелось со мной. Которые считали, что им все можно.

Земо вздыхает, немного сдвигается, и теперь просто сидит, подобрав под себя ноги, по возможности удобно распределив вес, чтобы меньше затекали конечности.

— Конечно, они считают, что ты захочешь отыграться на мне. Месть, расплата, воздаяние — любая причина хороша, — Земо пожимает плечами. — Это суровый мир токсичной маскулинности, где самоуважение достигается путем унижения других.

— Ты бы воспользовался мной, будь у тебя надо мной власть? — Баки сжал челюсти.

В ответ Земо невесело улыбнулся.

— Джеймс, я уже воспользовался тобой, когда получил над тобой власть.

Баки морщится и отводит взгляд, непроизвольно проверяя отключенные глазки камер по периметру помещения.

Бесспорно, он помнит то, что Земо сделал в Берлине. Как ему было страшно и горько тогда. Как было невыносимо обидно! Как остро стыдно было потом перед Стивом…

Баки не хочет возвращаться туда. Как будто там были не он, и не Земо. Это были другие какие-то люди.

— Джеймс, не уплывай от меня, — мягко произносит Земо, и Баки возвращается своими мыслями в эту отвратительную камеру для допросов с кроватью с наручниками.

— Ты хочешь, чтобы я тебя вытащил отсюда? — прямо спрашивает он.

Земо приподнимает бровь, коротко улыбается, а потом ровным серьезным голосом произносит:

— Я хочу, чтобы ты разделся.

Баки теряется, но Земо не сдается и продолжает.

— Я рад, что тебя, как могли, привели в достаточно презентабельный вид для избирателей Соединенных Штатов, но, уж прости, для меня ты выглядишь в костюме, как официант. Сними это немедленно, Джеймс. В конце концов покажи мне стриптиз, за который я столько заплатил.

Это так странно, но каждая издевка из уст барона звучит для Баки будто желанный нектар. Ему так сильно нужно еще, еще, еще больше.

Он раздевается, как Зимний Солдат: быстро, но обстоятельно и аккуратно. Сразу совсем до гола.

— Ко мне, — приказывает Земо и, звякнув цепью, свешивает ноги с кровати.

Баки знает, чего он хочет. И без раздумий опускается на пол, на колени.

— Плохая собака, — с неудовольствием говорит Земо и толкает его ногой в лицо.

В этом движении нет ни расчетливой силы, ни настоящей агрессии. Баки просто ловит его ступню и утыкается в нее, своей кожей впитывая холод кожи Земо.

Его так и вели сюда босым? Его так и вели сюда голым?

Баки рычит, хватает вторую ногу Земо и прижимает обе ступни к своему лицу. Трется о них, дышит на них, целует и лижет.

Земо в ответ вдруг дергается и… смеется?

И Баки сначала не понимает, в чем дело, но потом поднимает взгляд на его лицо и видит порозовевшую шею и грудь Земо, румянец на его лице. Ему щекотно? Он… возбуждается?

— Ты можешь лучше, — неожиданно охрипшим голосом произносит барон. — Мы оба знаем, что можешь. Используй голову.

Баки согласно кивает. Звенит цепь, когда обе ноги Земо оказываются у него на плечах, он склоняется над пахом и осторожно берет у Земо в рот.

----------------

— Я рад, что Гэри взял тебя под свое крыло, — говорит Земо, когда Баки еще парит в послеоргазменной неге, чувствуя, как из него продолжает подтекать сперма. Задница приятно натруженная после глубокого и долгого секса по слюне. — Но, учти, он постарается использовать тебя в своих интересах.

— Он только просил помочь ему по делу Валентины де ля Фонтейн, — сонно отвечает Баки. — Главы ЦРУ.

— И ты, конечно, сразу же согласился, — с осуждением заключает барон.

— Он привел массу доказательств того, что она коррумпированная… и злоупотребляет своим положением. Использует людей, проводит эксперименты на людях.

— Да, да, — нетерпеливо перебивает его Земо. — А еще после твоего избрания он разрешил тебе отблагодарить его за поддержку в постели. Прямо там тебя тепленьким и обработал.

Баки недовольно ворчит, хотя и не может отрицать, что это правда. Он спал с Гэри. Это показалось ему… милым. Черт, он даже радовался, что так получилось.

Ему почти физически нужно, чтобы его хотели.

Он просто не подумал…

— Гельмут, прости. Я не учел, что ты можешь ревновать…

— Шшшш… — Земо берет его лицо в ладони, легко целует угол брови и нос. — Я не претендую на исключительные права на твое тело, Джеймс. Оно принадлежит только тебе. Просто постарайся не забывать, что в конгрессе и без тебя хватает пассивов с мазохистскими наклонностями, но вот ассет с ресурсами и способностями Зимнего Солдата там ты один. — На этот раз Земо целует его в губы. Целует вроде бы не властно, без страсти и похоти, почти целомудренно, но Баки снова тает и уже готов отдаться ему в любой момент, если барон того пожелает. Но барон лишь просит: — Пожалуйста, береги себя.

Баки ничего не понимает.

— Валентине пока не до тебя, но как только она тебя заметит — она найдет способ тебя использовать. Даже сделает так, что тебе это понравится…

— Может быть, я и слаб до секса, — почти обиженно бормочет Баки себе под нос. — Но я не по женщинам.

— А я не о сексе, — вздыхает Земо почти печально и откидывается на спину. — Просто будь осторожнее. Будешь играть с ней — рискуешь оказаться моим соседом.

Баки перекидывает через него ногу и поднимается на четвереньки над Земо. Смотрит прямо в лицо печально задумчивому барону.

— Я вытащу тебя, — глухо горячо произносит он. — Земо, я обещаю.

— Шшшш, сначала убеди их, что ты большее чудовище, чем они, — отвечает Земо и, взяв бионику Баки за запястье, направляет ее себе между ног. — Убеди, что ненавидишь меня всей своей сутью. Что с тобой мне будет хуже, чем с ними. Дай им эту уверенность. Тогда они отдадут меня тебе.

Баки понимает, о чем говорит Земо, понимает, почему это нужно, но начинает яростно мотать головой.

— Гельмут, я не смогу, — почти в отчаянье выдыхает он. — Не смогу причинить тебе боль.

— Не бойся, — твердо и уверенно отвечает Земо, раздвигает и приподнимает бедра, направляя его руку. — Я сделаю это сам.

Chapter Text

— Это что, правда, меч? — спрашивает Барнс, поднимая с подставки широкое кривое лезвие с удобной закрытой гардой.

— Нет, Джеймс, то, что ты взял сейчас, это палаш, — терпеливо поясняет Земо и, оторвавшись от поисков каких-то документов в мрачной, темной, как древний склеп, библиотеке замка своей семьи, проходит к незажженному камину и берет висевший над ним большой прямой меч с крестообразной перекладиной у рукоятки. — Вот это рыцарский меч.

Китель барона переброшен через спинку одного из кресел. Без него Земо кажется Баки таким хрупким, таким маленьким с этим массивным широким прямым мечом в старинных ножнах. Оружием из другого времени и для других войн.

— Он типа настоящий? — Баки сам слышит, как глупо звучит этот вопрос в фамильном замке одной из древних дворянских семей Европы.

— Ну, я не знаю, насколько настоящим он считался во времена крестовых походов, но в наши дни, полагаю, проверку радиоуглеродным анализом на древность пройдет спокойно. — Земо чуть улыбается, с задумчивым видом рассматривая старинный меч. — Еще одна бесполезная реликвия моего рода, которой место в музее.

“Моего рода”, Барон произносит это совершенно невозмутимо, но Баки чувствует как под броней спокойствия ощутимо саднит привычная боль.

Гельмут Земо — последний в своем роду.

Баки не хочет смотреть на то, как ему больно. Чтобы отвлечь его, Баки встает по стойке смирно и салютует Земо палашом, как видел в каком-то псевдоисторическом голливудском фильме.

— Слава тебе, мой барон! — восклицает он на манер того, как восклицали актеры во время сцены в замке, прославляя своего сюзерена.

Земо быстро моргает, будто вырываясь из водоворота мрачных мыслей, окидывает Баки оценивающим взглядом и, кивнув самому себе, отдает приказ:

— На колено, Джеймс.

Баки обожает все до одной его безумные игры. Будто влекомый за ниточку он приближается к Земо, который стоит перед камином на едва заметном до этого возвышении и опускается перед ним на одно колено.

— Ваша светлость, господин барон, — жадно выдыхает Баки. “Я готов отвечать”. — Джеймс Бьюкенен Барнс к Вашим услугам.

— Ты славно сражался, Джеймс. Ты показал себя не только храбрым и мужественным воином, но и что важнее — достойным и преданным человеком, — произносит Земо так проникновенно и серьезно, что у Баки сердце обмирает от ощущения, что он искренен.

Длинное широкое лезвие удивительно легко и беззвучно выходит из громоздких ножен. Левой рукой Земо поднимает меч над головой, а потом грациозно и плавно опускает его на плечо Баки.

Лезвие легко касается его шеи. Таким мечом можно одним ударом снести голову.

— Нашим фамильным мечом я, Гельмут Земо, тринадцатый барон Земо, посвящаю тебя, Джеймс Барнс, — меч поднимается и опускается на другое плечо Баки, — в рыцари.

Баки не знает требует ли этого обряд: он никогда не увлекался рыцарскими романами, но ему нравится торжественность этой игры, поэтому он берет острие меча обеими своими ладонями и припадает к нему в поцелуе.

Земо шумно выдыхает над ним, и как только Баки убирает руки и поднимает к нему лицо, нежно гладит его острием по щеке и подбородку. Баки послушно открывает рот и подставляет язык. Закрывает глаза…

В следующий миг он слышит, как металл меча дребезжит о каменный пол, а потом чувствует у себя на нижней губе большие пальцы Земо в перчатках. Они уверенно и жадно вторгаются ему в рот, растягивают губы и щеки. Ладони Земо сжимают ему лицо, указательные пальцы ложатся на веки.

Баки стонет от предвкушения, от восторга и обожания.

— Мой! Мой вассал, — с какой-то щемящей нежной жадностью произносит над ним Земо. — Мой рыцарь! Мой драгоценный черный рыцарь! Мой навсегда.

Баки только молча чуть качает подбородком вперед, будто кивая, соглашаясь.

В голове у него восхитительно спокойно и пусто, в то время как грудь буквально распирает от ответного восторга и торжества.

Время замирает и застывает вокруг них. Баки не чувствует, как у него с нижней губы стекает и капает слюна. Он вне всего этого. Он счастлив.

Наконец, как всегда собранный, Земо вспоминает о делах, наклоняется и целует его в лоб.

— Не сейчас. Позже, — обещает он. — Сегодня вечером мы отпразднуем твое посвящение в рыцари, сэр Барнс.

“Сэр Барнс” звучит настолько глупо, что Баки непроизвольно фыркает, чтобы сдержать смех.

А потом смотрит в теплые глаза Гельмута Земо и чувствует, что все еще счастлив.

Без всякой причины, но как-то особенно остро чувствует, что он больше не ничей.

Chapter Text

Баки просыпается от того, что ему нечем дышать.

Сбрасывает с себя одеяло.

Мощный кондиционер исправно охлаждает воздух, но ему кажется, что у него кожа горит как в аду.

Баки спускает ноги с кровати, тянется за бутылкой воды на тумбочку.

— Джеймс? — мягко звучит у него за спиной хриплый со сна голос. Рука Земо касается его бедра.

Она сладостно прохладная.

— Спи. Все в порядке, — отвечает Баки.

Его иногда пугает, насколько чуткий сон у барона.

— У тебя был кошмар. — Это не вопрос. Земо знает точно. Земо всегда все знает.

По счастью, хотя бы не знает содержания.

— Иди сюда. — Это не приказ. Но Баки так хочется подчинится ему.

И все же…

Его собственная левая рука. Его эксклюзивная уникальная вакандская бионика… Во сне он снова видел ее в крови по локоть. Именно ее, а не свой старый тяжелый протез из сплава титана и стали, который ему поставили еще в Советском Союзе. При всей его неоспоримой мощи, с ним хватало своих проблем, но Баки порой ловит себя на том, что все равно скучает по той руке.

Ее он тоже видел в крови. И не всегда это была кровь убитых. Ему приказывали причинять людям боль — и он подчинялся.

Как подчинился Земо. Тогда… в Рафте.

И не зря.

План барона сработал. Его знание человеческой психологии, человеческих пороков не подвело.

Когда он подал официальный запрос на перевод Земо из Рафта под его личный надзор в условиях совместного проживания, ему охотно пошли на встречу. В администрации Рафта отнеслись с пониманием.

А впрочем, Земо просчитал не только этих людей, но и самого Баки. Наверняка, просчитал то, как конгрессмен Барнс возьмет яйца в кулак и подорвется ходить по кабинетам и договариваться со всеми нужными большими людьми, чтобы ему для начала разрешили в принципе подать этот запрос.

Память о крови Земо на его черном вакандском протезе оказалась достаточным стимулом, чтобы Баки пошел и сделал все, что потребовалось.

Чтобы эта кровь не оказалась напрасной.

— Мне… надо в туалет, — глухо произносит он и позорно сбегает.

Дом, в котором он “приглядывает” за бароном Земо — это настоящая вилла. Два этажа, огромный гараж, гимнастический зал, просторные комнаты, прекрасный вид с холма на долину и подъездную дорогу. Акры собственной земли вокруг. Внутри отделка мозаикой, удобная экологичная мебель, натуральные пледы в креслах и на диване.

Баки не в состоянии поверить, что все это — его.

Наверно, за это ему тоже следует благодарить Земо. Анонимные спонсоры были как-то уж чересчур щедры, переводя ему деньги за консультации, которых он даже не может вспомнить.

В просторной ванной Баки включает холодную воду в раковине и долго тщательно моет лицо. Трет и трет кожу живыми и искусственными пальцами, упорно стараясь ни о чем не думать, ничего не чувствовать, не варится в котле вины, раздражения, гнева и снова вины.

Ему даже вроде бы удается это сделать. Сосредоточиться телом на реальности, и заполнить свои мысли пустотой.

А потом он выпрямляется, поднимает голову, и из зеркала на него смотрит Зимний Солдат.

Всклокоченные волосы, скорбно-угрожающий изгиб рта, черные круги вокруг глаз, потерянный взгляд.

Лишь чудом ему удается извернуться так, чтобы удар пришелся не по стеклянной поверхности зеркала, а по декоративной колонне рядом с раковиной.

У него все же есть прогресс. Солдат ударил бы прямо в лицо. Но он уже не Солдат, он обеспеченный конгрессмен, которого сильнее пугает возможный новый ремонт, чем очередное столкновение со своими психическими проблемами и отвращающим прошлым.

— Джеймс? — голос Земо звучит взволнованно. Конечно же, он уже стоит в дверях ванной комнаты. И все же соблюдает границы, спрашивает: — Могу я войти?

Баки ненавидит такие вопросы. Баки ненавидит то, как Земо раз за разом показывает, что ему не наплевать на чувства и эмоции Баки.

— Иди спать, — огрызается он. — Все… в порядке. Просто уйди.

— Прости, Джеймс, но нет, — без тени страха возражает ему барон. — Ты расстроен и зол на меня. И ты имеешь на это право. Твоя боль — это последствия моих действий и принятых мной решений, которые я навязал тебе.

— Не надо, Земо, — угрожающе рычит Баки.

— А я считаю, что надо, — Земо качает головой и взгляд у него при этом твердый и очень грустный. — Позволь я постараюсь описать словами то, что ты чувствуешь. И ты поправишь меня, если я ошибусь. Ты предпочтешь говорить здесь, или пойдем в гостиную? Или в патио. Мне кажется, тебе сейчас не помешает свежий воздух. Или сигарета и виски.

Хендлер, способный влезть к нему в голову и без омерзения взглянуть на его мысли — Баки даже сам не знал, как он всегда мечтал о таком. И в то же время одна мысль о вивисекции его сути пугает его до усрачки.

И все равно он покорно идет за Земо. Мрачный, угрюмый, но послушный. Стойкий оловянный солдатик.

В планировке дома действительно предусмотрен небольшой внутренний дворик с зеленью, декоративным фонтанчиком и парой кресел, который Земо нравится называть патио. Сам Баки действительно скорей назвал бы это место курилкой.

Ночной воздух чуть освежает горящую кожу. Баки глубоко затягивается, наполняя легкие дымом. С каким-то внутренним ожесточением создавая для своей долбанной сыворотки лишнюю работу.

Земо присоединяется к нему через минуту. Он в очередном своем пурпурном халате, в руках — два стакана в которых виски со льдом.

— Спасибо, — сердито бурчит Баки и глотает жгучий виски как воду. Он знает, что не может опьянеть. Он даже не уверен, что алкоголь поможет ему развязать язык. Он не знает, как говорить о том, что он думает.

Они сидят и пьют в тишине под звездным небом в собственном доме. Земо нарушает тишину первым:

— Как я уже сказал раньше, давай я попробую озвучить проблему за тебя, — вздыхает он и откидывается на спинку плетеного кресла.

Баки чувствует его взгляд на своей щеке, но упорно смотрит на лед в стакане. Под ним осталось еще немного виски.

— Джеймс, ты все сделал правильно. Ты победил. Ты справился со своей миссией. Ты молодец, — твердо и однозначно произносит Земо. — Даже больше. Это твой дом. Это достойный дом, какой не каждый может себе позволить, и ты достойный, уважаемый гражданин своей страны. Ты в безопасности. Ни у кого нет над тобой власти. И даже это еще не все, — Баки по голосу слышит, как Земо улыбается, пряча улыбку в стакане, но после продолжает все тем же тоном. — Ты спас меня. Ты вытащил меня из суперсекретной тюрьмы для суперзлодеев. — Земо тихонько фыркает, казалось бы, со смехом, но Баки не чувствует в его голосе веселья. — Ты прошел все испытания и вышел из них победителем, Джеймс. И ты никого не убил. Но ты не можешь спать. Тебе плохо. И ты винишь в этом себя… и меня.

Баки вскидывает взгляд на Земо и выдыхает сквозь зубы:

— Да!

Стакан лопается в пальцах бионики, но Баки не замечает этого, продолжая давить уже лед.

— Ты! Ты извинялся передо мной за то, как ты использовал меня в своих планах. Но просто взял и сделал то же самое еще раз. Я шлюха! Но ты стал шлюхой шлюхи, чтоб добиться от меня того, что хотел!!! Ты просто взял меня еще раз, — Баки сжал пальцами правой руки запястье протеза и показал, что он имеет в виду. — Ты — долбанный ублюдок и суицидник! Удивляюсь, что ты не кончил от того, что смог использовать меня еще и таким образом. Как какого-то монстра! Конечно, смотрите, это же Зимний Солдат! В свободное время он стреляет в птичек и жрет щенят и котят. А хотите знать, на что Кулак Гидры способен в постели? Нет, поверьте, вы не хотите знать, на что он способен.

— Джеймс, — расстроенно выдыхает Земо, но тут же берет себя в руки. — Продолжай.

— Что продолжать? — Баки смотрит на свои руки, не расцепляя хватку. — Ты прав. Все получилось. Это мой дом. Ты на свободе. Я твой солдатик. Единственный суперсолдатик, прошедший достаточно суровую дрессировку, чтобы удовлетворить даже твоим больным требованиям. Ты подонок, Гельмут. Сделал так, чтоб я влюбился в тебя и использовал меня, как отмычку для Рафта. Максимально удобный послушный солдатик. Можно просто брать его, — Баки опять повторил движение рукой, — и делать все, что сочтешь нужным.

Баки хочется сказать еще так много, выплюнуть из себя столько обвинений и гнева. Вытошнить весь этот вдруг подступивший к самому горлу яд. Ему кажется: в нем еще столько этой тьмы, она душит его, отравляет его мысли и чувства.

Но что-то ощутимо меняется в самой атмосфере вокруг них. И Баки кажется, в ответном молчании Земо он слышит разочарование и обиду.

Баки рычит и вцепляется пальцами себе в лицо. Новая эмоция, которая захлестывает его с головой, ему хорошо знакома: отвращение к себе. И отчаянье.

— Я должен был придумать другой способ. Я не должен был позволять тебе. В конце концов твои деньги сделали меня конгрессменом. Я должен был сам использовать это, надавить на твою полезность, на небезопасность содержания человека, знающего столько о ГИДРЕ, среди безумцев с идеями мирового господства. Я больше не Зимний Солдат, я мог бы сделать это без новой крови на моих руках. Без твоей крови! Почему я оказался таким ничтожеством, таким бесполезным, неспособным сделать что-то действительно нужное без пинка? Земо, прости меня. Прости! Прости меня, Земо.

— Что ж, — медленно выдыхает барон и поднимает стакан к губам, молчит еще примерно с минуту и наконец говорит: — Высказывать наши чувства вслух очень нужно и важно. И я… могу представить… насколько для тебя это сложно.

Баки уже привык к тому, что барон всегда остается безупречно вежлив даже с теми, кого считает намного ниже себя. Даже с теми, кого искренне презирает.

Он вдруг очень отчетливо представляет себе то, как барон сейчас допьет свой виски, встанет, попрощается и уйдет. И просто бросит его навсегда, потому что солдат, впадающий в истерику в ситуации, когда от него требуется принести относительно небольшие жертвы, бесполезен и жалок.

— Прости, прости меня, — сипло повторяет он, не зная, что еще здесь можно сказать.

— Джеймс. Ты можешь верить или не верить мне, просто знай: тот фистинг в тюрьме был спонтанной идеей. И пусть он и сработал, как я хотел, я никогда не рассматривал тебя его целью. — После секундного колебания Земо протягивает в его сторону руку и легко касается пальцами плеча протеза. — Мне жаль, что все зашло слишком далеко. Я не должен был так поступать с тобой.

— Ты чуть кровью там не истек! Из задницы! — шепчет Баки, снова пряча лицо в ладонях. — Ты, блядь, мог умереть. Из-за меня.

— Не волнуйся. Я изучил внутренние регламенты Рафта, как только меня туда поместили. Мне сделали переливание, — мягче и теплее говорит Земо и бережно поглаживает его по плечу. — Но ты прав, Джеймс. Я действовал слишком радикально, не подумав о твоих чувствах. Это оказалось куда более жестоко по отношению к тебе, чем ко мне.

— Ты невыносим, — бормочет Баки себе под нос, но чувствует, что верит, верит всем сердцем, что Земо сейчас сказал ему правду.

— Пойдем в постель, — зовет Земо и, поднявшись из своего кресла, наклоняется над сидящим Баки и поднимает к себе его лицо. А потом легко и нежно целует его в губы. — Я прощаю тебя. И обещаю так больше не делать. Пойдем в постель.

“Я прощаю тебя”. По своей силе эти слова похожи на заклинание. Баки хочется плакать после них, и все, что он может, это поймать свободную руку Земо и начать целовать ее кисть.

— Джеймс, — терпеливо вздыхает барон.

— Сейчас, сейчас, — Баки собирается с силами, набирает в грудь воздух и поднимает глаза на лицо барона, такое усталое, светлое, умное, располагающее лицо. — И я. Я тоже прощаю тебя. За… многое.

“Я так люблю тебя! Я сделаю все, что ты скажешь. Не бросай меня, умоляю”.

— Спасибо, — тихо и серьезно отвечает Земо, а потом все же тянет его за собой. — Ох, Джеймс. Мне кажется, нам с тобой не помешал бы семейный психолог. Вот только я не знаю ни одного достаточно надежного специалиста, чтобы нам не пришлось избавиться от него максимум после трех сеансов.

Это не смешная шутка, это даже совсем не шутка, но Баки широко улыбается, догоняет Земо и обнимает его обеими руками сзади за плечи.

В эти мгновения железно уверенный, что никогда и никому его не отдаст.

Chapter Text

Барон прощается в холле с гостем, говорит формальные ничего не значащие любезности, крепко жмет руку и закрывает за солидным мужчиной с кейсом входную дверь.

— Кто это был? — настороженно спрашивает Баки сверху лестницы. Он все никак не может отучить себя от привычки прятаться в собственном доме от приходящих уборщиц и других визитеров.

— Нотариус.

Баки немного озадачен. Но у него хорошее настроение.

— Мы женимся? Или уже разводимся?

— Ох, Джеймс, нет, все не так романтично, — Земо качает головой и поднимает на руки ласкающуюся о его ноги Альпин. — Мы с мистером Джекилом занимались вопросом завещания.

— Что? — у Баки как-то слишком громко и сильно екает в груди. — Ты болен? Что с тобой? Ты умираешь?

— Не сочти меня фаталистом, Джеймс, но, по факту, все мы с каждым днем неумолимо приближаемся к смерти. Кто-то быстрее, — Земо почесал белую кошечку под подбородком и поцеловал ее в нежный нос, а потом перевел взгляд на Баки. — Кто-то медленнее. Никто не бессмертен.

— Гельмут, я спросил про тебя, — Баки решительно зашагал вниз по лестнице, не намеренный шутить такими вещами. У него и так похолодело в животе от одной мысли. — С чего ты вдруг решил оставить завещание?

— На самом деле, я составил завещание сразу же после рождения Карла, — с тихой светлой печалью в голосе отвечает ему барон и помогает Альпин перебраться со своих рук на плечи подошедшему Баки. — Как ты понимаешь, после черного дня падения Соковии все это потеряло смысл. Ну, а когда после, в Рафте, я подавал запрос на изменение завещания, у них нашлось множество причин, чтобы максимально затянуть этот вопрос.

Альпин трется о голову Баки, переступая у него на плече своими маленькими лапками. Баки просто открывает объятия и прижимает барона к себе.

— Как же я рад, что вытащил тебя оттуда.

Земо поддается охотно, удовлетворенно выдыхает у него на груди.

— Ты такой милый, Джеймс. Не удивляйся, что почти все мое состояние я завещал тебе, — приглушенно бормочет он, сам как кот довольно прикрыв глаза.

— Мне?

— Ну, кому-то же придется заботиться о нашей девочке Альпин. Она еще более финансово безграмотна, чем ты, мой дорогой. Ну, или о других наших котах или кошках, кого мы заведем, и кому повезет пережить меня.

— Гельмут, — на самом деле Баки нечего добавить к имени Земо.

Они оба прекрасно понимают, что в условиях мирной жизни у Баки впереди намного больше лет, чем у барона.

— Конечно, ту часть моего семейного наследия, которая обладает исторической ценностью я завещал ассоциации музеев, способной с наибольшей ответственностью отнестись к ее сохранению, — признает Земо. — Что же касается бренных денежных активов и разных приятных мелочей, вроде личного самолета, их я оставил тебе. Ты заслуживаешь в итоге пожить, как человек, Джеймс. Конечно, мой отец не этого бы хотел, но стоит просто признать: моему роду пришел конец. И все наше богатство обречено теперь обратиться в пыль.

— Нет! — однозначно мотает головой Баки. — Это не правильно, Земо. Я не согласен.

— Не согласен больше брать мои деньги? — с невинной улыбкой интересуется Земо.

— Не согласен, что твой род должен прерваться.

— Знаешь способ как родить мне ребенка?

— Нет, нам надо тебя женить. Ты же барон, у вас все браки селекционные. Женим тебя на какой-нибудь норвежско-датской принцессе, ты можешь с ней вообще особо не видеться, пусть только родит тебе наследника.

Альпин фыркает и спрыгивает с плеч Баки на ковер, явно не согласная с таким планом. Но Баки упорен. Он берет руки Земо в свои и смотрит ему в лицо:

— Неправильно, что ты не продолжишь свою династию. Просто неправильно.

— Джеймс, ты не понимаешь, — вздыхает Земо. — Пусть даже я послушаю тебя, вступлю в такой брак, родится ребенок. Кем он будет считать меня, если я не стану жить с его матерью? И разве справедливо создавать жизнь, в которой не планируешь принимать участия? Родить кого-то совершенно чужого тебе, просто чтобы передать ему потом все, что принадлежало тебе и твоим предкам? Постороннему и незнакомому человеку.

— А почему ты сразу не планируешь с ним общаться? — Баки хмурится и добавляет. — Я не возражаю, если ты вдруг боишься…

– Не в тебе дело, — барон отворачивается и сухо произносит. — Я не могу предать Карла.

Баки растерянно молчит какое-то время, наблюдая, как барон удаляется к бару и наливает себе коньяк.

— Но ты же живешь со мной. Спишь со мной. И не считаешь, что ты так предал Хайке.

— Хайке поняла бы меня, — произносит Земо в стакан и бросает на Баки долгий взгляд. — И одобрила бы мой выбор. Будь она жива, ты мог бы стать нашим с ней общим любимцем. Даже нашим общим возлюбленным. Но другой сын… я даже представить себе это не могу.

— Ты до сих пор его очень любишь.

— Я всегда буду его любить. Он был в моей жизни меньше семи лет. Я больше времени провел в тюрьме, чем он жил на свете. Но он так много для меня значил и значит до сих пор, что я просто не могу представить для себя другого наследника.

Баки молчит. Он не знает, что можно на это ответить. У него никогда не было детей. Не было даже возможности примерить на себя, как это могло бы быть.

— Когда ему снились кошмары, он приходил ко мне по ночам. Такому малышу хватало веры в то, что если ему страшно, стоит собрать волю в кулак и в одиночку преодолеть коридоры замка, чтобы укрыться от всего зла рядом со мной. Он верил в меня, Джеймс, а я ничего не смог для него сделать.

Баки подходит к Земо, забирает пустой стакан и поворачивает барона к себе за плечи.

— Я смогу защитить, — обещает он. — Я буду защищать все, что тебе дорого, Гельмут. Тебя, наш дом, нашу кошку. Твоих детей, когда ты решишься, твою жену, твое имя. И все, что будет для тебя ценно. Я смогу это защитить, ты знаешь. Я… — “Зимний Солдат”, — я долбанный новый мститель. И долбанный целый конгрессмен. Я не позволю никакому злу коснуться тебя. Я клянусь тебе.

— Ох, Джеймс, — Земо вздыхает и поглаживает его по щеке. — “Долбанный мститель”. Защити для начала самого себя, дорогой.

— Все, что ты скажешь, — серьезно повторяет Баки и целует его руку. — Клянусь.

Chapter Text

У маскировочных сеток сравнительно небольшой ресурс и ограниченное время работы. К тому же они одноразовые, а Баки удалось украсть меньше дюжины.

Приходится использовать старинные методы: парики, грим, накладные усы и бородки. Различную незапоминающуюся одежду.

Они ночуют в странных грязных мотелях, где никто не спрашивает документов. Арендуют машины по поддельным айдишкам на сомнительных распродажах подержанных автомобилей. Платят только наличными.

Барон не ропщет, не придирается. Он следует за Баки с каким-то почти академическим интересом: как долго они смогут убегать? Куда тот приведет их в итоге?

Лишь однажды, когда они лежат на не самых чистых, дополнительно запачканных ими самими простынях, он вдруг спрашивает:

— Ты же понимаешь, что все это выглядит, как будто я активировал тебя с помощью кода, чтобы сбежать?

Баки только неразборчиво мычит что-то в подушку.

Теплая рука касается его спины, гладит от лопаток до копчика.

— Террорист и массовый убийца с ручным Зимним Солдатом — это угроза совершенно иного масштаба, чем отставной ветеран, организовавший побег из тюрьмы своему любовнику. Нас объявят во всеобщий розыск. Джеймс, как бы я ни ценил то, что ты для меня сделал, ты должен понимать…

— У них не хватит ресурсов, — бурчит Баки и смотрит на Земо углом глаза, не поднимая лица. — Они не могут объявить о твоем побеге в новостях, потому что этим власти признают, что использовали тебя в интересах Соединенных Штатов в то время, как Ваканда требовала полной твоей изоляции. Да и другим странам это может не понравится. Как и то, что человек, который должен был находиться в Рафте, по факту там не находился. Таким образом использовать международные механизмы поимки они не смогут, а своих ресурсов им не хватит. Поверь, я знаю. Я сам голосовал за сокращенный бюджет.

Земо довольно смеется.

— Джеймс! Подумать только, какую жизнь ты оставил ради меня.

Баки приподнимается над ним и трется лицом о пушистую грудь Земо.

— Я не Стив Роджерс. Даже не половина его. Но одной вещи я у него научился, — говорит он. — Защищать то, что любишь. И никогда не бросать.

Земо смотрит на него очень внимательно. А потом без единого слова обнимает его очень крепко.

Chapter Text

— Конгрессмен Барнс, наши зрители ждут ваших комментариев по поводу разоблачения вашей скандальной связи.

— Связи. — Пойманный журналистами на ступенях капитолия конгрессмен Барнс серьезно хмурится и, наклонившись, с официальным видом говорит в микрофон: — Связи связывают людей, граждан нашей любимой страны, нашей великой страны, да и всего мира! Связующие звенья таких связей образуют надежные цепи, в свою очередь связующие народы, целые общности. Это наиважнейшие связи! Мы гордимся ими и я лично горжусь. Очень! Очень горжусь. От лица всей страны. И всего человечества.

— Мистер Барнс, но порочащий вас характер этой связи…

— Сам Иисус… — Баки поднимает руку над толпой. — Сам Иисус и лишь один он… он был зачат непорочно! Он говорил: “Тот, кто без греха, пусть бросит камень”. Но сам не бросал. Так что спросите себя, что сделал бы Иисус, будь он на вашем месте? Вне зависимости от того, какой вы конфессии. Наша страна с уважением относится ко всем вероисповеданиям, мисс, и я считаю, что это правильно. Вы разве со мной не согласны?

— Давайте вернемся к вопросу вашей связи. Наши зрители хотят услышать от вас ответ по существу вопроса.

— Вопрос по существу моей связи? — переспрашивает Барнс. — Такой вопрос действительно заслуживает ответа по существу. Существенного ответа. Не какой-то бессвязной бессмысленной болтовни. Бессвязный ответ на обвинение в наличие связи — это же нелепость. Бессвязная связь. Такой ответ как будто аннулирует саму проблему.

— Мистер Барнс, есть доказательства….

— Доказательства есть. Они всегда есть. Их просто не может не быть. Вопрос в том, что доказывают ваши доказательства? Лично я объявляю их бездоказательными. Доказательная база любых доказательств должна быть такой, чтобы не требовалось больше никаких доказательств. Иначе ничего не доказано.

— Есть фотографии, на которых вы, конгрессмен Барнс, обнимаете и вероятно целуете террориста барона Земо.

— Бесстыжая ложь. Есть фотографии, на которых мужчина, похожий на конгрессмена Барнса, обнимает и целует мужчину, похожего на барона Земо. И возможно еще как-либо выражает свои гомосексуальные чувства, нежную гомосексуальную привязанность, абсолютно разрешенную законами нашей страны. Долгие годы, многие десятки лет гомосексуалисты подвергались гонениям, притеснениям и даже полицейскому произволу на своей родине. Вы хотите вернуть эти времена мракобесия, звериной дикости и угнетения меньшинств? Ваше издание, ваш канал призывают к откату от свобод, которых наконец удалось добиться гражданскому обществу? Тогда должен предупредить вас, — Барнс смотрит прямо в камеру и угрожающе хмурит брови: — Гомофобия больше не пройдет.

— Мистер Барнс, это уже оскорбление…

— Вы первыми решили оскорбить меня лично и всех остальных граждан США, которых ваши слова могли оскорбить. Ваши оскорбления были оскорбительны! Они оскорбляют честь и достоинство! Я не могу этого допустить. Я просто должен от лица всех оскорбленных — оскорбленных и оскорбляемых — такими как вы, которые считают, что им позволено оскорблять…

------------------------

— Боже, выключи! Выключи звук, я умоляю, я щас умру от смеха, — стонет барон, сползая с дивана на ковер. От смеха у него текут слезы и он обеими руками размазывает их по лицу.

Баки приносит ему коробку салфеток и стакан воды и со смущенным видом садится на ковер рядом.

— Я ожидал, что ты скажешь: “Какой бред!” Я, если честно, просто не знал, что и говорить.

— О, милый! — глотнув воды, Земо отставляет стакан в сторону и берет лицо Баки обеими руками, смотрит ему прямо в глаза лучащимся, теплым взглядом. — Твое интервью было гениально. Бесспорно, тебе, конечно, еще есть куда расти, но ты сумел взять собственный недостаток и обернуть его себе на пользу. Я очень-очень сильно горжусь тобой, Джеймс!

Баки краснеет от похвалы и подается вперед за еще одним поцелуем человека, похожего на барона Земо, человеку, похожему на конгрессмена Барнса.

Chapter Text

Баки сидел у края перевязочного стола, грудью упершись в холодный металл. Двигаться было нельзя — ни по желанию, ни по необходимости. Буквально. Стоило хоть чуть наклониться, и рана в боку открывалась заново, пульсируя тяжелой, навязчивой болью.

Он слышал собственное дыхание — рваное, слишком громкое. Слышал, как торопится сердце. Слышал, как решительно приближаются шаги Земо в коридоре.

Голову буквально сдавило от стыда: он не должен был звать Земо в башню Мстителей. Он же не умирал. Что с ним такого случилось, что он не смог справиться со своей паникой из-за необходимости принять врачебную помощь? Еще и товарищи по новой бестолковой команде как-то слишком с пониманием отнеслись к его внезапной истерике.

К нему реально не подпустили врачей. Уокер оказал первую помощь. А Елена и Боб тут же поехали за Земо. И судя по всему, привезли его.

Баки так сердит на себя за эту жалкую выходку, что встречает Земо недовольным стариковским ворчанием:

— Мог бы и не приходить.

— И тогда ты дал бы медикам Валентины осмотреть тебя? И даже никто бы не пострадал? — голос Земо полон ядовитой иронии, но звучит напряженно. — Мы же оба прекрасно знаем, что ты настолько доверяешь врачам, что охотнее готов положиться на весьма спорный опыт базовой первой помощи в моем и Уокера исполнении.

— Наверняка само заживет, — бурчит Баки.

— Это уже не тебе решать,

Судя по шумам за спиной, Земо снял китель, закатал рукава, вымыл руки над раковиной, тщательно вытер их и натянул латексные перчатки. Педант. Потом стремительно подошел сзади так, что Баки почувствовал, как воздух сгущается по мере его приближения, превращая ожидание его прикосновений почти в мучение.

— Мне нужно снять с тебя одежду. Не шевелись, — произнес он тихо, почти ласково. — Это действительно важно.

Баки и так послушно не двигался.

Земо взял с подноса с инструментами хирургические ножницы и принялся срезать с него остатки куртки, верх термобелья и пропитанные кровью бинты. Когда кончики лезвий задели кожу, Баки чуть вздрогнул — не от страха, а просто от ощущения холодного металла рядом с пульсирующей раной.

— Хорошо, — шепнул Земо, заметив, как он напрягся. — Ты сам знаешь, что будет больно. Теперь терпи.

Он развёл края раны пальцами — уверенно, спокойно. Баки молча зажмурился и стиснул зубы. Жгло так, будто под кожу лили огонь.

— Похоже на сквозное пулевое, классика, — пробормотал Земо, внимательно изучая кровавую дыру в его теле. — Но стоит все же проверить. Кто вас, суперсолдат, знает, — пальцы Земо скользнули глубже в рану: левой руки во входное, правой в развороченное выходное отверстие. Сквозь алую пелену от боли в сознании, Баки отчетливо разобрал, насколько глубже, ощутимо тяжелее стало дыхание барона.

Возбуждение ударило внезапно и так сильно, что у Баки пошла кругом голова: он и без того потерял много крови, а теперь и вся оставшаяся устремилась на юг.

Его резко повело, и он бы рухнул на стол, если бы барон не подхватил его.

Очень нежно, но властно.

— Я же сказал: не двигайся.

Баки затаил дыхание.

Холод антисептика ударил резко, пронзая глубину раны будто льдом. Из груди будто сам собой вырвался низкий стон, бессмысленный, почти животный. До неприличия чувственный.

— Тише, — прошептал Земо. Его ладонь легла на поясницу Баки, не позволяя ему снова дернуться. — Все под контролем. Просто расслабься.

Слово повисло в воздухе, двусмысленное, горячее.

Баки сглотнул, со стыдом стараясь не реагировать на него почти непроизвольными сокращениями сфинктера.

Земо совсем легко коснулся губами его виска и продолжил обработку раны оставленными для этих целей медикаментами и инструментами. Баки послушно терпел, хотя каждый контакт с его развороченной плотью отзывался в теле горючей смесью боли, жара и возбуждения.

— Ты очень хорошо держишься, — тихо заметил Земо, склонившись ближе, и начал бинтовать Баки свежими бинтами вокруг талии. Его голос прозвучал прямо у уха Баки. — Ты выносливее, чем я ожидал.

Пальцы Земо сжались чуть крепче, будто он проверял, с ним ли сейчас Баки.

— Земо… — выдохнул он едва слышно.

— Что?

— Ты… знаешь, что я хочу.

— Ты серьезно ранен, а я не такой ублюдок и псих, чтобы потакать твоим желаниям, когда ты в таком состоянии, — невозмутимо возразил Земо. — Придется немного потерпеть.

Баки покорно закрыл глаза.

Терпеть он умел.

Даже когда Земо противореча своим собственным словам, чувственно провел пальцами по краю свежей повязки, будто сам едва мог удержаться.

— Готово, — заключил он. — А теперь давай договоримся, что в следующий раз, когда тебя ранят, мы попробуем слегка поднять градус.

— Что ты имеешь в виду? — Баки был все еще слишком возбужден и слишком огорчен отказом, чтобы разгадывать его ребусы.

— Я имею в виду, что ты позволишь мне потешить мой вуайеризм и будешь мирно и красиво лежать на операционном столе, пока твое роскошное тело будут трогать профессионалы. А я буду смотреть, — Земо обошел стол и сел в кресло напротив Баки, откинувшись так, чтобы их лица оказались на одном уровне. — Давно хотел понаблюдать за тем, как ты позволяешь специально обученным людям вставлять пальцы и инструменты в отверстия в твоем теле.

Баки представил себе это и даже сказать ничего не смог, у него все слова застряли в горле от возмущения, стыда и новой, еще более яркой волны желания.

— О, да, — увидев его реакцию, удовлетворенно кивнул барон. — А потом мы пойдем даже еще дальше. Милой мисс Беловой даже не придется ездить за мной, она будет транслировать мне происходящее по видеосвязи. Ну, ты же сможешь сделать это для меня, Джеймс? Я знаю, сможешь.

— Ну почему ты все сводишь в итоге к сексу? — измученно простонал Баки.

— Я? Это ты все превращаешь в секс, дорогой. А я просто разговариваю с тобой на понятном тебе языке, — промурлыкал Земо и повернулся к двери, открывшейся, чтобы Елена вкатила санитарную каталку.

— Как он? — хмуря брови, встревоженно спросила она.

— Можете не сомневаться, жить будет. Надо дать ему поспать часов двадцать, и будет в порядке, — заверил ее Земо, вставая, чтобы помочь Черной Вдове устроить его на каталке. — А нам остается только набраться терпения и ждать.

Chapter Text

— Нет. Плохо. Нет. Еще хуже. Снимай. А это даже не меряй. Просто выброси. Отвратительно! — Земо закрыл обеими руками лицо и ожесточенно потер виски.

Баки стоял перед ним в рубашке, носках и трусах над кучей брендовой одежды, стоимость которой он даже не хотел представлять себе.

— Джеймс, я видел твои фото. Довоенные фото. На них ты тот еще щеголь, — изможденно произнес Земо. — Не прикидывайся, что в ГИДРЕ тебе запекли зону мозга, ответственную за эстетический вкус: я прекрасно знаю, как стильно ты одеваешься в обычной жизни. Почему, Джеймс, почему ты заставляешь меня так страдать из-за несчастного выхода на Мет Гала?

— Да я вообще не хочу туда ехать, — надулся Баки, почесываю голень одной ноги носком другой.

— И это очень заметно, мой дорогой, — вздохнул Земо, а потом похлопал по кушетке рядом с собой. — Ну, иди сюда, расскажи мне, в чем дело?

Баки помялся еще немного, потом подошел, не задумываясь, сел на пол у ног Земо и положил голову ему на колени. Благодарно заворчал, когда рука Земо сама собой зарылась в его густые волосы, потянула назад, заставляя показать лицо.

— Не люблю такие мероприятия. Есть… плохие ассоциации. Не хочу говорить об этом.

— Мы можем не идти, — небрежно пожал плечами Земо.

— Но ты хотел…

— Еще одна ярмарка тщеславия. Я наигрался в это еще в юности в Европе, — Земо сложил губы улыбкой, от чего у него на щеках образовались уютные ямочки, которые всегда подкупали Баки.

— Мы хотели, — поправил себя Баки. И твердо продолжил: — Мы хотели выйти в люди вдвоем официально. Показать всем, как нам наплевать на их мнение. Показать, что не им это решать.

— И немного швырнуть им в лицо наши деньги, чтобы все завистники немного зарыдали от ярости? — подсказал Земо. — Могу тебя понять. Это достойный повод, чтоб словить парочку болезненных флешбеков в толпе, а потом несколько месяцев читать про себя всякие гадости. Но не нам с тобой бояться подобной славы.

Баки сосредоточенно кивает и серьезно говорит:

— Можем нарядиться как Бетмен и Робин. Я даже разрешу тебе быть Бетменом.

Земо ласково засмеялся и погладил его лицо.

— Не мой образ и не тот случай. Но я запомню то, что ты озвучил эту фантазию. Ладно, что у нас еще там осталось. Дорогой, дай Сьютковии еще один шанс наконец показать всему миру то, какой ты красивый, и насколько ты у меня дорогой мальчик.

Баки спрятал лицо у него в коленях и, сам давясь от смеха, сдавленно ответил, намеренно тонким голосом:

— Хорошо, мой сахарный папочка!

Chapter Text

Луч фонаря скользит по могильным камням, подсвечивая надписи. Тучи висят по осеннему низко, на небе не видно ни звезд, ни луны, так что он, по факту, он единственный источник света на всем огромном пространстве Гленвудского кладбища.

— Сюда! Я нашел, — приглушенно зовет голос Джеймса из темноты, и Земо следует в его направлении.

Сам бывший Зимний Солдат явно не нуждается в дополнительных источниках освещения: даже в настолько темной ночи он видит как кошка.

А, может быть, просто слишком хорошо знает, что они ищут.

Для европейца, привыкшего к торжественным и тесным кладбищам Старого Света, немного странно стоять у очередного простого невысокого камня, ничем не отличающегося от точно таких же вокруг.

Земо не спрашивает Джеймса уверен ли он, что это правильная могила (он ни минуты не сомневается, что даже безлунной ночью в огромном лабиринте совершенно одинаковых надгробий Солдат привел его именно туда, куда надо), но Баки все равно произносит вслух:

— Да, это именно та могила, — а потом расстегивает ширинку, спускает штаны и наклоняется над камнем, для устойчивости оперевшись о него обеими руками.

Земо без колебания шагает к нему, потому что душевное спокойствие и закрытые гештальты этого человека ему важнее почтения к мертвым. Тем более, таким мертвым.

— Отсоси, Алекс, — глухо выдыхает Джеймс, когда Земо без подготовки берет его сзади. — У меня все хорошо. У меня все прекрасно, а ты гниешь в земле, старая крыса!

Обратно они возвращаются держась за руки и не включая фонарик. Солдат уверенно ведет Земо туда, где они оставили машину. Иногда Земо чувствует, как пальцы Джеймса благодарно сжимают его кисть.

Позже они завтракают в одном из круглосуточных заведений. Земо пьет кофе, Джеймс поглощает огромную порцию омлета с беконом.

— Должен признать, Джеймс, до сих пор я считал себя человеком очень широких взглядов, но твои представления о романтике даже меня весьма впечатлили, — без тени упрека или издевки говорит Земо. Он просто считает, что им стоит словами обсудить то, что они делали ночью.

Баки поднимает голову и смотрит ему прямо в глаза своим светлым бесхитростным взглядом.

— Спасибо тебе за то, что согласился помочь, — говорит он. — Я очень давно хотел это сделать. Мы планировали еще со Стивом, но сначала я застрял в Африке, а потом он… в общем, как-то мы не успели. И оно меня грызло.

Земо понимающе хмыкает в свой кофе, но Баки хмурится, его чувственный рот изгибается виноватой линией.

— Понимаешь, я просто должен был… должен был прийти и не просто сказать Алексу, а показать ему… — Он сбивается, неловко поправляет отросшие волосы, опускает глаза в тарелку. Неловко, пристыженно улыбается: — Понимаю, выглядит как одержимость. Осквернение могилы. Очень мелкая месть.

— Джеймс, — Земо ставит чашку и касается освободившейся рукой щеки Барнса. — Я уж точно не тот, кто вправе осуждать тебя. Моя месть и одержимость стоили жизни паре дюжин сомнительной порядочности политиков из Организации Объединенных Наций и одному черному королю-братоубийце. А помимо этого стоили свободы и мира тебе и веры в неуязвимость и единство Мстителей всему миру. Я не горжусь этим, хотя и не сожалею о сделанном. В любом случае, не мне осуждать тебя. Но даже просто как человек я не стал бы этого делать.

Баки поднимает глаза и с острым внимание ловит каждое его слово.

— Я видел, как тебе это было нужно. Это была возможность доказать самому себе, что теперь ты свободен. И у Александра Пирса больше нет над тобой никакой власти.

Баки смотрит на него и дышит так часто, будто готов разреветься.

— Я рад, что смог помочь тебе убедиться в этом, — в заключение говорит Земо, и Баки прижимает его ладонь к своим глазам, прячась за ней, чтобы спрятать ото всех свои слезы.

Земо молча позволяет ему эту слабость.

Он берет кофе другой рукой и смотрит в окно.

Он никогда не расскажет Баки о том, как в тот день, когда, сидя в тюрьме в Берлине он узнал, что Барнс в числе пропавших после Щелчка, спрашивал себя, насколько в этом виноват он. Или как уже потом, в Рафте, осторожно отбирал из новостей крупицы информации о его судьбе и карьере. Барон не хочет думать, что им двигало тогда чувство вины.

Он до сих пор предпочитает считать, что он немного одержим этим бывшим Зимним Солдатом.

И тем, чтобы делать его счастливым.

Chapter Text

Артер @Alaspapilio

Ветра почти нет, и снежинки медленно парят над ним, колыхаемые его дыханием, прежде чем все равно падают ему на лицо. Их холод коротко обжигает горячую кожу быстрыми злыми поцелуями, прежде чем они тают. Небо над ним серо-сизое, знакомое, низкое. И все вокруг белое и серое.

— Не возражаешь, если я спрошу: ты осознанно предаешься здесь декаденству, или я все же не зря искал тебя несколько часов? — спрашивает голос Земо, когда его тень падает на лежащего на спине в снегу Баки.

Баки молчит.

Баки смаргивает снег с ресниц и смотрит на Земо. Тот в своей обычной шинели с горностаевым воротником, но без шапки. Снежинки прячутся в его в волосах. Лицо сосредоточенное и встревоженное.

Баки знает, что все это действительно происходит, правда. Но эта правда похожа на сон.

Поэтому он протягивает к Земо руки и, когда тот наклоняется над ним, чтобы помочь встать, хватает за кашне и роняет не ожидавшего такого барона на себя.

— Это все сон, — говорит он, притягивает Земо к себе и целует в прохладные губы, нежно и самозабвенно. —- Все это сон.

Вес тела Земо на нем такой приятный, комфортный, что Баки действительно хочется уснуть. Чтоб их обоих замело снегом и можно было спать до весны.

Но Земо приподнимается над ним и очень серьезно смотрит Баки в лицо, будто по каким-то неведомым самому Баки признакам пытается определить, что с ним не в порядке. Баки льстит то, как много Земо думает о нем, льстит то, что он беспокоится. Глаза Земо кажутся ему такого красивого цвета.

— Займись со мной любовью прямо сейчас, — предлагает он и обнимает Земо ногами, а когда тот не реагирует на провокацию мгновенно, идет на подкуп: — Я тебя согрею.

— Мне нравится твоя идея. И нравится то, какое определение ты использовал для описания процесса, —- говорит Земо и его теплое дыхание касается губ и подбородка Баки. — Но я действительно искал тебя несколько часов по всему парку, прежде чем нашел в этом поле. Сейчас я предпочел бы оказаться за надежными стенами с закрытой дверью. И заняться любовью все же в доме, а не среди заснеженной пустоши. С каким бы уважением я не относился к маньеризму, я уже не так молод для подобных этюдов на природе.

Баки огорченно вздыхает, а потом раскидывает руки и ноги и с полминуты делает снежного ангела на земле, прежде чем наконец подняться самому и помочь встать Земо.

Они дружно отряхивают друг друга от снега: плечи, спины, даже волосы. А потом Баки наклоняется и еще раз целует Земо в губы.

—- Мне очень спокойно в этом сне, — благодарно говорит он. — Я не хочу сейчас просыпаться.

Chapter Text

— Хватит осторожничать, — властно произносит Земо и кладет свою ладонь поверх руки Уокера на затылке Баки. Смотрит прямо в глаза нечитаемым темным взглядом. Его голос — голос полковника, корректирующего действия одного из подчиненных ему капитанов. Его голос — голос постоянного партнера, который делит своего любовника с посторонним. Куколда. — Ему сейчас нужен грубый секс. Ты можешь дать ему то, что ему нужно.

Баки ворчит, но Земо давит на ладонь Уокера, тот рывком вжимает голову Баки себе в пах, так что он давится и задыхается.

— Да, так, — одобрительно кивает Земо и гладит Уокера по плечу.

Баки у их ног хрипит, давится, глотает. Его горло так божественно, безумно прекрасно массирует Джону головку члена.

— Значит, вот как ты любишь? — хрипло спрашивает Джон, зарывшись пальцами в густые волосы Баки, буквально натягивая его на себя.

Баки быстро моргает, чтобы стряхнуть с длинных ресниц слезинки, и смотрит на него снизу-вверх бессмысленным, поплывшим взглядом. Он отчаянно возбужден, но даже не пытается коснуться себя. Это Джон тоже видит.

— Учти, я точно знаю, сколько такие, как мы, могут выдержать без кислорода, — почти угрожающе предупреждает Джон и позволяет себе больше не следить за реакциями Баки, а просто довериться непомерной, все нарастающей алчности, желанию, страсти. И просто трахать. Иметь лицо. Ебать рот. Трахать голову.

У него не было секса уже несколько лет.

Сначала Оливия наконец забеременела, и он ответственно относился к тому, что врачи не рекомендовали им рисковать. Затем она восстанавливалась после родов, и они даже спать стали в разных комнатах, потому что она не хотела отходить от ребенка.

Потом она подала на развод.

И с тех пор его даже и не влекло ни к кому. Его прокачанное сывороткой тело исправно работало, требовало своего. Но вполне удовлетворялось механическими движениями его собственной ладони.

Он злился на себя. Но стоило представить себе близость с женщиной, он вспоминал Оливию, и его снова затягивало в водоворот самобичевания, сожалений, раскаяния, вины и обиды.

Даже при том, что она не была единственной в его жизни. У него были и другие. Даже когда он уже ухаживал за Оливией, другие случались. Но после свадьбы много лет он был ей верным мужем.

А теперь стал бывшим мужем.

Когда он кончает, Баки стонет и вцепляется в его ноги, пытаясь отстраниться. Джону хочется удержать его, смотреть, как он давится и захлебывается на члене, но в то же самое время, он без колебаний позволяет Барнсу отпрянуть назад и с жадностью глотать воздух.

— Отвык от суперсолдатского напора, Джеймс? — сладким голосом спрашивает Земо, наклоняясь над ним, гладит Баки по волосам, заставляя поднять залитое слюной, спермой и слезами лицо. — Изнежил я тебя, заласкал?

— Даааа, — хрипит Баки и вцепляется ему в ногу, прижимается к пижамной штанине лицом.

Продолжая гладить его по голове, Земо сбрасывает домашнюю туфлю и наступает босой ступней ему в пах.

Барнс единственный из них, кто полностью раздет. На Земо — распахнутый халат и пижамный штаны. На самом Джоне — футболка и приспущенные боксеры.

Скуля, как собака, Барнс трется о ступню Земо и умудряется получить оргазм от подобных специфических ласк. Земо гладит его по загривку, шепчет что-то ласковое на своем родном языке, наклоняется и целует в мокрый красный рот.

А потом поворачивается к Джону и смотрит на него очень прямо и однозначно.

— А со мной тебе придется быть аккуратным. Справишься, Уокер?

Джон сглатывает, еще сам не вполне веря, что правильно понял, но решительно кивает.

Барнс стаскивает с Земо штаны, и тот, легко переступив через них, подходит к Джону. Нажимом руки заставляет его сначала отступить к кровати, а затем сесть на нее.

Забирается к нему на колени и расправляет халат.

А потом сзади оказывается Баки, утыкается лицом в плечо Земо, в то время, как его правая рука пробирается к нему под халат. Земо довольно ахает и прогибается, и Джон понимает, что Баки смазывает и растягивает его сзади. А потом Земо привстает, рука Баки находит снова вставший член Уокера и направляет его в тугое и тесное.

У Джона темнеет перед глазами от удовольствия. Он не помнит, когда последний раз занимался с кем-то анальным сексом. Ощущения кажутся неописуемыми. И он только чувствует и смотрит на этих двоих.

— Сиди ровно. Не двигайся, — тихо произносит Баки и смотрит ему в лицо. Джон кивает, подчиняясь без возражений.

Земо просто дышит открытым ртом и еле слышно постанывает, опрокинувшись на Баки позади себя. А потом Джон видит, как черная ладонь с золотыми прожилками ложиться поверх диафрагмы барона, пальцы по-хозяйски широко расставлены.

— Горе! — жарко выдыхает Баки в волосы Земо и буквально поднимает его, почти что сняв с члена Джона. — Доле, — шепчет Баки и опускает его.

Барон стонет и принимает в себя столько, сколько принуждает его взять Баки.

— Горе, Слатко! Доле! Горе-доле! Горе-доле! Брже, — Баки направляет Земо, как куклу, и его тесные внутренние мышцы выдаивают из Джона, кажется, все, что он может дать. И все же ласкающий себя в процессе барон все равно кончает первым.

Баки жадно, глубоко целует его, снимает с Джона и укладывает на кровать, а потом раздвигает Джону колени и снова берется за смазку.

— Ты согласен? — очень серьезно спрашивает он. И Джон кивает раньше, чем успевает обдумать свое решение.

Все равно все в его жизни уже пошло не так, как он ожидал. Так почему бы не дать трахнуть себя помощнику и спутнику прошлого Капитана Америки. Тому чьего уважения и признания он когда-то искренне хотел добиться. Будто бы вместе с титулом и щитом ему причиталось получить и такую же верную дружбу от Баки Барнса, которая была у них с Роджерсом. Будто ему мало было верной дружбы Лемара.

От Барнса не получил тогда даже элементарной вежливой симпатии. Только очень много гнева и раздражения.

А потом все окончательно поломалось. Лемар погиб, его отстранили…

Пальцы Баки в заднице удачно отвлекают его от всех этих мыслей. Ладонь Земо гладит его напряженное плечо. Он закрывает глаза и окончательно уступает, позволяя себе просто чувствовать. Просто быть.

И надо отдать ему должное: Барнс прекрасно чувствует партнера. Он внимателен и нежен, пока Джон привыкает; и без лишних подсказок ускоряется, его движения становятся более резкими и жесткими, когда Джону хочется большего.

Перед самым оргазмом они трахаются, как суперсолдаты, самозабвенно, пьяно, бездумно, будто их несет каким-то потоком.

Земо смеется над ними и поочередно целует обоих.

После они лежат все втроем на широкой кровати. Баки и Джон курят, Земо им это позволяет.

Джон слушает свое тело, и ему удивительно от того, что даже несмотря на небольшой дискомфорт. оно ощущается прежде всего довольным. Удовлетворенным. Насыщенным. Благодарным.

У него немного не укладывается в голове ни то, с кем он сейчас, ни то, что именно с этими людьми он занимался сексом. И именно так.

Все это кажется каким-то невозможным и диким.

Но Джон честный человек, он не может отрицать того, что впервые за последние годы ему наконец хорошо. Ему спокойно.

Он не берется предположить, о чем думают эти двое, но, когда Земо наконец нарушает тишину, он спрашивает:

— Боль отступила, Джон?

Он мысленно повторяет этот вопрос самому себе. И разрешает себе признать, что, согласившись на внезапное и безумное предложение Барнса, ни о чем не жалеет. Как бы ни называлось то, чем они трое только что занимались, он действительно впервые сумел ненадолго забыть свою вину перед Лемаром и его семьей, перед Оливией и сыном, свой гнев и свою обиду на страну, которой столько служил; свой внезапный взлет и столь же стремительное падение; забыть все, что невидимо для окружающих грызет и мучит его каждый час, каждый день.

— Да, спасибо, Земо. Спасибо, Баки. Сейчас не больно, — глухо произносит он и смотрит на этих двоих, которых тоже непонятно какими-путями свела судьба и положила в одну постель. И в мягкости их поз ему видится отражение его собственной. Как будто эти двое тоже лечатся телами друг друга от сожалений, вины и еще тысячи самых разных видов боли.

Chapter Text

— Пушок? Снежинка? Малыш? — перебирает Баки вслух имена, зарывшись пальцами в крошечный белый комочек из длинного пуха и с огромной нежностью почесывая его.

— Фелиция? — предлагает Земо с интересом наблюдая за тем, как его Зимний Солдат буквально плавится от нахлынувшего обожания к крошечной кошечке, которую он принес к ним домой у себя под курткой. — Принцесса? Мария-Антуанетта?

— Нет, — однозначно мотает головой Баки. — Ты разве не видишь, какая она? Она как ангел, как облачко.

— Горлица? — не настаивая на своей версии фантазирует Земо. Ему особо не случалось давать клички животным. Единственное имя, которое он выбрал, было имя его сына, и то он прислушался тогда к супруге и отказался от многовековой семейной традиции давать потомкам имена наиболее именитых предков. Как обычно, подвел отца.

— Снежинка. Пушок. Облачко. Ангел мой. Счастье мое, — воркует как горлица сам Баки, не в силах наглядеться на свою помойную безродную кошечку. — Радость моя. Альпина. Я буду звать тебя Альпина. Потому что нет никого чище и светлее тебя. Моя девочка.

— Альпина, — повторяет Земо.

И думает об ослепительно белых вершинах Альпийских гор, в ущелье которых Барнс когда-то лежал, засыпаемый снегом, еще живой, но, наверное, уже понимающий, что помощь к нему не придет. Лежал, смотрел вверх и видел парящих в небе ангелов.

— Альпина, девочка, — говорит Земо котенку и сам осторожно касается ее белой круглой головки. — Ты даже и не представляешь, какой замечательно храбрый и добрый человек тебя подобрал. Самый светлый и лучший из всех. Обладающий прежде всего удивительной силой сердца. Способный на самую сильную любовь и заслуживающий ничуть не меньшей любви в ответ. Всегда помни об этом.

Крошечная кошечка открывает небесно-голубые глаза и оценивающе смотрит на Земо. Будто спрашивая его, а сам то он достоин быть рядом с Барнсом. Оценивая его. Но, наконец, зевнув и показав крошечные белые зубки и ярко-красную пасть, она дает ему свое одобрение.

Chapter Text

Артер @Alaspapilio

— Жжжжеланье. РжааавОй, — звучит в темноте знакомый чуть шипящий голос с жутким акцентом. — Земнадьцать. Разьсвет.

Все тело Баки все еще слабое и вялое после препарата, который ему вкололи в шею в машине. Доза там, вероятно, была слоновья. Его руки и ноги трясутся от слабости, когда он усилием заставляет себя подняться на четвереньки. Он в каком-то подвале. Кругом цемент и металл. На одной стене зеркало. Камера для допросов?

Баки мотает головой. Пытаясь привести мысли в порядок и понять, что происходит. Зрение чуть-чуть проясняется и он видит знакомую фигуру в глубине комнаты.

— Печшш, — шипит Земо, Баки дергается и начинает задыхаться.

Он не может поверить в то, что происходит. Код больше не работает. Его освободили от кода. Он четко знает это. И Земо это знает. Код бесполезен. Да и к чему Земо пытаться снова превратить его в Солдата с помощью кода? Они же помирились и простили друг друга. Научились доверять. Сблизились, стали чем-то большим…

— Дьевять, — Земо делает шаг вперед и очень внимательно смотрит ему в лицо.

Баки знает этот взгляд. Это разговор без слов. Одним лишь взглядом Земо говорит ему, что он должен довериться и подчиниться.

— Доброкачественный.

Земо выдавливает из себя слишком сложное и затейливое для него славянское слово.

И это не то слово!

Они оба знают, что слово не то.

Баки перестает трястись, собирает волю в кулак и судорожно дергается на одном месте, искренне надеясь, что Земо поймет, что это он вот так всем телом кивнул.

— Возьвращьенье на Рёдину, — удовлетворенно произносит Земо, а затем так же чувственно, как делал это несколько раз в постели, выдыхает: — Одьин. Грюзовой вагон.

Крупно дрожа, Баки поднимается на ноги и замирает, наклонив плечи вперед, массивный и тяжелый по ощущениям, как будто из ниоткуда в его теле возникло еще фунтов сорок веса. Какой-то частью сознания он отвлеченно осознает, что на нем такая же черная форма, высокие ботинки, как были в ГИДРЕ. Он не знает, где ее достали те, кто его похитил. Но… его телу комфортно в знакомой броне, как во второй коже.

— Доброе утро, Солдат, — на удивление четко завершает код Земо, и рот Баки сам открывается, выдавая привычную формулу:

— Я готов отвечать.

Сам звук этих слов будто бы наполняет все тело искренней дрожью предвкушения. Страстным жжжжеланьем получить наконец приказ.

— Ко мне, — говорит Земо и, когда Солдат без колебаний подходит к нему, так же невозмутимо приказывает: — На колени.

Солдат с наслаждением подчиняется, и тут же рука Земо зарывается ему в волосы, с нажимом гладит его вниз по затылку.

— Изгубљенче, — с чувством вздыхает Земо. — Дошао сам да те спасем.

Баки жадно слушает его. Все славянские языки похожи. Он понимает.

— Как? — глухо спрашивает он, прижимаясь лбом к бедру Земо. В голове у него начинают мелькать смутные картинки помещений, через которые его тащили сюда, множества вооруженных людей в боевой амуниции. — Против нас у них есть целая армия, мой барон. Слишком опасно.

— Опасност је овде само за њих, — пожимает плечами Земо и поднимает его лицо за подбородок — Je имамо Зимског Војника.

И та уверенность, с которой Земо произносит его имя на своем родном языке — уверенность в нем и его силах во взгляде Земо, ощущается будто допинг.

Ему не нужен код, чтобы делать его Зимним Солдатом. Глубоко внутри Баки, наверное, всегда это знал. Код нужен только чтобы подчинять его волю. Зимним Солдатом его делает вера тех, кто считает его таковым. И его собственная.

Земо это тоже давно понял.

Руки Баки как в каком-то священнодействии скользят вверх по ногам Земо под его кителем. Туда, где он находит оружие.

------------

Позже они сидят в машине, и Баки очень старается влажными салфетками стереть с себя кровь.

— Как ты нашел меня? Что все это было? Как ты сумел добраться до меня даже в камере? — хмуро, но на самом деле скорее ошарашенно спрашивает он.

— Есть люди, которые до сих пор верят в то, что Зимний Солдат — это вундервафля, с помощью которой они смогут решить все свои проблемы, — тихо вздыхает Земо и достает ему новые влажные салфетки, потому что те, которыми пользуется Баки уже просто размазывают кровь, не стирая ее. — К несчастью, в остальном это вроде бы неглупые люди с ресурсами, и они сумели добраться до тебя. К счастью, они верят в то, что тебя все еще можно активировать с помощью кода. Так что я предложил им его продать.

От спокойного тона, которым Земо говорит это, у Баки глубоко внутри все сжимается. И так остро хочется верить в то, что Земо потому так легко и говорит об этом, что на самом деле никогда его не продаст.

— Но почему они пустили тебя ко мне?

— Я сумел их убедить, что ты все время под кодом. Поэтому для передачи тебя нужно сначала деактивировать. Ну, а дальше, — Земо гордо улыбается, — ты сам все сделал.

Баки смущается, надеясь, что хотя бы не краснеет сейчас.

— Ну хоть деньги они тебе успели перевести прежде чем я всех там убил? — спрашивает он.

— Конечно, милый, — Земо смотрит на него с гордостью и теплом.

— Сможем позволить себе на них отпуск? — Баки очень хочется сейчас уехать отсюда. Просто уехать вместе с Земо как можно дальше.

— Обязательно, дорогой, — отвечает Земо и кладет руку ему на щеку, заставляя смотреть в глаза. — Мы сможем позволить себе все, что захочешь. И даже немножечко больше. Потому что ты у меня бесценный. Бесценный и неоценимый. В этом и есть твой главная опасность.

Chapter Text

Глаза и вся верхняя половина лица Баки закрыты плотной светонепроницаемой повязкой, но он мгновенно узнает узкую уверенную руку, коснувшуюся его между лопаток. Он даже может разобрать два обручальных кольца на безымянном пальце. Парное одному из них он носит на собственном безымянном пальце.

Баки рад прикосновению этой руки.

— Последний раз тебя спрашиваю: ты хорошо все обдумал? Ты уверен, что действительно этого хочешь? — очень тихо произносит голос Земо у него за спиной.

Баки твердо кивает, потому что слышит в этих словах самое главное: решение принадлежит ему. Все, что случится, будет по его воле. И даже больше…

— Помнишь стоп-слово? Стоп-жест?

— Оймякон, — без колебания произносит он и показывает правой ладонью нужную комбинацию движений.

— Хорошо, — после секундного колебания соглашается Земо, и у самого горла Баки щелкает карабин: Земо прицепил поводок к его ошейнику.

С этого момента голову Баки начинает заполнять молочный туман.

Он подчиняется. Это — то, что он умеет лучше всего.

Следует за Земо, ориентируясь даже больше на звук его шагов, чем на натяжение поводка.

Он совершенно обнажен и это естественно. Он не думает, где они, какое расстояние преодолевают. Не обращает внимания на то, что они выходят из одного здания, проходят под открытым небом и входят в другое. Когда они наконец останавливаются, Солдат буквально кожей ощущает на себе ожидающие взгляды людей. Мужчин.

Семь или восемь человек. Он не будет считать. Он не собирается запоминать их габариты и запахи. Они с Земо говорили об этом заранее.

Сегодня он просто плоть, которая примет все, что эти незнакомцы дадут ему.

От предвкушения у Баки рот наполняется слюной, жарко тянет в животе, и внутренние мышцы начинают ритмично сжиматься вокруг пробки внутри.

В нем столько смазки, что приходится напрягаться, чтобы она не выскользнула от этого.

А еще он возбуждается. Прямо у них на глазах.

/Жадная сука./

Земо касается его плеча, коротко сжимает, потом направляет.

Баки подсознательно ждал, что для начала они поставят его на колени. Но он слышит, как Земо садится в глубокое кресло. Сам Баки оказывается справа от него и, подчиняясь натянувшемуся поводку, наклоняется вперед, пока не ложится поперек. Его бедра и грудь опираются на высокие подлокотники. Он чувствует тепло Земо под своим животом. Левая рука Земо гладит его по шее и голове, правая опускается поверх скованных за спиной у Солдата рук. Пальцы Земо сплетаются с пальцами живой руки Баки.

У них есть парные обручальные кольца.

Его статус теперь совершенно не тот, что был в ГИДРЕ.

Баки помнит об этом, когда мозолистые руки мнут и растягивают его ягодицы. Когда его с силой хлещут ладонью по заднице. Еще и еще.

Такая прелюдия ему нравится. Баки ахает и скулит, подставляясь под грубые руки. Его хлещут до одури, потом выдергивают пробку и после пары секунд открытости и пустоты с силой вгоняют металлическую затычку обратно. Выдирают, вгоняют, выдирают, вгоняют.

Баки глухо воет от остроты ощущений и с благодарностью стискивает пальцы Земо.

А потом пробку отшвыривают прочь, и на его дырку давит горячий член. Солдату сладко, и он играется, сжимаясь, не давая загнать себе сразу. Но невидимый партнер снова хлещет его по пылающей правой ягодице, а потом запускает руку вниз и сжимает его член. Бесцеремонно.

Тело Солдата сдается быстрее, чем он понимает, что происходит. И вот он уже заполнен. Заполнен жаркой толстой грубой мужской силой, движением, трением. Рывками.

Сознание того, что он не знает, кто это делает, и того, что Земо, наоборот, знает и прямо сейчас наблюдает, как его трахают в реальном времени, скручивается душной жаркой петлей в паху. Солдат кончает о подлокотник кресла и потрясенно благодарно скулит, потому что партнер не останавливается и продолжает трахать его, только увеличивая напор и скорость, пока сам не проливается обильно и мокро ему внутрь.

Следующий мужчина вцепляется ему в волосы, резко вздергивая его назад и одновременно врываясь сзади. Сразу несколько рук вцепляются в его грудь: мнут сами сиськи, бесцеремонно щиплют и оттягивают соски. Натурально терзают их, не сдерживаясь ни в чем, как большинство мужиков почему-то всегда мечтают обращаться с сосками.

Баки чувствует, что пальцы Земо гладят его живую руку, сжимают и потирают ладонь, будто проверяя, что он здесь, с ними, не провалился в воспоминания, не выпал из реальности…

Баки молча кивает ему несколько раз и окончательно расслабляется в руках незнакомцев.

В него кончают, его хлещут по ягодицам и по лицу, Снова толкают на подлокотники кресла и теперь уже двое пристраиваются к нему с разных сторон. Солдат послушно сосет грубые пальцы во рту и с благодарностью принимает сменивший их член.

Мужчины сзади него сменяются. Те, кому пришлось ждать своей очереди, еще нетерпеливее и настойчивее первых.

Внутри знакомо болит и жжется от бесконечного трения, но он с жадностью сжимает каждый новый член у себя внутри, чтобы получить больше ощущений. Кому-то из них удается попасть по простате, и его тело взрывается удовольствием. Другим не удается и весь этот секс-марафон превращается для него в балансировку на грани и жадное ожидание следующего удачного попадания.

От бесконечной ебли в оба отверстия, нехватки кислорода и ощущения грубых рук на своем теле он кончает снова и снова.

Это именно та стадия падения, деградации, которую он так стыдно любит.

И даже немножко больше.

Потому что рука Земо с двумя кольцами на безымянном пальце постоянно касается его руки, контролируя его состояние. По каким-то неведомым самому Баки признакам проверяя, что сознание Баки все еще здесь.

У Баки болят яйца и член, возбуждение все не отпускает его, хотя он уже не может больше кончать. Бархат кресла весь мокрый от его семени. Но пальцы Земо бережно сжимаются на его пальцах, и Баки хрипит, мычит и кончает снова.

От невозможной благодарности.

Потому что у него никогда не было такого. Потому что, когда в ГИДРЕ хендлеры отдавали его своим людям на потеху, ни один из них никогда и не подумал бы держать его при этом за руку, проверяя, чтобы с ним все было в порядке.

Ну а после… Баки никогда не посмел бы попросить Стива о подобном. Он бы просто не пережил, он умер бы от стыда, если бы Стив выслушал его просьбу и отнесся к ней с пониманием. Баки просто и представить себе не может, как это было бы — с ним.

Но с Земо даже такая хрень получается идеально.

Баки трахают по кругу полные незнакомцы, кончают на него и в него, и он сам кончает под ними, пока Земо держит его за руку и контролирует весь этот пиздец.

Баки так благодарен ему, что у него больно в груди.

И это лучшая боль из всех возможных.

—--------------

Много после они лежат в постели в охотничьем домике Земо. Баки отмыт, осмотрен и напоен. Проводивший неведомых гостей Земо возвращается к Баки, переодевается в любимый халат. Залезает к нему в кровать.

— Это то, чего ты хотел, дорогой? — спрашивает он.

— Да, спасибо, спасибо, — Баки ловит его руку и прижимает ее к своим губам. — Это было безупречно. Это было именно то, что мне было нужно. Спасибо за то, что организовал все это. Ты… ты просто лучший.

— Так или иначе, дорогой, — Земо гладит его по влажным после душа волосам, наклоняется и нежно, легко целует в губы: — я всегда дам тебе все, что ты захочешь.

Баки хочется спрятать лицо, он краснеет. Они оба хорошо понимают, что суперсолдатская сыворотка сделала Баки суперебливым. А Земо всего лишь обычный человек. Но, по счастью Баки, не чужд экспериментов в постели, довольно изобретателен в применении различных игрушек (хотя это уже совсем другая история) и готов даже организовать для него такое, как то, что они сделали сегодня.

Баки просто тает от благодарности. Никто и никогда не заботился о его нуждах так хорошо. Баки просто не знает, что и сказать, чтоб как-то выразить свою благодарность. Поэтому брякает первое, что пришло ему в голову.

— Гельмут, а кто были все эти люди?

—- Оооо, — выдыхает ему в плечо Земо, и Баки чувствует довольную улыбку у него на губах. — Это были люди, в преданности которых я настолько не сомневаюсь, что готов был разделить с ними твое тело.

Chapter Text

— Что это за хрень? — гадливо спросил Баки, вытащив из-под себя фиолетовую тканую маску, оказавшуюся на переднем сиденье кабриолета Земо.

— Похоже на носок для лица, — подал сзади голос Сэм.

Баки болезненно поморщился. Он помнил, как до ухода Стива Сэм любил разряжать обстановку легкомысленными шутками и остротами. Тогда они казались по большей части удачными.

Теперь у Баки физически челюсти сводит от того, насколько неестественно и не смешно это звучит.

— Это балаклава, Сэм. Их так называют со времен Крымской войны тысяча восемьсот пятидесятых годов. И, насколько мне известно, американская армия пользуется тем же международным термином для обозначения данного элемента военной экипировки, — сдержанно отвечает рядом Земо, но Баки отчетливо улавливает за вежливо ироничным тоном раздражение. Продолжая рулить в лабиринте контейнеров одной рукой, Земо забирает маску у Баки и неожиданно прячет ее у себя под кителем на груди. Как что-то ценное.

Баки решительно не хочет иметь ничего общего с бароном-террористом, но слова вылетают у него изо рта раньше, чем он успевает над этим задуматься.

— В ГИДРЕ у меня тоже была маска. Но не такая. Пыльник на нижнюю часть лица и защитные очки.

— Я в курсе, — кивает Земо, не глядя на него. — Не знаю, что подтолкнуло их к такому выбору вместо более логичной для сокрытия личности балаклавы, но, возможно, тут сыграла роль сама знаковость твоего образа Зимнего Солдата. Один единственный, а не один из многих.

— Меня особо не просвещали, — ворчит Баки. — Что выдавали, то и носил.

— Скучаешь по этому? — нарочито невинно спрашивает барон.

— Да нихуя!!! — срывается Баки. Он слишком хорошо помнит то, как некомфортно было дышать в этом наморднике, как у него порой кружилась голова от нехватки кислорода, как она пахла внутри его кожей, его дыханием. Как в наказание за провинности его заставляли носить ее даже в камере. Как его клали в криостаз прямо в маске…

— Нахуй! Нахуй маску!!! — шипит он, едва понимая что говорит.

— Баки! Баки! Тебе не хорошо?

— Дыши, Джеймс, просто дыши. Прикоснись к своему лицу, почувствуй пальцами то, что не счел нужным сегодня бриться с утра. На тебе нет маски.

Голоса звучат рядом и одновременно как-то далеко.

— Блядь, — глухо ругается он по-русски, поняв, что реально послушался и трогает обеими руками свой подбородок. — Блядская маска.

— Успокойся, Джеймс, — выдыхает Земо. — Ты больше не обязан носить ее. — Земо снова отпускает правой рукой руль и однозначно гладит Баки по ноге над коленом. — Теперь твоя маска — твое ворчание и недружелюбность.

— Полегче, Земо, — одергивает его сзади Сэм. — У него только что был приступ паники, отстань от него.

— Пожалуй, ты прав, — неожиданно легко соглашается с ним барон и убирает руку. — И знаешь что, Джеймс? Мы больше, чем символы, которые нам навязывают. Так что, — он достает свою маску из-под кителя и легко выбрасывает ее из машины, — нахуй маску. Пора стать самими собой.

Chapter Text

Конечно, Баки много раз приходилось бывать на кладбищах Старого Света, но после недавнего посещения Гленвуда разница как-то особенно бросается в глаза. Вопиющее неравенство между торжественными захоронениями, склепами и статуями родовитых семей и скромными могилами простых граждан, деревянными крестами под треугольниками маленьких крыш, а кое-где и бетонными обелисками с облупившимися от времени советскими звездами. Будто вся непростая история маленькой восточно-европейской страны перемешалась на одном погосте, где уже все равны перед смертью.

А еще тут очень много больших старых деревьев. Они буквально идут по лесу, заполненному могилами.

На самом деле Баки ожидал увидеть больше памятников, датированных пятым апреля две тысячи пятнадцатого года, когда Новиград вознесся в небо, чтоб рухнуть вниз, но барон объяснил ему, что после этого пришлось создать несколько новых кладбищ. Иначе всем просто не хватило бы места. Не каждая семья в Соковии могла позволить себе фамильный склеп.

Семья Земо могла. Поэтому его отец, супруга и сын покоятся с прежними поколениями Земо.

Высокая узкая постройка из темных гранитных плит похожа на часовню или на островерхую башенку. Отделка подчеркнуто строгая: несколько тонких колонн с каждого угла и гранитное полотнище ниспадающей ткани с высеченными на нем именами и датами.

— Выглядит очень… величественно, — тихо говорит Баки, потому что молчание Земо его изматывает.

Барон моргает, смотрит на него и будто выходит из транса. Оставляет белые каллы, перевязанные траурной лентой на специальном каменном выступе под именами.

— Величественно? Отец должно быть доволен, — с невеселой улыбкой произносит Земо. — Он любил рассуждать о чести и долге, достоинстве и наследии, о соответствии ожиданиям и статусе. О подвиге и идеалах, которые дороже твоей жизни. Очень много говорил о величии. Хотя в нем самом я сумел разглядеть его, только когда он погиб. — Земо поджимает губы и грустно улыбается. — Ты знаешь, Джеймс, мы не очень хорошо ладили. Я всегда был для него неудачным сыном. Но вот Карла он любил. Даже рожденного от таких безнадежных родителей, как мы с Хайке, и названного неподходящим именем — Карла он любил. Настолько, что бросился спасать без раздумий, и сам погиб вместе с ним.

Ветер шуршит в высоких старых деревьях. На ветках перекликаются птицы. Их так много на кладбище.

— Я раскопал их своими руками. Я тебе это тоже рассказывал. Моего отца и моего сына. Мое прошлое и мое будущее. А потом я нашел и Хайке. И у меня не осталось и настоящего.

Баки молча подходит ближе, кладет руку на спину Земо. Он знает: эта рана давно закрылась и зарубцевалась, но след от нее буквально перечеркнул жизнь Земо на до и после. Эта рана всегда будет частью его личности.

Гельмут поднимает голову и очень прямо смотрит в глаза Баки.

— Я хотел умереть, Джеймс, — признает он. — Ничто больше не имело смысла. Но потом я увидел в новостях, как благодарное человечество поет хвалебные оды Мстителям, празднуя их очередную победу. — Земо коротко хмурится, его рот на мгновение скорбно изгибается вниз как у трагической маски. — Я не верю в загробную жизнь, не верю в то, что там мы встретим наших покойных и будем держать перед ними ответ, как говорил отец. Но это не имело значения. Я понял, что не имею права просто умереть, не призвав к ответу человека, на котором лежала вина за столько смертей моих соотечественников. И моей семьи в том числе.

— Тони Старка, — мрачнеет Баки.

Но Земо только покачал головой.

— В первую очередь, его командира. Того, кто прекрасно знал, что Старк за человек. А значит, мог и должен был не допустить того, что стало источником катастрофы. — Земо хмурится, явно хорошо понимая, что Баки сейчас не согласен с ним. — Джеймс, я сам командир. И если у кого-то из моих людей проблемы с психикой, и он может в любой момент на своей территории начать стрелять в людей или закладывать бомбы, потому что ему кажется, что так он защищает своих, вина не только на нем, но и на мне. Потому что это я должен остановить его, прежде чем начнут погибать люди.

Баки молчит, потому что хорошо умеет чувствовать, когда от него не ждут ответа.

Он даже не знает, что он может сейчас сказать. В ГИДРЕ одних его командиров убивали на месте за куда меньшие провинности, в то время как другие спокойно доживали до глубокой старости, все увешанные орденами и медалями, хотя совершали такие чудовищные преступления против своих же, что даже Солдат с его напрочь зажаренными и отмороженными мозгами хорошо понимал, что так просто нельзя.

Но примерить подобное к Стиву он все равно не может. Стив не совершал ошибок, не делал неправильного выбора. Он просто не мог нести ответственность за проебы Старка.

Впрочем Земо, похоже, и не ждет от него согласия или возражений. Он просто вспоминает.

— Когда я начал претворять свой план в жизнь, я на миг увидел это… Нет, конечно, не настоящее величие, но самый краешек, скол величия, настоящей преданности в полковнике Карпове, — говорит он и просто признает: — Я пытал его, чтобы узнать про отчет от шестнадцатого декабря тысяча девятьсот девяносто первого года. Я не думал, что потребуется много усилий: ты бы видел, как он жил! Он совершенно деградировал, опускался все ниже и ниже. И все равно он держался до конца и умер, так ничего и не сказав мне, не предав ГИДРУ, которая давно оставила его на обочине, пожалев даже пули, чтоб его добить. С одной стороны, это было так глупо и жалко. Но, с другой, в этом было свое достоинство. Я думаю, ему не было стыдно так умирать. В его верности было свое величие.

Земо механически совершает крестное знамение и направляется по дорожке кладбища к выходу.

Баки думает о Васе Карпове. Товарище. Командире. Предателе.

Баки не знал, что его смерть на совести Земо. И не знает, что он чувствует по этому поводу.

— Именно из-за его упрямства мне и пришлось провернуть план Б: со взрывом в штаб квартире ООН и всеобщей охотой на тебя.

Баки поджимает губы и опускает голову. Он благодарен Земо за то, что тот хотя бы не оправдывается: говорит все как есть.

И все равно у него начинает зашкаливать пульс. Он не любит вспоминать о тех днях. Бухарест казался ему таким безопасным. День за днем этот город убеждал его, что можно чуть-чуть снизить планку постоянного ожидания угрозы. Что никому там нет до него дела, потому что там никому нет дела ни до кого. А потом все разом рухнуло. Из-за Земо. За Баки пришел спецназ и пришел Стив…

— Должен признать, тот факт, что я два года изучал Капитана Америку, не особо подготовил меня ко встрече с ним в реальности, — не замечая его состояния, продолжает Земо. — В материалах о нем оказалось слишком много пафоса и пропаганды. Да и просто вранья. Масштабы его фигуры сыграли не в его пользу. Как будто рассказывая всем подряд о том, какой он благородный, бесстрашный и жертвенный, историки не преувеличили, а, наоборот, замылили и сгладили факты. В тот день, в Оймяконе, Капитан Америка превзошел мои ожидания. — Земо снова улыбается, но ни тени веселья и смеха нет в его жесткой улыбке. — Когда вы вышли из бункера вдвоем, я был уверен в том, что он убил Старка, разорвал его голыми руками прямо в его доспехе. Защищая тебя.

Земо останавливается, поднимает лицо к высоким густым кронам над ними и медленно вдыхает запах этого траурного леса. А потом поворачивается к Баки с видом режиссера, пьесу которого актеры исполнили лучше самых смелых его ожиданий.

— Но Роджерс показал мне истинное величие. Он остался до конца человеком. Героем по сути, чего не удалось передать ни в одной из его биографий.

Баки останавливается, прижимает руку к груди: ему тяжело и больно дышать. Краем глаза он замечает кованую скамейку — одну из множества, стоящих вдоль центральной аллеи кладбища, на которую они как-то незаметно успели выйти. Баки ковыляет к ней и тяжело садится. Его тело едва слушается его.

Спустя, наверное, полминуты он понимает, что Земо заметил его отступление и вернулся за ним.

— Что ты хочешь, Гельмут? Для чего ты мне все это рассказываешь? — глухо спрашивает он. — Хочешь чтобы я понял, что тебе ни капли не стыдно за это? Так я знаю. Я на три четверти века старше тебя. Я старше твоего отца. Я видел так много дерьма, я пережил так много дерьма, Гельмут. И я сейчас не только про войны. Я… ты… ты сломал все то, что я смог собрать за те два года. Всю мою долбанную жалкую жизнь, которую я сумел построить. Попробуй себе это представить: когда ты по крупицам собирал в себе человека; убеждал себя, что ты человек; что ты можешь быть своим собственным, что можешь просто жить изо дня в день, что твои кошмары когда-нибудь кончатся. А потом в один прекрасный день кошмар накрывает тебя в реальности?

Баки страшно смеется, вскидывает голову и смотрит на Земо снизу вверх горьким и гневным взглядом.

— Если бы я не спрыгнул на подземную автостраду, они могли просто застрелить меня, Земо. Что бы ты делал тогда? Как бы ты тогда достал сведения об отчете за это поганое шестнадцатое декабря? Или ты думал: сыворотка склеит мне пробитую голову? В интерполе такие врачи, что меня опять откачают?

Земо молчит, только щурится. И это неожиданно заводит Баки еще больше. Желчь и яд подступают изнутри к горлу и комками выхаркиваются наружу.

— Блядь! Когда спецназ клал меня мордой в асфальт, а потом паковал в колодки, каких у меня даже в ГИДРЕ не было, я, блядь, думал: меня вырвет от ужаса. Если бы из Солдата не выбили все истерики уже очень-очень давно, я б рыдал в этой стеклянной коробочке, как трусливая сучка. Просто это очень хорошо из меня выбили. Поэтому я просто непрерывно рыдал и орал внутри, пока меня как коровью тушу на бойне возили из подвала в подвал. И на всякий случай жарили током.

Баки сжимает кулаки и смотрит на свои руки. Тогда у него еще был советский протез. Сплав стали и титана прекрасно проводил электричество.

— Каждый сраный удар будто новое обнуление, — хрипит Баки. — Если бы не опыт Солдата, я б там горло сорвал, я бы руки и ноги себе сломал, пытаясь вырваться.

— Выученная беспомощность, — тихо говорит Земо.

— Да! — кричит Баки. — А потом пришел ты и достал уродскую книжку. И все стало в пиздец раз хуже!

Земо присаживается перед ним на корточки, чтобы видеть лицо Баки, но не пытается коснуться его. И правильно. Баки плохо сейчас себя контролирует.

— Но это все оказались еще цветочки. Потому что Стив заставил меня рассказать, о чем ты меня спрашивал. И я рассказал ему о солдатах ГИДРЫ. Ты же так и планировал? Просчитал, что он бросится в Оймякон, лишь бы остановить безумного доктора и не дать ему спустить пять психопатов ГИДРЫ на мирных жителей. Можешь не отвечать, потому что, конечно же, Стив так и сделал.

— Все думали, что он спасает тебя от справедливого суда и возмездия, а он, как всегда, рвался спасать неблагодарное человечество, — признает Земо. — Герой, не ждущий наград.

— Да он ни секунды не колебался. Как же, там пятеро убийц-суперсолдат, каждый из которых валил и мордовал меня в одиночку! Мы шли туда умирать, Земо, понимаешь? Стив не колебался, потому что это было бы не зря. И подразумевалось, что я иду с ним. Ты понимаешь, он даже не сомневался, что я такой же. Что я с чувством выполненного долга умру за тех людей, которые с радостью сдали меня буквально днем раньше.

Земо молчит и внимательно смотрит ему в лицо.

— Оймя-сука-кон, — стонет Баки, не чувствуя, что у него по щекам начинают течь слезы. — Четыре пятых моих кошмаров про это место. Про эту долбанную дыру в жопе мира. И я сам привел туда Стива. Показать ему, как я жил. Показать мою, сука, блядь, вторую Родину. Весь этот мрак и срак, бесконечную безнадегу и отчаяние. Земо, ты хоть можешь представить себе, что я чувствовал, когда вел Стива туда, где на стенах схемы моего вскрытия висели в качестве наглядных инструкций? Блядь, да я держался только на том, что мы скорее всего там сразу погибнем — уж я-то во всяком случае точно — и мне не придется потом это с ним больше никогда обсуждать. Глядя ему в глаза говорить про весь этот панцирный ужас, злую нищету русских, это мерзкое убожество и ощущение одной огромной тюрьмы на всех: для охраны и для нас. Кресло! Блядь! Криокамеры! Блядь! Стив все это видел. Все! — Баки начинает истерически мелко смеяться. — А потом еще немного больше: долбанную запись, как я замочил Говарда Старка с его женой. Спасибо, Земо, это был мой долбанный ад. Чтобы Стив воочию посмотрел, каким я был послушным бойцом ГИДРЫ. Спасибо, блядь, меня в ГИДРЕ использовали как бездушную вещь, и ты поступил со мной точно также. Просто всунул меня между Стивом и Старком, чтоб они сцепились из-за меня. Молодец, Земо. Ты отомстил. Ты сломал Мстителей. Ты наказал Стива и Старка. Ты их, блядь, поссорил!

Баки начинает икать от смеха, и Земо протягивает ему фляжку с крепким бренди. Баки пьет без вопросов, как воду.

— Молодец, Земо, — еще раз повторяет он. — Очень круто и мощно получилось. Твой папа тобой гордится с того света. Даже моя старая рука пошла в расход ради твоего плана. Блестяще! Супер! Охуеть какое большое тебе спасибо! Я сплю с гением. С ебанным гением мести. Как так получилось? Что я за тряпка? Как получилось, что я простил тебя???

Земо подается к нему, опускаясь на одно колено, чтоб оказаться ближе. И Баки, рыдая, утыкается ему в плечо, обнимает за плечи, вцепляется крепко и просто плачет очень-очень долго. Пока у него не кончаются слезы и силы.

— Джеймс, — очень ласково произносит наконец Земо, и в его голосе звучит ответная боль. Боль от того, через что он заставил пройти Баки. — Я не ждал от тебя прощения. Я хотел, чтобы ты убил меня, прежде чем мне придется вернуться в тюрьму. Да, я использовал тебя снова. И после еще несколько раз. Но в процессе я понял одну вещь, — Земо мягко отстраняет Баки и достает из кармана кителя маленькую коробочку, — я уже не представляю своей жизни без тебя. Когда тебя нет рядом, мое существование теряет весь смысл. Поэтому позволь мне посвятить остаток своей жизни тому, чтобы загладить мою вину перед тобой. Позволь мне каждый день делать твою жизнь лучше.

— Что? — Баки смотрит на Земо, стоящего перед ним на одном колене с характерной коробочкой на ладони, и его снова начинает трясти истерический смех.

— Джеймс, я прошу твоей руки. Я хочу оформить наши отношения официально, — не смущаясь и не краснея говорит Земо и открывает коробочку.

В ней действительно лежат обручальные кольца, и Баки начинает казаться, что все происходящее это какой-то бредовый сон, настолько все это бредово и неправдоподобно.

— Ты серьезно? — почти стонет он, понимая, что несмотря на весь пережитый ужас и боль, которые он перед этим вывалил на Земо, он скорее всего сейчас согласится. — Ты всерьез спланировал сделать мне предложение на кладбище? Почему?

— Потому что, если ты согласишься, то отныне и до того дня, когда я умру, лягу в гроб и мое тело закроют в том самом склепе, я буду принадлежать тебе, — невозмутимо отвечает Земо и знакомо склоняет голову к правому к плечу. — Я подумал, это будет величественно.

— Я ненавижу тебя, Земо, — ворчит Баки, берет большее из колец и одевает себе на палец.

Chapter Text

В клубе шумно и душно. Из-за постоянно мигающего освещения приходится часто смаргивать, чтобы не потерять объект из виду.

Джон раздражен, недоволен и считает, что они только впустую тратят время, потому что никакое прикрытие Аве в принципе не нужно. И вообще не совсем понятно, зачем Елене понадобилось отправлять их на это задание втроем? Разве только для того, чтобы скрыть тот факт, что им большую часть времени абсолютно нечем заняться?

Так или иначе Ава благополучно встречается со своим контактом и так же благополучно покидает чертов клуб.

Вот и вся миссия. Теперь можно уходить и им.

Со своей позиции наверху, у ограждения второго яруса, Джон высматривает Баки и не находит его у бара, где видел прошлый раз. Ищет глазами в толпе и видит его выходящим из туалета с каким-то незнакомцем. А может и не с ним, потому что Баки направляется обратно к бару, не обращая на мужчину больше никакого внимания, заказывает выпить и смотрит в упор уже на другого посетителя. Тот смотрит в ответ. Это крупный бородатый мужчина, немолодой, но накачанный и мощный, в хорошей физической форме. Он тоже смотрит на Баки. Его рот двигается, и Уокер на автомате читает по губам вопрос “Сколько?”. Что отвечает Баки, ему не видно, но мужик кивает, они оба поднимаются с мест и решительно направляются к уборной.

Джон отказывается верить в то, что он видит, и делать скоропалительные выводы.

Он уважает Барнса. Ему искренне хочется верить, что хотя их еще и нельзя назвать пока друзьями (да и неизвестно, захочет ли Барнс вообще кого-либо когда-либо еще назвать своим другом), но они, как минимум, хорошие коллеги. Товарищи по оружию.

Джон ждет, пока Баки выйдет, и смотрит, как он направляется прямиком к группе из трех молодых людей, обменивается с ними буквально парой фраз, и они все вместе следуют в туалет.

Это уже перебор.

Он спускается вниз по металлической лестнице, не обращая внимания на прикасающиеся к нему руки и задевающие его тела, пересекает море людей на танцполе и открывает ту самую дверь, за которой уже несколько раз скрывался Баки в компании разных мужчин.

После пульсирующего бита цветомузыки, атмосфера в уборной кажется какой-то приглушенной и ватной. Двое парней стоят возле раковин и негромко общаются между собой, третьего и Баки не видно. Но из одной из кабинок доносятся вполне характерные звуки, которые сложно как-то неоднозначно интерпретировать.

Не зная, что делать, Джон подходит к раковине, моет руки и несколько раз нервно брызгает себе на лицо.

Наконец дверь кабинки открывается, и оттуда выходит приятель тех двоих, на ходу застегивая ремень брюк. Еще один направляется сменить его, но Джон решительнее и быстрее.

— Вон отсюда! — говорит он парням, выдвигает вперед нижнюю челюсть и делает самое “гневнобычье”, как называл это когда-то Лемар, выражение лица.

Он заметно мощнее любого из них, и хотя их трое, а он один, выглядит он достаточно угрожающе, чтобы они предпочли не связываться.

Джон яростно дергает на себя хлипкую дверь туалетной кабины и видит Барнса в задранной футболке, с всколокоченными волосами и спущенными штанами.

— О, это ты? — Барнс выглядит слегка растерянным.

— Что происходит? — Джон хватает его за плечи и ощущает под ладонью твердый металл протеза. — Что ты творишь, Баки?

Барнс смотрит ему прямо в лицо и неожиданно кажется Джону таким… старым, усталым и измотанным. Он пробует улыбнуться, губы у него мягкие, мокрые и припухшие. Слишком яркие для мужчины.

— Не говори — не спрашивай, — пожимает плечами он.

Это звучит, как удар литавров. Ощущается, будто хук в солнечное сплетение. Джон ошарашен. Он не ожидал.

То есть не то, чтобы он не знал, о чем Барнс говорит. Просто это никогда не касалось его лично. И он никогда не думал об этом. Ему, честно, было не интересно. Ему даже трудно как-то сформулировать, как он относится к гомосексуалистам, потому что он всегда любил женщин, ну и ему как-то всегда было плевать на тех, у кого это не так.

— Джон? — тихо спрашивает Барнс и хмурится, встревоженно вглядываясь в его лицо.

Джон открывает и закрывает рот, а потом, он не может объяснить как и почему, он повторяет вопрос того бородатого у бара:

— Сколько?

Барнс на мгновение теряется, а потом улыбается неожиданно тепло, хоть и по-прежнему с нотой грусти.

— Задаром, — отвечает он. — Только запри дверь.

Сам не веря, что они реально сейчас сделают это, Джон послушно щелкает барашком, и видит, что Барнс собирается опуститься перед ним на колени. Джон удерживает его за плечи, толкает к стене и неуклюже целует в рот. Барнс сначала застывает, напрягается, а потом отвечает так искренне и охотно, что несколько минут они просто целуются и бестолково шарят руками по телам друг друга. Когда Джон наконец отстраняется, Баки улыбается ему, кивает и опирается локтями о бачок, наклонившись вперед. Откуда-то из-под куртки он достает презерватив и протягивает его Джону назад.

У Джона никогда не было секса в туалете. У Джона никогда не было секса с мужчинами. Или вообще анального. У него и секса без прелюдий не было давным давно. Наверно, еще с училища, когда он пользовался значительным успехом у многочисленных любительниц молодых кадетов.

Но сам механизм не вызывает вопросов. Он расстегивает брюки, достает член, натягивает резинку, плюет Барнсу между ягодиц, но там и так все выглядит блестящим и мокрым. А потом просто шагает ближе и направляет себя. Это не так просто, как с женщинами, если использовать специально предназначенное для члена отверстие. Это очень туго у входа, а потом сразу свободнее.

Барнс хрипит и закусывает губу, сам толкаясь ему навстречу.

— Не миндальничай, — почти огрызвается он.

Джон обеими руками вцепляется в его бедра и трахает торопливо и бездумно.

“Не говори - не спрашивай”, стучит его пульс.

После они уходят из клуба и возвращаются на базу, никак не упоминая того, чем занимались.

На самом деле первые несколько дней после случившегося Джон думает, что надо все-таки обсудить с Барнсом то, что между ними было, но Барнс ходит такой же, как всегда: мрачный и немного грустный. И Джон решает, что если ему комфортно жить с правилом “Не говори - не спрашивай”, то и не нужно к нему с этим лезть. Все-таки не все хотят выйти из шкафа, а сам он как был гетеросексуалом, так им и остался.

В течение следующих нескольких месяцев Джон несколько раз замечает, как Барнс исчезает по вечерам, но не считает правильным следить за ним или тем более преследовать его.

А потом однажды он натыкается в тренировочном зале на Барнса с Красноармейцем.

На самом деле он слышит Алексея еще снаружи: залихватские уханья и возгласы, хлопки в ладоши и удары об пол. Ни на мгновение не заподозрив иного, Джон решает, что Красноармеец тренируется по системе боевого танца GOPAK, про который он в своей обычной хвастливой манере рассказывал несколько дней назад, мол, он даст сто очков вперед капоэйре. Впрочем, примерно тоже самое он говорил и про татарские, башкирские и даже кавказские особые боевые танцы, которыми он якобы профессионально владел.

Не то чтобы Джон особо ему верил, но посмотреть стало интересно. Тем более, что он все равно собирался тренироваться.

Когда, переодевшись в спортивную одежду, он заходит в зал, его тут же обдает такой густой волной тяжелого мужского запаха, что в первые мгновения он даже не совсем понимает, что собственно происходит.

Алексей отжимается от пола. Держа тело под углом градусов в тридцать. Отталкиваясь руками от двух неподъемных чугунных кубов.

Абсолютно голый.

Алексей крупный мужчина и явно не в лучшей своей супергеройской форме, и Джон не сразу замечает, что под ним, на полу, отжимается Барнс.

Тоже голый.

Они движутся навстречу друг другу, сшибаясь бедрами на каждом движении: Барнс в верхней точке, Алексей — в нижней.

Это не похоже на гопак. Они просто трахаются.

Причем Барнс явно замечает вошедшего Джона, но Алексей слишком поглощен процессом.

— Смена позиции. Плуг! — командует он, Барнс переворачивается на спину, упирается ладонями в пол и поднимает корпус вертикально. Затем, опираясь на плечи, перекидывает ноги за голову и касается носками пола. Колени его теперь размещаются над лицом.

С залихватским уханьем Алексей напрыгивает на него сверху, своими ногами вдоль ног Барнса, и начинает отжиматься с прыжками на руках теперь уже в новой позиции.

Джон принципиально не смотрит туда, где их тела соединяются. Он поворачивается, чтобы уйти.

— Эй! Оставайся, — зовет его Барнс.

Алексей поворачивает к нему голову и подмигивает:

— О, Джон, привет. Знаешь позу “Тянитолкай”?

Уокер сам не понимает, как он умудряется влипнуть в их дикий акробатически-силовой секс, но вот он уже стоит, крепко упираясь ногами в пол и поддерживая за бедра Барнса, раскачивающегося на весу, между ним и Алексеем. Согнутые в коленях ноги Барнса упираются в верхнюю часть пресса Джона, руки обхватывают талию Красноармейца. И он не просто висит между ними, он движется вперед и назад, насаживаясь то на член Джона у себя в заднице, то на член Алексея в горле. У Джона голова кругом идет от жаркой смеси из напряжения мышц, острого наслаждения и тесноты нутра Барнса. Ему не хватает воздуха.

— Это был не “Тянитолкай”, Лёха! — сообщает Барнс, как только Красноармеец освобождает ему рот, чтобы обильно кончить на грудь и лицо. — Это “Вертел”. Для “Тянитолкая” козел нужен.

Козла у них в зале нет, но есть стол для тенниса, на который Барнс ложиться грудью, позволяя Джону в бешеном темпе добрать свое.

После, в душе, он спрашивает у Барнса и Алексея:

— А вы не боитесь, что Елена застукает?

— Ленка? Да она запах моего пота не выносит. На километр не подойдет сюда, — смеется Алексей. — У них с Авой и Бобом свой, девичий спортзал наверху.

Джон смотрит на Барнса, но тот только пожимает плечами.

В тот вечер Джон твердо решает обсудить с Барнсом отклонения в его поведении. Он еще не знает, что скажет ему, но очень надеется, что нужные слова как-то сами придут к нему в правильный момент. Он совершенно не хочет ссориться, он хочет помочь!

И все же, когда он подходит к двери комнаты, которую занимает в башне Барнс, его улучшенный суперсолдасткий слух тут же улавливает приглушенный голос Барнса, явно говорящего по телефону.

— Я так облажался, Земо, — произносит он, и Джон замирает, потому что это точно не то, что он ожидал услышать. — Нет, дело не в том, что я тебе изменяю. Мы обсуждали, сколько секса мне требуется, и, пока ты тухнешь в Рафте, мне приходится где-то с кем-то добирать это. Но в этот раз все еще хуже… — Барнс тяжело вздыхает, а потом спрашивает: — Ты, наверняка, знаешь, что волки не охотятся рядом со своим логовом? А я сделал почти тоже самое… Да, с Лёшей и Джоном. Не утерпел.

Барнс затихает, и Джон изо всех сил пытается разобрать, что журчит тихий голос Земо у него в трубке, но не может понять ни слова.

— Нет, не в этом дело, — сердито перебивает его Барнс. — Мне все понравилось. Суперсолдатский секс — это суперсолдатский секс. Ни отнять, ни добавить. И они отличные мужики. С Лёхой весело, и у него такая богатая фантазия, ты б удивился. Иногда его хочется прибить, но, мне кажется, его шибанутая дурнинка — именно тот клей, который не дает Новым Мстителям развалиться. А Джон, ну он, просто славный человек. Нормальный, без гнили. И в сексе хорош. Но… Земо, ты приучил меня хотеть больше, чем просто секса. Хочу чувствовать, как ты гладишь мое лицо. Как целуешь брови и веки. Мне никто так больше не делал.

Джон понимает, что не надо это подслушивать, это слишком интимно. Он бесшумно направляется прочь, но слова Барнса догоняют его.

— Я вытащу тебя из Рафта и заберу себе. Ты меня заточил под себя. Я уже не могу без твоих чертовых извращений.

“Не говори — не спрашивай”, тоскливо думает Джон.

Chapter Text

— В комнате Земо кто-то посторонний, — приглушенным голосом сообщает Ава Джону.

— Кто? Как он мог проникнуть в башню? Земо же только вчера привезли! — вскакивает Уокер. — Ты видела, как он вошел?

— Нет, я только слышала его голос, — отвечает Призрак.

— Надо сказать остальным.

— Лена с отцом на миссии. Где Баки я не знаю, — отвечает Ава.

Про Боба они оба даже не упоминают. Боб — это атомная бомба. Его силы желательно не использовать вообще никогда.

Преступного барона Земо временно поселили на сорок восьмом этаже. Как только они выходят из лифта и направляются к его комнате, Джон еще издалека улавливает незнакомый громкий искренний смех. Звуки поцелуев. Шепот Земо на непонятном языке и снова этот незнакомый мужской смех.

У Джона сжимаются кулаки. Ему так обидно за Баки в эти мгновения.

Ведь тот вертелся как уж на сковородке; лестью, угрозами, не мытьем так катаньем добившись, чтобы барона временно отпустили из Рафта и причислили к отряду как консультанта. И такая черная неблагодарность.

Джон даже рад, что Баки нет в башне, потому что он планирует застать Земо с любовником врасплох. Что делать дальше он пока не вполне представляет. Но изобличить измену просто необходимо.

Потому что Баки не заслуживает такого. Он заслуживает лучшего!

Заметив его яростный настрой, Ава решительно сжимает его плечо.

— Подожди ломать дверь. Давай я сначала гляну сквозь стену, — предлагает она, натягивает капюшон своего костюма и будто растворяется в воздухе.

Джон дышит носом и пытается придумать, как он потом объяснит Баки, что его барон вместе с неизвестным мужиком как-то выпал в неоткрывающееся окно.

И тут возвращается Ава. Глаза у нее огромные, как у вспугнутой лани. Мгновение — и, зажав Уокеру рот, она утаскивает его прочь от двери Земо.

— Ава, что такое? — сердится он.

— Тот второй человек, который смеется — это Баки, — потрясенно произносит она.

И Джон вдруг понимает, что, как и она, никогда раньше не слышал его смеха.

Chapter Text

Дочери Старка Морган уже одиннадцать лет. Темноволосая, темноглазая, с пытким жадным умом, во всем остальном она не так уж и похожа на своего отца. Ее окружает любовь, это чувствуется. И она щедро дарит любовь и радость в ответ целому миру.

Баки смотрит, как она шныряет между гостями на приеме миссис Пеппер Старк, и пытается вспомнить своих сестер.

Он ничего не помнит.

Он читал архивные документы своей семьи, ходил на то место в Бруклине, где стоял их дом. Там даже район изменился.

По его запросу ему нашли контакты правнуков его сестер — это чужие незнакомые люди.

Девочка подходит то к одной, то к другой группе гостей, уверенно и бесстрашно заговаривает с взрослыми. Она как звездочка. Как будто в ней кристаллизовалось все хорошее, что было в Старке. В чистом виде, без примесей.

Баки думает, что это заслуга ее матери. Вдова Старка — железная женщина с невероятной трудоспособностью и удивительно светлой для мира большого бизнеса душой. С умением смотреть на многие вещи шире других и не держать зла.

Иначе она бы не пригласила их с Земо на свой прием. Баки видит, как Гельмут разговаривает с ней, обходительный и уважительный, как и всегда. Баки совершенно не представляет, о чем они говорят, но ему нравится смотреть на них рядом.

Он до сих пор не устает молча радоваться, что может больше не смотреть на людей через перекрестье прицела.

— Привет! — дочка Старка образуется прямо рядом с ним. — Мистер Барнс, можно я посмотрю вашу руку? Почему она черная, если вибраниум сам по себе не черный? А стыки — это латунь, электрум или титан с золотым анодированием? А чувствительность по всей поверхности или только на ладони?

Она сыплет вопросами быстрее, чем он успевает на них отвечать. А потом вцепляется в его металлические пальцы и тащит его куда-то, не переставая болтать.

В итоге он не успевает ни удивиться, ни испугаться, когда обнаруживает себя в мастерской.

— Я не люблю нанороботов, — звенит ее голосок, пока она шмыгает между стеллажами, явно в поисках какой-то поделки. — Мне нравятся старинные технологии. Они монументальные. Как Годзилла. Как Оптимус Прайм. Идите сюда, мистер Барнс. Я нашла!

Баки послушно следует за ней, приседает возле очередного стеллажа на корточки и видит на нижней полке… ее.

— Это же ваша, да? — спрашивает Морган.

— Да, — с трудом отвечает Баки и сглатывает. Он тянется к своему старому протезу обеими руками и черные с золотом пальцы так дико смотрятся на серебристом сплаве титана и стали. Будто эта отдельная рука — его настоящая конечность. А трогает ее кто-то совсем чужой.

— Думаю, папа отдал бы вам ее. Просто не успел, — вздыхает Морган.

Баки трогает кончиками живых пальцев раскуроченное плечо, которое Старк сжег лучом из реактора. Эта светлая девочка так многого не понимает.

— Думаю, так бы и было, — говорит он.

— Если хотите, я могу ее починить. Чтобы у вас была запасная, — предлагает Морган. — Две руки лучше, чем одна.

— Две руки лучше, чем одна, — соглашается он.

Баки гладит металлический локоть и вспоминает, какой тяжелой всегда была эта рука. Как иногда ее клинило. Как замыкало несовершенные электроцепи, подведенные к его нервам. Как она перегревалась или, наоборот, никак не отходила от заморозки.

Она столько мучила его, но Баки хочет вернуть эту руку, как мало чего хотел в этой жизни.

— Спасибо, Морган, — мягко говорит он. — Я думаю, что твой отец сейчас очень гордится тобой.

-------------------------------

Когда к ним в дом приходит посылка с восстановленной и доработанной рукой, Баки долго стоит над ней, не зная, что делать.

Земо заглядывает в коробку и цокает языком.

— Достойная пара мечу моих предков, — мягко говорит он.

Баки понимает, о чем он. Это прошлое. Но это прошлое, которое он предпочтет сохранить.

Chapter Text

Ягодичные мышцы — это то, что делает шахматы спортом.
Ашот Наданян

Маленький охотничий домик в Шварцвальде, земля Баден-Вюртемберг, настолько показательно декоративный, что кажется, будто они каким-то образом попали в рождественскую открытку. Для полноты картины не хватает только огромной ели, богато украшенной традиционными игрушками да чередующихся красных и зеленых носков над пастью камина.

Баки бродит вдоль бревенчатых стен, трогает добротную дубовую мебель, оленьи рога на стенах и разные мелочи, щедро добавленные хозяевами для создания атмосферы охотничьей усадьбы. Надо отдать им должное, немцы умеют создавать уют.

За большими окнами медленно кружится снег, темнеют многовековые сосны и ели.

Земо наливает в бокалы сухое красное вино, давно привыкнув, что с Баки нет смысла советоваться по поводу крепости, сорта или года. Баки пьет все.

Он с благодарностью принимает бокал из рук своего мужа и, наклонившись, нежно целует своего маленького барона в губы.

— Мой дорогой, ты знаешь, какое удовольствие я получаю от звука своего собственного голоса, но, может быть, на этот раз, ты хочешь сам произнести тост? — с теплом глядя ему в лицо, лукаво интересуется Земо.

Баки набирает воздуха в грудь, с легкой укоризной смотрит на Земо, потому что он как раз предпочитает просто молчать и слушать, когда они только вдвоем. Но при этом он так благодарен Земо за эту поездку, за возможность окунуться в красивую сытую жизнь мирных туристов и познакомиться с той Европой, с которой у него за столько лет так и не было шанса соприкоснуться, что ему очень хочется сказать за это “Спасибо”.

— За тебя, — произносит он и чокается с Земо. — За тебя, Гельмут, мой прекрасный барон.

Земо знакомо склоняет голову к плечу, но тут же улыбается и отвечает:

— Тогда и за тебя, мой дорогой Джеймс, мой любимый супруг.

Баки чувствует, что краснеет, и подытоживает:

— За нас, — а потом скорее припадает к бокалу. Вино терпкое, как молодые гранаты, но стоит подержать его во рту и уже кажется вкусным.

— Вполне достойно, — оценивает напиток Земо и оглядывается в просторной — на весь первый этаж — гостиной охотничьей усадьбы. — Как предпочитаешь скоротать вечер, прежде чем мы отдадим должное постели под эко-волчьими шкурами?

Баки только широко улыбается заранее готовый и согласный на все.

Барон ставит свой бокал и, наклонившись, достает из образованного скрещенными опорами перекрестья ножек журнального столика характерную коробку, раскрашенную разноцветными шашечками.

— О, как удачно. Ты же умеешь играть в шахматы?

Баки молча кивает и смотрит на коробку. Смотрит, как Земо открывает ее и вынимает резные фигурки: пешки, короли, дамы, кони... Слушает его голос, не замечая, что внезапно перестает понимать слова. Он смотрит на то, как фигуры занимают свои места, будто две армии, стоящие друг против друга.

Боль резко колет его в висок. Фигуры стояли иначе…

Фигуры стояли иначе. Они неравномерно разбрелись по всему пространству доски, в мнимом беспорядке, подразумевавшем под собой некую гениальную стратегию. Впрочем, возможно, лишь подразумевавшем, потому что оба игрока были уже изрядно навеселе.

Дело было в бане.

— Ну, вот, Сема, ты просрал слона! Ты опять просрал, Сема! — радовался удачному ходу завернутый в простыню будто в тогу генерал-лейтенант с блестящей от пота жирной лысиной и свиными подлыми глазками. — Солдат…

— Стоять, Солдат. Ты мухлюешь, Фима! Ферзь так не ходит! Отыгрывай обратно!

— Ферзь ходит, как хочет! Не юли. Солдат, слона с поля.

По-хорошему, ему полагается ответить “есть”, но он лишь молча поднимается со своего положения возле игрального стола, примеривается к нужной фигуре, раздвигает ноги и, присев, забирает ее с доски своей задницей.

— Ха-ха-ха!!! Ты в жопе, Сема! Ты щас продуешь! Ты в полной жопе! — смеется лысый. Его противник остроносый, усатый и седой с пьяной злостью пялится на фигуры и делает новый ход.

— А если так! Выкуси, Фима!

— Похер, хоть всех пешек можешь сожрать, все равно ты в глубокой жопе!

Солдат молча вбирает анусом и уносит с доски вышедшие из игры фигуры. Пешки и слоны по форме не самые сложные, с ними он скорее боится случайно выронить их или задеть соседнюю фигуру. Туры не нравятся ему своей толщиной, без подготовки надеться на них задом не так просто. Ферзи и короли, несмотря на размеры и длину, напрягают его меньше, потому что и теми, и другими игроки предпочитают не рисковать лишний раз. Больше всего он не любит коней — чертовы угловатые крючки, болезненные и на вход, и на выход, и при этом чуть ли не активнее всего используемые в игре.

Двое пьяных генералов играют в шахматы, брызжут слюной, с удовольствием оскорбляют и поносят друг друга.

— В жопе! Ты в жопе, Сема!

Солдат старается не ронять дурацкие фигуры, сжиматься и тужиться, когда надо.

Он очень хотел бы, чтоб его голова была совершенно пустой. Но у него в груди свербит от несправедливости того, как они с ним обращаются, и от того, как страстно он хочет, дождаться не может, чтобы ГИДРА уже решила избавиться от этих двоих ублюдков, успешно делающих карьеру в то время, как много верных и достойных бойцов эти двое уже успели разменять его руками как пешки, ладьи и прочие фигуры на своей сраной доске.

Ему невыносимо мерзко прислуживать больным развлечениям этих двоих подонков, но у него нет выбора. Он просто вещь и не ему решать, что с ним будут делать.

— Джеймс, Джеймс, посмотри на меня. Джеймс, пожалуйста, сосредоточься на том, где ты сейчас, — слышит он взволнованный, чуть пришипетывающий голос. Баки знает этот голос. И этого человека. Который зовет его Джеймс, но Баки это не бесит, как бесило с другими. — Джеймс, прошу тебя, назови мне пять вещей, которые ты видишь. Я знаю, что ты можешь.

— Свитер, — хрипло произносит Баки, остановившись взглядом на груди стоящего перед ним человека. На мягком даже на вид темно-фиолетовом кашемире. — Твой свитер, — уточняет он и осторожно косится в сторону. Взгляд натыкается на странную мебель, будто из сказки про “Красную Шапочку”. — Кресло-качалку. На нем плед в клетку. — Он смотрит головы мужчины перед ним туда, где мерцает огонь. — Большой камин. Часы на камине.

— Молодец, Джеймс, — с явным облегчением выдыхает мужчина. Земо. Гельмут Земо. — А теперь назови мне четыре вещи, которые можешь потрогать.

Не сомневаясь Баки берет Земо за руку.

— Твоя ладонь, — сглотнув, говорит он и ему становится еще немножечко легче. Он чуть сжимает чужие пальцы. — Твои кольца. — Баки делает шаг вперед и утыкается лицом в плечо Земо. Потому что это его супруг. — Твой свитер, — повторяет он, а потом обнимает Земо обеими руками. — Твои волосы. — Баки нравится трогать их, хотя барон и не особо это приветствует.

— Отлично, Джеймс, ты прекрасно справляешься. Теперь назови три звука, которые сейчас слышишь.

— Твое дыхание. Мое дыхание, — без колебания отвечает Баки и прислушивается. — Треск поленьев в огне.

— Очень хорошо. Теперь два запаха, — мягко и нежно произносит Земо у самого его уха.

Баки послушно вдыхает.

— Твой одеколон, — говорит он. — Какой-то алкоголь.

— Ты уже у цели, мой слатко, — поощряет его Земо. — Осталось назвать один вкус, который ты сейчас чувствуешь.

Баки облизывает губы. Он чувствует во рту терпковатый привкус сухого вина. Он может даже припомнить его название и марку. Но Баки смотрит на взволнованное лицо человека, который заботится о нем, который — Баки верит, видит это, убеждается каждый день — действительно любит его. Поэтому Баки подается вперед и касается своими губами его губ.

— Твой вкус, — шепотом говорит он. Земо издает довольный звук — нечто среднее между мурлыканьем и тихим стоном — и открывает рот, чтобы Баки мог поцеловать его по-настоящему.

Целоваться, когда любишь, вкуснее любых вин. Баки в этом точно уверен. Он до сих пор не устает удивляться тому, что судьба отмерила ему этого счастья. Еще раз.

— Я вижу, тебе уже лучше, — заключает Земо, чуть отклонившись назад, но при этом обнимая Баки за талию.

— Да, прости, Гельмут. Я сам не знал, что меня вдруг накроет, — виновато бормочет Баки и предлагает: — Может быть, пойдем сразу в спальню. Займемся чем-нибудь интересным.

Барон внимательно вглядывается ему в глаза, но согласно кивает.

Впрочем, когда Баки тянет его за собой к лестнице на второй этаж, Земо делает ему знак подождать, возвращается к столу, смахивает фигуры с доски, а потом решительно сгребает их в нее и, не закрывая коробки, несет к камину. Где, без колебания, бросает в огонь.

Несколько мгновений Баки будто зачарованный смотрит, как ярко полыхают, а потом чернеют, обугливаясь, фигуры и доска. В воздухе появляется едкий, резкий запах испаряющегося лака.

— Зачем? — морщится Баки. — Против самих шахмат я ничего не имел.

— Хочешь рассказать мне? — Земо проходит мимо него и виском потеревшись о плечо Баки.

— Нет, — честно говорит Баки, а потом окидывает взглядом весь рождественский домик с массивным камином, деревянной мебелью, стилизованно охотничьими пледами и скатертью, развесистыми рогами на стенах, характерной грубоватой посудой. — Хочу заняться тем, что поможет мне запомнить это место, как часть нашего медового месяца.

Успевший подняться на пару ступеней выше него, Земо оборачивается и кладет руки на плечи Баки, улыбается мягко и тепло.

— Не имею никаких возражений.

Они поднимаются наверх, где лежат на покрывале из невыразимо богатых на вид, но при этом абсолютно искусственных волчьих шкур, и Земо читает ему по-немецки поэму Готфрида Бюргера о верных Вейнсбергских женах. Баки кладет голову ему на живот и как зачарованный смотрит, как движутся губы его мужа.

И совершенно не чувствует горького запаха уже почти догоревших внизу шахмат.

Chapter Text

До абсурда карнавальный костюм молодого вакандского короля может быть сколько угодно пуленепробиваемым, это все равно не спасает его после того, как он снял шлем.

Земо сидит боком к нему, в опущенной руке пистолет. Но в тот момент, когда он уже готов последним выстрелом закончить все это, вышибив себе напрочь мозги, Т’Чалла бросается на него, и Земо реагирует автоматически.

Он совершенно не хотел этого, просто профессиональные привычки, как оказалось, не перевесили ни кристальная решимость, ни абсолютное бескрайнее горе.

Два выстрела пришлись Черной Пантере прямо в лицо: первый — в переносицу, второй — в левый глаз.

Для гарантированной смерти хватило бы любого из них.

Сухой щелчок вместо третьего выстрела подтверждает, что теперь обойма пуста.

Земо поднимается на ноги и смотрит на дело своих рук. Молодой африканский король лежит на спине, черный на белом снегу, и только за пробитой головой поднимается пар над горячей на холоде красной лужей.

Хочется в ярости топнуть ногой и выругаться, как простые солдаты. Это Земо должен был быть на его месте. Вакандец испортил ему заключительный акт сценария.

И это так немыслимо глупо. Потому что у Земо не осталось больше патронов.

Он никогда не относил себя к искусным снайперам, используя автоматическое оружие чисто утилитарно. Если можно было обойтись без стрельбы, предпочитал избегать ее.

Но в последние дни триумфальное воплощение в жизнь его плана потребовало от него основательно замочить и запачкать руки. На пути к своей цели Земо не брезговал ничем из известного ему арсенала карательного отряда: взрывчатка, ядовитый газ, пытки, утопление, использование холодного и огнестрельного оружия.

Единственным минусом оказалось то, что к тому моменту, когда он избавился от пятерых суперсолдат ГИДРЫ, милосердно дав им уйти во сне, в его Smith & Wesson 6906 осталось всего два патрона.

Этого было более чем достаточно, чтобы застрелиться. Если бы не появился Т’Чалла.

Но, позволив его грандиозному замыслу обрести жизнь, судьба в итоге просто рассмеялась ему в лицо. Второй раз он нажал на курок чисто на автомате. Чтобы наверняка.

Земо убирает разряженный пистолет в кобуру, наклоняется, набирает снега в ладони и умывается им, чтобы прочистить голову.

Он не спал уже несколько суток. И не помнит, когда ел в последний раз.

Ему надо продержаться еще совсем немного.

У него по-прежнему остался козырь, который дал ему в руки товарищ Карпов.

Решительным шагом Земо направляется обратно в бункер, откуда слышатся гулкие удары металл о металл: Железный Человек и Капитан Америка целенаправленно убивают друг друга. Один — пытаясь разделаться с хладнокровным убийцей своих родителей, другой — спасая своего невиновного друга. Каждый в своем праве.

Впрочем, к тому моменту, как Земо добирается до них в шахте, все уже кончено. Старк силится сесть с трудом опираясь на локоть, он без шлема и с разбитым реактором. Капитан Америка подает руку Зимнему Солдату, помогая ему подняться с пола. Оторванная металлическая рука безжизненно валяется на полу в нескольких метрах от них. Все лицо у Барнса в крови. Он опирается на плечи Роджерса и ковыляет с трудом. У него, похоже, сотрясение мозга.

Земо умеет быть очень тихим, когда нужно. И достаточно громким, когда хочет, чтобы его услышали.

— Зимний Солдат, — произносит он по-русски. — Вперед, в атаку.

Ему больше не нужен длинный код. Его голос — сам по себе ключ к сознанию совершенного оружия ГИДРЫ.

Капитан Америка и без того порядком измочален предыдущим боем с Железным Человеком, к тому же он не ожидает удара от своего искалеченного друга. Но у Зимнего Солдата нет друзей, он чуть приседает и бьет головой, всем собой под подбородок Роджерса, опрокидывая его на спину, а затем добавляет кулаком в ухо, окончательно выводя Капитана из строя.

— Ко мне, — хладнокровно приказывает Земо, и, переступив через Роджерса, Солдат начинает с мрачным упрямством карабкаться по лестнице из вмурованных в стену скоб, предназначенной для людей с четырьмя конечностями.

— Барнс, да ты иуда! — потрясенно хрипит ему в спину Тони и заходится невеселым полукашлем-полусмехом, явно никак не в силах остановится.

— К джету, — командует Земо, и они с Солдатом вдвоем покидают бункер.

Зимний Солдат нужен Земо лишь для одной цели: в снегоходе кончилось топливо (он не рассчитывал возвращаться обратно), а управлять джетом он не умеет. Есть, конечно, еще навороченный афросамолет Черной Пантеры, но Земо щедро оставляет его Старку. Самопровозглашенному гению должно быть несложно разобраться с незнакомой письменностью и альтернативной приборной доской.

В кабине джета он садится к штурвалу и приказывает Солдату:

— У меня нет навыков управления джетом, руководи мной.

Зимний невозмутимо кивает и начинает лаконично давать инструкции. Он до сих пор так и не вытер лицо от крови, кажется, сам не осознавая, как выглядит.

Россия — большая страна, но мир еще больше. Маскировка джета работает безупречно. К ночи они уже летят над Японией, затем над Восточно-Китайским и Южно-Китайским морем. С первыми лучами солнца приземляются на Суматре.

Дальше деньги, как обычно, решают все.

Земо движется как автомат. Ему необходимо хотя бы несколько часов отдыха, просто сна, чтобы осознать все, что произошло. Проверить результат. Понять, что теперь делать дальше.

Он вроде как победил.

Не считая одной детали — он до сих пор жив.

И рядом с ним уже больше ненужный ему, но все еще полностью подвластный его воле Зимний Солдат. Который сам явно из последних сил держится на ногах.

Земо платит, не торгуясь, снимает одно из множества недорогих бунгало для серферов на побережье.

Внутри, даже не глядя, закрыл ли за собой дверь, идет к кровати и валится в нее вниз лицом.

Он спит без сновидений. Лежит, как камень, на дне реки. Как будто уже умер.

Просыпается он от удушливой жары, жажды и ощущения того, что ему в висок упирается ствол.

А над ним уже не сосредоточенный, нечитаемый взгляд Зимнего, а кричащий от ярости и отчаяния взгляд Джеймса Барнса.

Земо трет рукой лоб и глаза и на пробу приказывает:

— Солдат, принеси мне воды.

— Меня зовут Баки! — хрипит Барнс. У него абсолютно мокрая голова. Вода течет по волосам, он даже не потрудился вытереть их полотенцем. Кровь отчасти смылась сама, но местами успела присохнуть.

Видимо, под всем скрипучим механизмом подчинения Солдата, где-то в мышцах этого могучего тела успела записаться информация о том, как ему удавалось выйти из-под подчинения коду.

“Хмммм, самоутопление, любопытно”, непроизвольно подмечает Земо.

— Как скажешь. Теперь принеси мне воды. Будь так любезен.

— Ты сломал мне жизнь, — со злой горечью отвечает Баки и с такой силой вдавливает дуло Земо в висок, что вжимает ему голову в подушку. — Уничтожил… все! Ты показал Стиву бункер. И ту запись со Старками. И меня… когда я Солдат. Стив похерил ради меня свою жизнь, а я — Зимний Солдат. И я бросил его там!

Земо слышит в угрожающем рыке истерически высокие ноты и выбирает не отвечать. Через открытую дверь из соседней комнаты доносится звук телевизора, голос женщины-диктора, читающей текст на английском.

— Они выбрались? — спрашивает Земо, предположив, что Барнса выбила из программы Зимнего Солдата какая-то информация о Капитане Америке, увиденная им в новостях.

— Выбрались, — хмуро отвечает Барнс и отстраняется, позволяя Земо поднять голову. — Старк под домашним арестом, Стив в Рафте.

Земо сжимает губы, задумчиво прищуривается и чуть пожимает плечами:

— Приемлемый исход.

Барнс выглядит так будто хочет ударить его по лицу стволом. Или выстрелить ему между глаз. Непонятно, что его сдерживает.

А потом Земо видит, что по щекам Барнса ручьями текут слезы.

Его покойная Хайке тоже часто плакала, когда они из-за чего-то ругались. Плакала от гнева и злости. Очень похоже.

— В обойме не осталось патронов. Можешь убрать пистолет. Он бесполезен, — с откровенным сожалением сообщает Земо.

Баки хмурится, выщелкивает обойму, чтобы проверить его слова, и яростно швыряет бесполезное оружие на пол.

— Я могу убить тебя голыми руками… рукой. Я могу убить тебя даже одной рукой.

— Убивай, — кивает Земо и раскидывает руки звездой.

Быть убитым Зимним Солдатом тоже не плохой вариант.

Баки нависает над ним, опираясь на единственную руку, металлическая культя со звездой нелепо двигается в пустоте взад-вперед, будто тело Баки еще не вполне осознало, что он лишился своего биопротеза.

Вода с волос Солдата капает Земо на грудь и на лицо.

В очень светлых глазах над ним — беспомощность и отчаяние. Это дело его рук. Хотя конкретно этот человек ничего ему и не сделал. Он лишь побочный ущерб.

Земо закрывает глаза. Его дыхание спокойное и ровное. В конце концов он только оболочка, от него больше ничего не осталось. Ни родины, ни семьи. Ни даже записи звонка в телефоне. Один каркас и слишком гордое имя.

Ему на губы падают соленые жгучие капли.

“Прости, — думает Земо, — если бы меня можно было растрогать слезами, я б не смог командовать карательным отрядом”.

— Иди к черту! Я больше таким не занимаюсь! — Барнс рывком поднимается с кровати и со злостью приказывает: — Мы идем в полицию и сдаемся. Ты расскажешь Интерполу, как все было. А я предложу им себя взамен Стива.

— Хочешь сесть вместо него в Рафт?

— Нет, — Барнс опускает плечи, склоняет голову, будто на него давит невидимый непосильный груз. Его голос звучит обреченно: — Стану для них тем, чем я был для ГИДРЫ. Всем может пригодиться Зимний Солдат.

— Даже с одной рукой? — буднично уточняет Земо, сев и спустив ноги с кровати.

Барнс мрачно улыбается:

— У них всегда находится способ, чтоб меня починить.

Земо смотрит на его скорбную фигуру. И впервые за много дней ему кажется интересным что-то помимо его горя и мести. Что-то вздрагивает и дергается у него в груди. Это ощущается так, будто в пустую клетку его ребер как-то угодила искалеченная, еле живая птица. Это некомфортное ощущение, но это, кажется, первый раз, когда он осознает какие-либо свои телесные впечатления с того проклятого дня. Как будто Барнс плачет о своих бедах на его, Земо, могиле, потому что именно он виноват в том, что случилось с ним.

Что ж, это справедливо. Кровь на лице Барнса на его совести.

А еще: “Ты сломал мне жизнь”, сказал Баки. Жалкую убогую жизнь в нищите, в бегах. Свободную жизнь, которую беглый крепостной убийца ГИДРЫ по крохам пытался построить себе заново.

— Ты готов пожертвовать своей свободой ради Роджерса, потому что он твой друг? — уточняет Земо.

— Я готов отдать за него все, потому что иначе я не могу, — почти огрызается Барнс. Пальцы его единственной руки крупно дрожат, и он сжимает их в кулак, но не жестом угрозы, а чтобы как-то остановить эту дрожь. — У меня нет выбора. Зато если они согласятся и отпустят Стива, может быть, он сумеет после простить меня.

Земо встает с кровати, идет в соседнюю гостиную, где действительно включен телевизор на новостном канале. Наливает себе стакан воды из графина, неторопливо пьет, потом наливает второй и относит его Барнсу.

— Пей, — приказывает он и, дождавшись, пока тот послушно выпьет все до дна и отдаст стакан, сообщает: — А теперь слушай. Мы поступим не так. Раскол Мстителей был целиком моей операцией. Изначально я вообще не планировал вмешивать тебя. К сожалению, малой кровью обойтись не вышло. — Земо пожимает плечами. — Но теперь получается, что я виноват перед тобой. Поэтому я помогу тебе вытащить капитана Роджерса из Рафта.

Барнс смотрит на него потрясенным и неверящим взглядом. Но при этом Земо буквально видит то, как он готов вцепиться в любой предложенный план. Барнс не стратег. Он — Солдат.

— Что ты хочешь за это? — тихо спрашивает он. И это явно не вопрос цены. Барнс не будет торговаться, он уже согласен заранее. Он просто хочет знать.

Земо ставит стакан на консоль у стены и с задумчивым видом касается красной звезды на культе руки Солдата.

— Ничего, — просто говорит он. — Кровь за кровь. Будем считать, я так плачу по долгам.

В глазах Баки Земо видит то, что он не понимает. Но готов довериться и рискнуть.

Земо коротко невесело улыбается ему. Ему теперь предстоит очень много сделать.

И, может быть, тогда судьба смилостивится над ним и позволит ему наконец уйти за своей семьей.

Chapter Text

Chapter Text

Уже на второй их совместной миссии без Сэма Уилсона, Земо замечает одну особенность. А на третьей твердо убеждается — ему это не кажется.

Барнс добивается его участия в своих заданиях исключительно в эгоистичных целях — в его присутствии Джеймс спит спокойно.

Не то чтобы Земо возражал против такого утилитарного использования своей персоны: в конце концов его устраивает почти любой повод хоть ненадолго вырваться из беспросветной скуки камеры в Рафте. Его скорее интересует причины.

Потому что тот факт, что у Барнса серьезные проблемы со сном жирными буквами написан у него на лице. Характерные усталые морщины, которые преждевременно (да, смешно использовать это слово по отношению к Зимнему Солдату, но все же) старят его, глубокие нездоровые тени под глазами, углы рта, опущеные как у трагической маски, не оставляют места для сомнений.

И именно с таким видом Барнс, мрачный, как туча, снова и снова продолжает являться к руководству Рафта с бумагами, подписанными очень серьезными именами в высших эшелонах власти страны, и с хмурым выражением на лице забирать барона с собой.

По факту, для совершенно пустячных консультаций, на которые можно было бы потратить от силы четверть часа не покидая Рафта. Но с намертво вбитым в него упорством машины Барнс добывает документы, позволяющие ему забрать барона на несколько дней в какой-нибудь дальний уголок земли.

Чтобы просто спать там в его присутствии.

Сказать, что Земо озадачен происходящим — это ничего не сказать. Он просто очарован.

Поэтому в свободное время, которого у него предостаточно, по кругу прокручивает в голове их с Джеймсом немногочисленные разговоры, все те моменты взаимодействия, которые были между ними, и скрупулезно анализирует их, пытаясь добраться до сути незапланированно установившейся между ними связи.

А еще он наблюдает за Джеймсом, пока тот спит. За тем, каким спокойным, расслабленным и молодым становится его лицо в мире грез. Как смягчаются линии плеч, спины, всей фигуры. Как спадает напряжение, будто незримая броня, которую Барнс носит на себе постоянно. Защищаясь и прячась в ней ото всех.

Земо смотрит на спящего усталого мужчину и думает о том, что люди должны нести ответственность за тех, кого приручили.

Он никогда не боялся ни Солдата, ни Джеймса. Что кривить душой, ему нравилось провоцировать их обоих. Ощущение власти дарило почти физическое удовольствие, чувство торжества над более сильным отзывалось в животе кратким спазмом томительной тяжести. Хождение по лезвию возвращало ему вкус к жизни.

Возможно, он слегка заигрался. Но барон не может отрицать: ему нравилось и нравится проводить время в компании Барнса.

Прежде всего, он бесконечно уважает человека сумевшего выжить в тех нечеловеческих условиях, которые выпали на долю Барнса. А Солдатом он просто любуется. Как любуются произведениями искусства, творениями гениев, в которых красота материала сочетается с талантом мастера.

Что бы он ни думал о противоестественной природе суперлюдей, чем больше он общается с Джеймсом, тем отчетливее видит, насколько тот является исключением из правила. И не только потому, что Барнс не выбирал этого сам.

Он не высшая форма человека, по умолчанию считающая себя лучше других, а орудие в чужих руках, бесправный раб своих хозяев, вещь, имущество, почти говорящая скотина.

За те несколько совместных заданий, которые Барнс выбил для них, Земо не составило труда получше узнать его. И очищая, будто луковицу, личность Барнса от шелухи ярлыков и ожиданий, за маской Зимнего Солдата, Кулака Гидры, советского Призрака, верного друга со школьной скамьи самого Капитана Америки, военнопленного, сержанта-снайпера, щеголя, умевшего когда-то нравится всем вокруг, он все лучше видел человека, у которого, кажется, никогда не было возможности просто быть собой, расслабиться, довериться, без страха быть до конца честным.

Знаменитый «Баки» Барнс, ради которого Стив Роджерс отказался от щита и звания Капитана Америки, был немыслимо одинок в мире, где у него никого не было.

Устав бродить из конца в конец гостиничного номера, Земо садится на край кровати. Потом ложится за спиной у крепко спящего Барнса.

Наверно, ему тоже не мешало бы поспать, но тот же нестерпимый интерес, который раз за разом заставляет его поддевать и провоцировать Барнса, буквально толкает его под локоть. Левая рука Земо скользит под одеяло, которым накрыт Барнс, забирается под край футболки, цепляет ее и осторожно тянет наверх.

Джеймс спит на правом боку, и Земо понимает, что ему почему-то очень важно увидеть то место, где протез Барнса прикреплен к телу. Оставили вакандцы советское основание, заменив лишь саму руку, или пошли дальше, выскаблив из плоти Барнса все открытия ГИДРЫ и напичкав его тело собственными разработками?

Земо совсем не хочет разбудить Джеймса своей бестактностью, пальцы на его руке широко разведены, будто непроизвольно демонстрируя безопасность такого контакта. Всего двумя — большим и указательным — он проникает под ткань и едва ощутимо касается места стыка металла и плоти.

Кожа у Джеймса теплая и чуть шероховатая, как будто обветренная, шрамы выпукло-глянцевые, черный край основания вакандской бионики не уходит под них, ныряя в его тело, а будто накладывается сверху, как наплечник у самурая.

Подушечкой указательного пальца Земо скользит вперед и назад по рельефной карте травм своего спутника. Его тянет к Джеймсу как магнитом. Он не хочет и не может убрать руку. Внутри скапливается и распространяется тепло, природа которого чуть шире физической радости контакта. Земо сглатывает. Он зачарован этим мгновением.

Барнс вздыхает во сне и потягивается, вероятно, все же почувствовав прикосновения, но на удивление не пытаясь отстраниться и избежать их.

— Земо, — не столько спрашивает, сколько скорее зовет он и смотрит через плечо, едва приоткрыв глаза. Его отросшие темные волосы мягкой волной рассыпаны по подушке, лицо такое простое и в то же время удивительно привлекательное, даже с легкой тенью щетины вдоль челюсти и несмываемой печатью не самой веселой жизни.

— Я здесь, Джеймс, — тихо отвечает Земо, подается ближе и обхватывает ладонью бицепс бионики. — Можно? — спрашивает он, потому что у Земо есть свои представления о важности осознанного согласия и после тех фактов биографии Зимнего Солдата, которые он прочел в его файлах, сейчас это кажется ему особенно важным.

— Ухум, — мычит Барнс и сдвигается, прижимаясь задницей к паху Земо.

— Ох, Джеймс, так не пойдет, — Земо склоняется над ним, грудью к его спине, и прижимается губами, подбородком, всей нижней половиной лица к месиву шрамов на левом плече Баки. — Я хочу, чтобы ты сказал мне словами, как ты хочешь и как ты готов разрешить мне ласкать тебя.

Барнс обиженно хмурит свои пушистые брови, как будто Земо требует, чтобы он встал сейчас из кровати и стал делать зарядку.

— Просто трахни меня в зад, — бормочет он, намеренно грубо, но тут же его черты смягчаются, — но так, чтоб было приятно, — тише и немного нерешительно добавляет он, а потом утыкается лицом в подушку, и оттуда доносится смущенное: — Трахни так, как будто собирался поиметь меня спящим и не разбудить при этом в процессе.

— Вызов принят, — улыбается Земо ему в кожу, принимаясь жадно и трепетно осыпать поцелуями могучий загривок, сквозь их одежду и одеяло между ними уже страстно впитывая ощущение тела Барнса.

Не сказать, чтоб он не думал о возможности такого поворота их отношений…

— Мне нравится то, что мы начинаем сразу с фантазий, — воркует он, зарывшись носом в затылок Джеймса, аккуратно пробираясь к нему под одеяло и под одежду.

— Мне нравится, что ты использовал слово «начинаем», — отвечает ему Барнс, и в его голосе звучит такая искренняя надежда.

Земо тоже нравится, как это звучит.

И осторожно распаковывая из одежды, упоенно лаская, осыпая нежностью и поцелуями большое, покрытое шрамами и отметинами прошлых травм тело Солдата, Земо с изумлением осознает, что Джеймс Барнс, оказывается, обладает над ним могучей и удивительной властью.

Властью поделиться с ним своей жаждой жизни.